Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Короткие истории из жизни Светочки Ромашкиной (повесть)

Рейтинг:   / 2
ПлохоОтлично 

Содержание материала

История третья,

издержки взрослых «радостей»

В отпуск папа пошел в середине июня. Это совпало с профессиональным маминым праздником, Днем медицинского работника. Родители решили отметить совпадение этих двух событий. В воскресенье вечером мама накрыла круглый раздвижной стол льняной клетчатой скатертью с белыми и зелеными маками. На скатерти стояли любимые блюда: селедка в кольцах репчатого лука, винегрет, соленые огурцы, помидоры и грибы, круглая отварная картошка. Своего времени в морозилке холодильника «Бирюса» дожидались домашние пельмени. По черно-белому телевизору «Изумруд» пела Майя Кристалинская, озорно глядя черными глазами, жирно подведенными черным карандашом.

К шести пришли Прошины, Ивановы и Гвоздиковы. Дети играли в «дом». Трехлетняя Катюшка Гвоздикова была дочкой, Света – мамой, Толик Иванов – папой, а самый старший Алешка Прошин – дедушкой, инвалидом Великой Отечественной войны. Поскольку рука еще не выросла. Толик «после работы» сидел на чемодане (он был вместо дивана) и пытался рассмотреть в картонной коробке, как «наши» забивают гол немцам. Света «варила суп» на кубиках в алюминиевой кастрюльке. А Алешка «стоял в магазине (как положено пенсионерам) в очереди» за «Московской» колбасой и круглым хлебом. Одна Катюшка всем мешала, то, пытаясь стащить кубики у «мамы», то, недоверчиво рассматривая «папин телевизор».

К девяти часам глаза у Катюшки стали медленно моргать и закрываться сами собой, как у кур на насесте, виденных Светой у бабушки в деревне. Катина мама, тетя Лида, понесла ее домой укладывать спать. А остальные взрослые пошли к Ивановым плясать и петь песни под гармошку. Детям было разрешено поиграть у Ромашкиных. Троица друзей обрадовалась двойному избавлению: от приставаний маленькой Катьки и от контроля взрослых.

Когда дети остались одни, Алеша предложил:

– А давайте играть, будто мы отмечаем День Победы. У меня дедушка на 9 Мая надевает медали и ходит на парад. А потом пьет водку и поет военные песни.

И они втроем, нацепив значки, стали маршировать и отдавать честь под бодрое Лешкино «трум-пум-пум», а потом уселись за стол. Все знали, что водка прозрачная, и хозяйка побежала на кухню наливать в бутылку воду из-

под крана. Но самый умный, Алешка, придумал лучше. Во всех почти рюмках оставалось понемногу спиртного. Можно было слить все это в три рюмки и пить «по правде».

Ребята глотнули, дружно сморщились и закашлялись. Внук ветерана войны, как опытный, сунул друзьям по ломтику соленого огурца. Дед так делал. Потом, как положено, Леша стал душевно выводить: «Эх, дороги! Пыль да туман…» Оказалось, что Толик тоже знает эту песню. Ее любят папа и дедушка. Мальчики пели, а их подружке вдруг стало невыносимо жалко своих дедушек, тоже воевавших, но «не доживших до наших светлых дней», как говорили по радио. Они тоже сейчас могли бы петь песни под гармошку про дороги или «Майскими холодными ночами». А теперь их вот нет, и бедная Светка никогда в жизни их не услышит и не увидит. Она заливалась слезами еще и оттого, что рука у друга так и не выросла, а ему в этом году идти в школу. От горя и отчаяния девочка уронила голову на руки. Голова внезапно закружилась, Светка упала под стол, накрытый льняной скатертью, и уснула.

Проснулась она глубокой ночью от тошноты. Несчастный папа носил Светланку к унитазу, а мама встревожено спрашивала, что ребята ели без взрослых. Как родители не почувствовали запах спиртного от детей?! Света и не могла предположить, что от одного глотка этой жгучей жидкости может быть так плохо! Так наша героиня с друзьями приобщилась к сомнительным радостям взрослой жизни.

Ее папа, к большому огорчению мамы, водку считал самым, что ни на есть правильным способом расслабления в нерабочее время. По крайней мере, в отпуске. Но, во-первых, мама в отпуск, в отличие от папы, уходила только через неделю, а, во-вторых, она, вообще не разделяла папиных взглядов на способы расслабления. А папа уже во вторник решил «хорошо отдохнуть». У мамы, при виде неестественно веселого папы, сразу же сделалось злое лицо, и она начала на него кричать и обзывать его словами, которыми Светланке не разрешалось обзывать даже детей. А папа не стал говорить ей: «Касса закрыта, ключ у меня», ну и так далее, а молча пошел складывать свои вещи в коричневый чемодан. Дочка поинтересовалась: не к бабушке ли он собрался? Получив утвердительный ответ, Светочка спросила:

– Меня возьмешь?

На худом папином лице читалась решимость увезти дочку не только к бабушке, но и на край света. Дыша перегаром, папа поцеловал ее и предложил собираться. Светка радостно запела: «Жили у бабуси два веселых гуся», – тут же представив, как они с папой будут спать в поезде, (папа на верхней полке, она – на нижней), а завтра уже будут в другом городе. И побежала складывать в сетку розовое шелковое платье, заводную обезьянку и пластмассового пупса. Но тут в спальню ворвалась рыдающая мама и подхватила дочку на руки, повторяя, что та – глупая. Папа стал вырывать девочку у мамы, а та не отдавала. Светка заревела от страха, что они ее поломают, как игрушечного страуса, и у нее оторвутся руки и ноги. Она изо всех сил вцепилась в мать. Папа со скорбным лицом и отпускным чемоданом в руке пошел к выходу. Светка завопила с утроенной силой. Но папа все равно ушел. Девочка долго плакала, вглядываясь в темноту летней ночи, под неуверенные заклинания матери: «Он вернется! Вот увидишь, он вернется!» Наконец, на малышку навалился сон.

Проснувшись рано утром, Светланка взобралась на подоконник. Ждать папу. Солнце светило ярко, предвещая хороший день. Но маме нужно было на работу, и она, недовольная тем, что дочка хочет остаться дома, потащила ее в сад. Светка брела сзади, не отрывая ног от земли и поднимая клубы пыли. Мама ругалась и дергала девочку за руку. Она опаздывала на прием в поликлинику. У входной двери в сад мама наскоро чмокнула Светланку в щеку и побежала на работу. Светка с белыми босоножками в руках тащилась в свою группу на второй этаж, как на Голгофу. Первыми она увидела Калининых, дочь и мать. Плохое предчувствие встало у Светочки комом в горле.

Дело в том, что «Ленин № 2», папа Ленки Калининой, развелся с Ленкиной мамой и уехал три месяца назад со своей новой любовью. Совсем. А ведь еще только прошлым летом, дядя Саша на Ленкин день рожденья, зазывал, сверкая черными глазами, всю гулявшую во дворе, малышню к себе домой. Дети с писком и воплями «Ура!» вваливались в квартиру Калининых и, в замызганных на прогулке рубашках и платьях, радостно рассаживались за столом. Под потолком висели разноцветные воздушные шары, на стенах висели Ленкины рисунки и плакат «Расти большая, дочка!». Больше ни у кого не бывало так весело. Наверно, потому, что кроме Ленкиных родителей на детском празднике не бывало ни одного взрослого. И кроме окрошки и бутербродов не было никакой «взрослой» невкусной еды. А после чаепития дядя Саша, как маленький, играл с ребятами в жмурки, догонялки и боролся с мальчишками на ковре…

Света не понимала: почему Ленкин папа бросил их? Тетя Марина никогда не ругалась. Потому, что была очень воспитанной. Она была красивая: стройная, с большими выразительными глазами на аристократически тонком, ухоженном лице. В спокойных глазах с рождения, видимо, и навсегда застыла какая-то небесно-голубая печаль. Она светилась в глазах тети Марины, даже когда та улыбалась. «Богородица!», – с ударением на каждое «о», иронично говорила про нее тетя Галя Иванова. А Светкин папа сказал, что дядя Саша развелся с женой потому, что, много лет угождая тете Марине во всем, так и не сумел ее осчастливить. На что Светкина мама ответила:

– Да, просто кобели вы все, мужики!

Когда Ленка поняла, что папа больше к ним не вернется, то стала искать ему замену. Любого молодого мужчину, заинтересованно глядевшего во время разговора на ее мать, она напористо брала за руку и, с отчаянием в черных глазах, выпаливала:

– А пойдем к нам жить!

Как в представлении про «Теремок». Только вместо Светы и Толика рядом стояла «сгоравшая со стыда» мать.

Светочка перестала играть с Леной после развода ее родителей. Боялась заразиться от нее «вирусом несчастливости». Как гриппом. А вот теперь оказалось, что профилактические меры оказались напрасными. И теперь кто-нибудь другой мог так же заразиться от Светки. И она тихо заплакала. Вышедшая из группы Светлана Алексеевна тщетно пыталась добиться какого-либо вразумительного ответа о причине слез девочки. Тогда воспитательница обняла всхлипывающую тезку и повела ее в группу. Несчастной девочке не хотелось ни играть, ни гулять, ни есть.

Ее не заставляли подчиняться. Даже няня не приставала, как обычно: «Ешь, давай! А то суп за шиворот вылью!» И в сончас не заставляла глаза закрывать. Светочка лежала с открытыми глазами и думала, как плохо жить на свете. А потом уснула.

А когда проснулась, то за ней уже пришла мама. Вялая девочка поплелась домой. И даже предложение мамы купить раскраску, монпансье в круглой коробочке или воздушные шары не улучшило Светкино настроение. На вопрос: «А чего хочешь?» Она ответила:

– Хочу к папе!

Мама сурово молчала. Дома дочка спросила ее:

– Мама, а папа кобель?

Мама сердито велела Светке замолчать. У девочки появилась надежда на то, что папа уехал не навсегда.

Вечером мама сказала, что два дня до выходных со Светой посидит тетя Галя Иванова. Девочка этому обстоятельству несказанно обрадовалась и, лежа в кроватке перед сном, уже почти была уверена в скором папином возвращении. Поэтому, когда через два дня, в коридоре послышался звук открываемого ключом замка, она нисколько не удивилась, а побежала встречать отца. Папа стоял на пороге в новой летней шляпе и улыбался. И Света улыбалась, а мама смотрела на папу настороженно.

– Чего вы дома сидите, как две курицы? Погода прекрасная! С улицы бы

не уходил! – и папа засмеялся, обнимая обеих. – Бабушка вас в гости ждет!

Светка тоже засмеялась, и мама улыбнулась. Они даже на «куриц» не обиделись. Дочку уложили спать пораньше. Завтра нужно было собирать чемоданы для поездки. Вечером следующего дня все вместе поехали к бабе Маше. Потому, что у мамы, наконец, наступила отпускная пора, а еще потому, что папа уже купил билеты на поезд.


История четвертая,

у бабушки городской

Дедушек у Светы, как мы уже выяснили, не было ни одного. Дед Борис, вернувшийся с войны героем (два ордена и три медали), скончался от боевых ран через семь лет после победного возвращения, успев понянчить свою младшую доченьку Лидочку и выдать замуж старшую, Любовь. А дед Михаил, мамин отец, вместо орденов привез с войны туберкулез. («Заработал в немецких лагерях», – говорила бабушка). И тоже прожил после войны недолго.

Вдовствующих бабушек было две. Обе Марии. Городскую бабушку звали Машей, а деревенскую – Марусей. Сначала поехали в гости к бабе Маше. Она жила на окраине города в двухэтажном деревянном доме. В нем было 16 квартир, общественный сарай и общественный деревянный туалет во дворе.

Баба Маша встретила гостей по-разному. Папе она улыбнулась – «виделись, мол, недавно», маме коротко кивнула и, едва разжав губы, прошипела: «Здрасссьте!». Светочку бабушка крепко обняла, потом, отстранившись, посмотрела на нее жалостным взглядом, как на сиротку, и сказала со скорбью в голосе:

– Худенькая какая! Не кормит мать тебя, что ли?

– Вы-то своего сына тоже не больно раскормили, пока он с вами жил, – сразу же обиделась мама.

– Война была! – сурово сказала бабушка, поджав губы. – Ты сейчас раскармливай! Сама, вон, какая щекастая!

И понесла свое квадратное тело хлопотать на кухню. Без объяснений стало ясно, кого бабушка ждала в гости, а кого и не очень. Мама, сидя на деревянном с дерматиновым сиденьем стуле у окна в зале, силилась не заплакать. Еще и потому, что она кормила мужа с дочкой здоровой, калорийной пищей и не была виновата в том, что они никак не толстеют. Мама обиделась на свекровь и заодно на своих домочадцев. Но папа и дочь тоже не были виноваты, что они – худые.

Светочке расхотелось гостить у бабы Маши. Она подошла к маме и обняла ее. Папа курил на кухне в форточку, что категорически запрещалось дома. («Ребенок!», – коротко говорила мама, выставляя курящего в подъезд). О чем папа разговаривает с бабушкой, было непонятно. Бабушка стояла лицом к плите, а к двери на кухне и, соответственно, к маме со Светой – задом. («К лесу – передом, к Ивану – задом», – вспомнила девочка. ) А папа, щурившийся от сигаретного дыма, постоянно отворачивался к окну.

Неожиданно раздался резкий звонок. Папа пошел открывать, и через минуту в комнату ворвалась шумная тетя Люба, старшая папина сестра. Она схватила в охапку племянницу, щипля и щекоча ее, и весело поинтересовалась:

– Чего худая такая?

Та, улыбаясь и пытаясь вырваться, пожимала плечами.

– Так, в отца же! – как-то уже жалобно сказала мама и махнула рукой в сторону худощавого главы семьи.

– Привет, Валюшка! – радостно откликнулась тетя Люба. – Да, это точно! Сережка и в детстве такой же жидкий был. В деда Борю. Юрик, вон, тоже в дедову породу. Мы-то с Лидкой в бабу Машу – толстомордые.

Тети Любин сын Юра, высокий худой со светлыми курчавыми волосами, стоял позади матери и равнодушно смотрел на бабушкиных гостей. Он, видимо, не чувствовал в них родную кровь. Хотя внешнего сходства у него со своим дядей Сережей и с двоюродной сестрой было гораздо больше, чем с матерью.

Светин двоюродный брат Юра закончил уже первый класс, и поэтому считал ниже собственного достоинства водиться с пятилетней мелюзгой. Он вытащил книжку Носова «Живая шляпа» из черной хозяйственной сумки матери и с важным видом, усевшись в спальне на бабушкину кровать, раскрыл ее на первой странице. Девочка подошла к нему и, чтобы привлечь внимание, небрежно сообщила:

– А у меня друг в этом году тоже в школу пойдет!

Юрик молчал.

– У него руки нет. Вот досюда! – показала на себе Светка.

Мальчик глянул на нее поверх книжки и начал читать вслух, по слогам проговаривая длинные слова.

– А я тоже читать умею, – насупившись, сказала двоюродная сестра.

– Врешь! – резко высказался Юра.

– Дай книжку!

Мальчик, насмешливо глядя, протянул «Живую шляпу». Светка уверенно стала читать вслух.

– Выучила! – опять не поверил тот. – Я сейчас тебе другую принесу. Такие девчонки не читают.

И он принес книжку, на обложке которой был нарисован корабль, а на его борту люди в синих блузонах и круглых шапочках с длинными черными ленточками. Света стала читать, останавливаясь ненадолго перед прочтением незнакомых слов. Недоверие, смешанное с презрением, на лице мальчика сменилось уважением. Девочка победно посмотрела на двоюродного брата.

– А на твоей рубашке воротник такой же! – заметила Света, ткнув пальцем в картинку.

– Это матросский воротник. А книжка – про моряков, – сообщил Юра. – Я, когда вырасту, тоже моряком буду. Как папа.

– У тебя папа – моряк? – восхитилась маленькая сестра.

– Он умер. Погиб во время шторма, – гордо сказал мальчик.

Пьющий отец Юрика благополучно проживал во Владивостоке, работая грузчиком.

Но Юра был маленький, и искренне верил словам матери, что его отец –

герой. Светка, с восхищением глядя на брата, созналась:

– А я артисткой хочу стать!

– Ну! – озвучил Светочкины сомнения мальчик. – Артистки, они, вон, какие все красивые! Как Наталья Фатеева.

Сестра не обиделась.

– А я артисткой на радио буду! – тут же придумала девочка.

– Все за стол! – скомандовала с кухни бабушка.

На обед были салат из «магазинных» помидоров, «магазинные» котлеты и картошка, жаренная на свином сале. Светка поковыряла вилкой салат и горячее, выпила молоко и сказала:

– Спасибо!

– Ты же не поела, – строго сказала баба Маша.

– Невкусно! – ответила та без затей.

Мама, злорадно улыбаясь, смотрела в свою тарелку. А папа сказал:

– Пусть идет, играет!

Светочкина мама готовила котлеты и салаты из продуктов, купленных на рынке, а картошку жарила на сливочном масле. А бабушка городская покупала все в магазине, «не поддерживая личников», и считая, что продукты должны производиться колхозниками и реализовываться через советскую торговлю.

– Пойдем гулять! – предложила Юрику, освобожденная от обязательного доедания, Света.

Юрик, тоже не отличавшийся хорошим аппетитом, флегматично дожевывал картошку, с тоской глядя матери в глаза.

– Иди уже, горе луковое! – отпустила тетя Люба и Юрика.

Обрадованные дети выбежали во двор. Солнце пряталось где-то высоко за серой неплотной занавесью, но было тепло. Весело зеленели трава и листья на деревьях. Двором место перед домом можно было назвать условно. Никаких тебе деревянных качелей, выкрашенных в яркий цвет, ни «грибка» в виде огромного мухомора над песочницей. Только общественные строения да посыпанная гравием дорожка, по которой катался на трехколесном велосипеде местный карапуз. Юра загородил собой дорожку и, сурово глядя на трехлетнего упитанного «велосипедиста», потребовал:

– Дай прокатиться!

Тот отчаянно замотал головой. Юрка дернул за руль. Пацан заревел во весь голос. Моментально в дверях подъезда показалась бабка. Несмотря на неуклюжую фигуру снежной бабы (три шара разного диаметра, поставленных друг на друга), она довольно шустро выкатилась во двор, голося на одной высоте с внуком. Светка спряталась в черемухе, растущей у сарая, а Юрик метнулся за общественное строение. Когда бабка скрылась в недрах дома, тот тоже влез на дерево и достал из кармана штанишек короткую полую трубочку из высушенного стебля «пучки». Они со Светкой нарвали незрелых ягод черемухи, и Юрик ловко обстрелял жадину. Потом, к удовольствию сестры, «стрелок» еще дважды удачно попал в несимпатичного толстячка. Карапуз вновь завопил. В окне первого этажа сразу возникла круглая бабка так же, как в кукольном спектакле внезапно возникает из-за ширмы Петрушка. Малолетние хулиганы, не дожидаясь ее появления во дворе, спустились с черемухи и удрали, прячась за кустами. К подъезду они подкрались с другой стороны, когда воинственная бабка увела успокаивать ревущего внука домой.

Дверь детям открыл Светочкин папа. Мама мыла посуду на кухне. Света с Юриком прошмыгнули в спальню. Домыв посуду, мама села у окна поглазеть на улицу.

– А-а! Так у Васильевны гости! – раздался знакомый противный голос со двора. Услышав звонок, дети юркнули под кровать, чем сразу же себя и разоблачили.

– Так это твои безобразничают, Васильевна? – послышался тот же скандальный голос у входной двери.

Не разговаривая, баба Маша вытащила озорников из-под кровати и за ухо развела по углам. Соседка ушла следить за спокойствием внука. Через десять минут, тетя Люба, устав слушать Юркины завывания, поехала с ним домой. Светку, хмуро молчавшую в углу, после их отъезда тоже выпустили.

Так прошел первый день у бабушки. А Светланка, как и герой детских рассказов, Денис Кораблев, поняла, что «тайное всегда становится явным».


История пятая,

жаркий день

К ночи пошел теплый летний дождь. Светочка, лежа на бабушкином раскладном диване между мамой и папой, слушала, как крупные капли звонко стучат по оконному стеклу и подоконнику и мягко шлепают по листьям черемух. Было уютно от успокаивающе однообразных звуков за окном и теплого дыхания родителей с обеих сторон. От приоткрытого окна веяло запахом умытых листьев и прибитой пыли. Но было чуть грустно оттого, что завтрашняя поездка на пляж срывается из-за непогоды. В раздумьях об этом Света и уснула.

Наутро солнце светило, «как термоядерное», по выражению папы. Дождавшись, когда слегка подсохнет, Ромашкины прихватили с собой старенькое покрывало, бутылку с квасом и поехали на пляж.

Искусственно сооруженный водоем назывался «морем». Папа, кинув сумку на песок, мигом снял одежду и с размаха бросился в воду. Плавал папа отлично. И кролем, и брассом. Его поджарое тело мелькало в «море», как тело дельфина в передаче «В мире животных». Многочисленная пляжная публика с удовольствием наблюдала за папиными «показательными выступлениями».

А маме совсем не нужно было уметь плавать, чтобы привлечь одобрительные взгляды отдыхающих. Ей достаточно было остаться в синем закрытом купальнике, распустить волну каштановых волос по плечам и, вытянув стройные ноги на покрывале, блаженно закрыть глаза от солнечного света. Глаза мужчин всех возрастов и мастей сразу же устремлялись на маму с разными оттенками восхищения.

– Чувствуешь себя, как на большой охоте, – пробормотала мама.

Но из воды вышел папа и, встав рядом с покрывалом, всем своим мокрым видом показал, что это – охраняемая территория. Своим присутствием он разогнал мужские взгляды, как назойливых мух. Мама легла, укрывшись шляпой, и из-под шляпы сказала, чтобы дочка с папой тоже надели головные уборы. Чтоб голову не напекло. Света надела, а папа не послушался. Он никогда не слушал маминых советов, хотя мама – врач. Вот если участковая Мария Ивановна советовала, тогда – другое дело! А мама – своя. «Нет пророка в своем Отечестве», – любила говорить мама по этому поводу.

Вскоре Ромашкиных отыскали родственники. Завидев Юру, Светочка бросилась к нему. Но тетя Люба перехватила племянницу и по-вчерашнему стала тискать ее и щекотать. Светка вырвалась и отбежала, спрятавшись за мать. С тетей и братом приехал какой-то высокий крепкий мужчина средних лет.

– Кто это? – спросила Светка у мамы.

– Дядя Валера, муж тети Любы, – ответила та.

Девочке почему-то было неприятно его чуть обрюзгшее лицо с раздвоенным подбородком, металлические очки на прямом носу и золотые зубы во рту. Пока дядя Валера разговаривал с папой, она все вглядывалась в него и вдруг вспомнила. Она видела это лицо в кино про войну!

– Он на фрица похож! – шепнула дочка маме на ухо.

Мама прикинула эсэсовскую форму на дядю Валеру в своем воображении и тихонько засмеялась. Светланка еще не умела отделять кинофантазию от жизни, актеров – от ролей. Если уж сыграл фашиста, значит, фашист и есть! А настоящий отец героем был… С Юриком девочка своим открытием делиться не стала (вдруг он передаст ее слова отчиму, а тот разозлится?).

Тут подошел дядя Валера, представился и протянул Светочке открытую ладонь. Та, исподлобья глядя на нового родственника, с опаской подала свою. Он сказал:

– Ух, ты! С характером! – и как-то хорошо засмеялся.

У Светки отлегло от сердца.

– А пойдем купаться! – весело крикнула она Юре.

Папа и «бывший эсэсовец» дядя Валера катали на плечах Свету с Юрой, как большие черепахи. Дети визжали от восторга. Потом мужчины заказали катамараны, и под завистливые взгляды детей, приехавших на пляж без пап, катали Светку и Юрку. А дядя Валера, как выяснилось, не был немцем и даже в кино про немцев не снимался. Они просто с тетей Любой вместе работали на одном заводе, а еще раньше вместе учились в техникуме.

Взрослые с ребятами отдыхали себе в свое удовольствие, пока не был выпит весь квас, а жара стала нестерпимой. На пляже стало опасно оставаться из-за возможности солнечного удара. Особенно папе, так и не послушавшемся маму. Поэтому все поехали к бабушке обедать. На этот раз Светочка проявила большую благосклонность к ее обеду. Тем более что на обед была окрошка.

Взрослые продолжали сидеть за столом в сизом мареве сигаретного дыма. На столе стояли бутылки с пивом. А дети пошли погулять.

За игрой дети не заметили, что солнце уже садится. Небо стало румяным у горизонта, далее пастельные тона его плавно переходили один в другой, как в

радуге, растекаясь в итоге в высь темно-голубым.

На крыльце стояли Юркины родители, дожидавшиеся сына, собравшиеся домой, а девочка вбежала на второй этаж к своей бабушке Маше.

Поднявшись к бабушкиной квартире, она с силой толкнула дверь. Дверь открылась, даже пинать не пришлось. Снимая босоножки, Светочка услышала, что мама с бабушкой опять ссорятся.

– … И не для того я сына растила! – громко говорила баба Маша.

Две женщины не могли поделить папины любовь и заботу. В том числе материальную.

– Нет, это невыносимо! Ты как хочешь, а я здесь больше не останусь! – сморкаясь и вытирая слезы, изменившимся голосом сказала мама папе. И дочке:

– Собирайся! Поедем к бабе Марусе!

Светка испугалась, что бабушка с мамой поругались насмерть, и сложила уже губы для рева. Но тут ей пришло в голову, что папа ведь тоже уезжал от них, а потом вернулся. Наверно, это такая взрослая игра – обижаться на другого и уезжать, а когда игра надоест – возвращаться. И она не стала плакать.

Растерянный папа не знал, кого увещевать.

– Мама! – с укором обратился он к матери.

Вся бабушкина воинственность куда-то улетучилась. Видя, что сноха скидывает вещи в чемодан, баба Маша попросила:

– Прости, Валька!

Решительная мама с сопением продолжала начатое, не поднимая головы.

– Валь, на часы-то посмотри! Последний автобус в деревню ушел, – напомнил папа. – Завтра утром поедем. Если захочешь.

У мамы в глазах появилась осмысленность, а не только обида и злость.

– Идите, умывайтесь, и спать! – сказала она мужу с дочкой усталым голосом.

Ночью было душно, родители и дочка ворочались, вздыхали и вставали попить. В соседней комнате не спалось бабушке.

В общем, день выдался очень жаркий. И дело было не только в температуре воздуха…


История шестая,

у бабушки деревенской

К утру мамина решимость уехать от свекрови только укрепилась. Наскоро позавтракав, семья Ромашкиных стала одеваться на выход. Бабушка неуверенно предложила остаться. Ничего не ответив, мама пронесла чемодан к входной двери с напористостью ледокола «Красин».

– Бабуль, пока! – весело крикнула Светочка и, перепрыгивая через ступеньку, побежала за матерью. Внучка спешила на встречу с другой бабушкой.

А баба Маша с тоской глядела вслед уезжающим. Обнимая на прощание сына, она тихонько завыла басом.

– Ну, чего ты, мам, в самом деле! Не на войну же провожаешь! Приедем еще! – сказал папа, высвобождаясь из материнских объятий. Баба Маша завыла чуть громче и, утирая слезы, пошла махать в окошко…

Сельский автобус, поднимавший тучи пыли, быстро докатил по проселочной дороге Ромашкиных почти до самого дома бабы Маруси. Бабушка, кормившая кур во дворе, и стоявшая лицом к улице, заметила подходивших к калитке родственников и закричала:

– Ваня! Иван! Валюшка приехала! Встречать иди!

И сама заторопилась открывать калитку. Она обнимала мягкими руками и целовала «своих родных», не выделяя ни дочь, ни внучку. И пахло от нее свежими пирожками, укропом и землей. А на оранжевое крашеное крыльцо небольшого деревянного дома высыпали мамин брат с женой Анной и сыновьями Пашкой и Сашкой. Они вразнобой радостно здоровались, обнимались с гостями и приглашали в «хату».

Дядя Ваня лицом походил на Светочкину маму. Те же синие вытянутые глаза, прямой широковатый нос, губы бантиком и ровные белые зубы. Мамин брат крепкого сложения ростом вышел ненамного выше сестры. Быстрая мелкая тетя Аня была кареглазой и востроносой. Своими бусинами глаз, мелкими зубками и суетливой деловитостью она напоминала Светочке полевую мышь из советского мультфильма про Дюймовочку. Пашка и Сашка родились с разницей в год. Старший, Павел, был похож на отца, а младший, Александр, – на мать. Но своим единением братья напоминали близнецов.

Гости следом за хозяевами прошли в дом. Бабушка сняла ситцевый передник и, усаживая гостей за стол, на котором уже стояли пирожки с картошкой, выставляла еще еду и нахваливала свой завтрак:

– Каша укусная, молошная! Молочко свое! Лучок зеленый, укропчик с грядочки! Сало!

Бабушка деревенская была «личницей». Все у нее было «свое»: свинина, курятина, яйца, свежие овощи и ягоды. Корову «держать» было уже тяжело, и молоко брали у соседки.

Каша на деревенском молоке и пироги ей очень понравились. После завтрака братья-подростки убежали на речку. Женщины остались готовить борщ на летней кухне и «разговоры разговаривать». Они разговаривали про деревенские новости: кто ушел в армию, кто женился, кто выучился на ветеринара… А дядя Ваня повел племянницу показывать, «зверинец», по его выражению. На крыльце грелась дымчатая кошка Муська. Во дворе отгороженные сеткой-рабицей копошились белые и пестрые куры, между ними гордо прохаживался петух. Разноцветный петушиный хвост перламутрово переливался на солнце. А в стайке хрюкал и тянул розовую пуговицу носа к хозяину поросенок Борька.

– Пошли, свояк, курятник починим! – позвал дядя Ваня подошедшего папу. Девочка пошла общаться с женщинами.

Мама с золовкой в летней кухне доваривали борщ, а бабушка за домом стирала белье хозяйственным мылом.

– Бабушка, а мыло – хозяйственное, потому что у него хозяин есть? – спросила внучка.

Баба Маруся засмеялась. Смеялась она всем своим полным телом. Звук периодически пропадал, а тело продолжало колыхаться. Девочке тоже стало смешно.

Потом бабушка ушла развешивать белье, а Светочке тоже захотелось постирать. Хозяйственным мылом. Она осмотрелась в поисках грязных вещей. Но вещи баба Маруся перестирала. По огороду бегали, удравшие из-за сетки, цыплята. Девочка подумала, что не мешало бы им вымыться и иметь более ухоженный вид и более яркий цвет. Она засунула троих пойманных цыплят в таз с мыльной водой и тщательно простирала их бабушкиным мылом. Потом аккуратно разложила их сушиться на лавочке. Нагретая солнцем лавочка замечательно пахла деревом. Цыплячий пух стал желтее, но птенцы почему-то после стирки уснули и не торопились убежать к маме-курице.

Вернувшаяся бабушка вместо того, чтобы похвалить внучку, стала ее ругать. На шум прибежали мама с тетей Аней. Тетя Аня хвалить племянницу

не стала, но и ругаться тоже не собиралась.

– Они грязные были! – жалобным голосом обратилась за поддержкой к ней Света.

Тетя с мамой засмеялись, а бабушка обиделась.

– Конечно, Нюрка, смешно тебе! Твоя воля – ты всех курей поперерубила бы! А яички-то свежие, поди, лопаете! – высказала она снохе и, махнув рукой, ушла накрывать на стол в летнюю кухню.

– Они умерли, да?! – осенила Светку страшная догадка насчет курочкиных детей. И она побежала плакать к бабушке.

К вечеру, когда взрослые переделали дела, и когда спала жара, все пошли на речку. Местные парни, купающиеся после рабочего дня в реке, хоть и смотрели на маму, как городские купальщики, одобрительно-восхищенно, но без собственнического оттенка. Оттенок был дружественный. Они по-свойски называли бывшую односельчанку «Валюшкой» и обнимали за талию, интересуясь ее делами. Мама, смеясь, отодвигалась, кокетливо говорила: «Но-но!» и походила на артистку. А папа, знакомясь с мамиными бывшими одноклассниками и пожимая руки, всем говорил:

– Учтите, я ревную!

А сам не ревновал, а смеялся. И было заметно, что он очень любит маму. И Светка тоже смеялась. А молодые мужчины нажимали девочке пальцем на нос и говорили:

– Чего бы понимала, кнопка!

А Светка понимала. Она смотрела на счастливые лица родителей и понимала, что им хорошо вместе. И она уже точно знала, что участь Ленки Калининой не постигнет ее никогда. А еще хитроумная Светка кое-что придумала. И перед сном, лежа на мягких бабушкиных перинах, она обняла маму и прошептала ей на ухо:

– Мама, роди мне братика!

Мама поцеловала дочку, пожелала ей «Спокойной ночи» и пообещала подумать.


История седьмая,

преступление и наказание

У родителей закончился отпуск, и Светочка снова пошла в детсад. А по вечерам она играла с друзьями во дворе.

В один не очень прекрасный день (как выяснилось позже) Ромашкины, мать и дочь, пошли на огород Прошиных. Прошины обзавелись им три года назад, поддавшись повальному увлечению любительским садоводством. Ромашкины должны были освободить Прошиных от лишней ягоды черной смородины.

Обогатившись на огороде друзей на ведро Прошинского урожая, Света с мамой собрались домой. Алеша с мамой тоже. По дороге домой Светка любовалась обеими молодыми женщинами, сравнивая их мысленно. Она никак не могла определить, кто из них красивее. Ее мама была похожа на советскую артистку Изольду Извицкую. Высокая стройная блондинка с карими глазами, тетя Галя, походила на зарубежную Бриджит Бардо.

Ромашкины с Прошиными шли параллельно парку по асфальтированному тротуару. У входа в парк по вечерам собиралась не очень сознательная и не очень трудолюбивая молодежь. Мамы с детьми как раз поравнялись с этим местом, когда на пешеходную дорожку на красном мотороллере в красном мотоциклетном шлеме лихо выехал юнец. Он намеревался эффектно тормознуть перед приятелями, но алкоголь в крови мешал ему быть ловким. Светочка увидела несущийся на нее мотороллер… Где-то сзади, как в кошмарном сне, она услышала мамин крик… Ноги почему-то прилипли к асфальту… Последнее, что помнила девочка, белое искаженное лицо мотоциклиста с бессмысленными черными глазами, мамин душераздирающий вопль… И все. Темнота.

Очнулась Света в машине «Скорой помощи» от горячих маминых слез, капавших ей на щеку. Малышку била мелкая дрожь, как во время гриппа. В голове гудело, как в трансформаторной будке, на которой рисуют череп с костями. (Чтобы не влезали, а то убьет). Нестерпимо болела нога. От боли девочка даже не могла плакать. В травмпункте Свете сделали какой-то укол, ногу «сфотографировали» и «зацементировали» белым веществом, намазанным сверху бинтов. По дороге домой в такси девочка почувствовала себя лучше и уснула…

Гулять на улице теперь было нельзя. Можно было только сидеть на балконе и сверху перекрикиваться с Толиком и Наташкой. И, вообще, было очень неудобно с этой гирей на ноге. Иногда Светочку навещали друзья. Тетя Галя передавала девочке с Алешкой свежую ягоду, засыпанную сахаром, или варенье в стеклянной банке с капроновой крышкой и домашний творог. Чтоб нога лучше срасталась. Света сказала другу:

– Тебе тоже творог надо есть! Чтобы рука выросла.

Мальчик посмотрел на нее не с надеждой, как когда-то, и даже не с сомнением, как в последнее время, а с горькой усмешкой, как взрослый, и глухо сказал:

– Не вырастет! – и сразу после этого ушел домой.

И с этого дня тема Лешкиной физической неполноценности была закрыта.

Однажды в воскресенье в квартире Ромашкиных раздался звонок. Папа открыл дверь и впустил молодого человека в коричневой куртке. Света сразу узнала его. Это был тот самый мотоциклист, который сбил ее. Мотоциклетный шлем он снял, и его черные волосы до плеч («патлы», по выражению папы) смешно торчали на затылке. Он был трезвым, и потому, наверно, смелость и лихость сейчас изменили ему. Парень мял каску в руках, и девочка подумала, что если бы каска была бумажная, он бы ее уже окончательно скомкал.

– Я пришел извиниться, – волнуясь, сказал брюнет. – Простите, пожалуйста! Вот, возьмите!

И он протянул маме целлофановый мешочек с фруктами. Та молча смотрела на причину несчастья дочки ненавидящим взглядом. Мешок с «передачкой» повис в воздухе. Мотоциклист поискал глазами хотя бы каплю сочувствия и доброжелательности на лицах девочки и родителей. Не найдя их, он с вздохом положил фрукты на диван рядом со своей нечаянной жертвой.

– Я вас хотел попросить, – продолжил он, – заберите, пожалуйста, заявление. Не портите мне жизнь!

– Да ты, парень, извиняешься, как будто просто наступил кому-то на ногу! – зло сказал папа.

– Понял, понял! – торопливо сказал мотоциклист и суетливо достал из внутреннего кармана пиджака пачку денег.

– Да ни хрена ты не понял! – еще больше разозлился папа. На его сжавшихся кулаках побелели косточки.

А у мамы покраснело и сморщилось лицо, и глаза наполнились слезами. От напряжения, возникшего в воздухе («Не влезай, убьет!»), Светочку затрясло, как тогда, в машине «Скорой помощи».

А парень, решив, видно, довести начатое до конца, невзирая на явную негативную реакцию со стороны оппонентов, сказал печально-просительно:

– Ну, в принципе, все же обошлось! Нога у девочки срастается нормально,

я узнавал у доктора. А мне еще только двадцать!

– Ты бы об этом подумал прежде, чем сесть пьяным за руль, сопляк, сволочь! – прорвало маму. – Обошлось?! Да ты на ребенка посмотри! – Дальнейшие слова потонули в маминых рыданиях.

– Щенок! – прошипел папа и за шиворот выкинул из квартиры злосчастного мотоциклиста. Тот даже не оказал папе сопротивления.

– Его посадят в тюрьму? – через некоторое время, спросила Светочка.

– Посадят, доченька, не сомневайся! – заверил ее папа. – Будет сидеть, как миленький, хиппарь патлатый!

А девочке почему-то стало жалко этого парня. Он же извинился и яблоки с апельсинами принес. Но папе она ничего не сказала и позже о том, посадили ли мотоциклиста, у папы не спрашивала. Потому что на отцовском лице после визита молодого человека была написана революционная непоколебимость, и другого исхода для «хиппаря» быть не могло.

После того, как Светочке сняли гипс, выяснилось, что у нее все-таки намечается в перспективе родной брат.


История восьмая,

вторжение

Алешка пошел в первый класс и учился выводить кружки и крючочки левой рукой в общеобразовательной школе.

Учительница, как водится, из благих намерений, в самом начале учебного года выставила Лешку за дверь и стала говорить остальным ученикам о гуманности по отношению к обиженным судьбой людям. То есть к таким, как Алеша. После этого разговора одноклассники некоторое время общались с Прошиным очень вежливо и тихим голосом, как с лежащим на смертном одре. Потом, поняв, что Лешка – в целом, такой же, как все дети, стали играть с ним и шалить.

Ребята в классе далеко не все были из интеллигентных семей и, как-то, играя в догонялки с товарищами, Алеша нечаянно толкнул одного из них и услышал в отместку и назло «правильным» взрослым: «Калека!». Тут же, не успевший ничего понять, Лешкин обидчик улетел в кусты на опавшие листья. Озорник не учел, что у одноклассника левая рука такая же умелая, как у большинства – правая. А о том, что папа у Алексея серьезно увлечен боксом и, что он занимается спортом с сыном по вечерам, мальчишки и вовсе не знали. И теперь они озадаченно скребли затылки и с восхищением смотрели на «обиженного судьбой» Лешку.

– «Он уважать себя заставил, и лучше выдумать не мог!» – со смехом сказал дядя Володя, выслушав эту историю от сына.

А Света, услышав Лешкин рассказ, тоже засмеялась и сказала:

– Так ему и надо, курица-помада! – имея в виду мальчишку, который обзывался. И поделилась своей новостью про будущего брата, взяв с друга страшную клятву сохранения тайны («клянусь сердцем матери и печенью отца!»).

Но «тайное всегда становится явным», в этом у Светочки уже была возможность убедиться. Однажды в феврале соседка с третьего этажа, противно улыбаясь, поинтересовалась у девочки, когда родители планируют «купить ей братика». Света была неприятно удивлена, что, во-первых, соседке известна их тайна, во-вторых, что детей покупают в магазине. Она, не ответив любопытной женщине, побежала домой узнавать все у мамы.

– Мама, зачем ты тете Зое сказала, что у нас маленький будет? Это же секрет! – спросила она, стряхивая валенки с ног.

– Я не говорила! – отказалась мама и переглянулась с папой.

– Папа сказал?! – поразилась дочка.

– Ну, конечно, нет! Дочь, скоро все узнают о нашем секрете! – с улыбкой ответил папа и посмотрел на мамин живот.

И тут только Света заметила, как вырос и округлился живот у мамы. Девочка, зная уже, ответ, спросила у нее:

– А детей в магазине покупают?

– Ну, такое ответственное дело разве можно поручать продавщицам? Я уж как-нибудь сама рожу своего мальчика. Бесплатно. А чтобы он получился здоровым и красивым, маме нужно больше отдыхать и нельзя нервничать.

И Светка, радостная, побежала к Алешке, чтобы вместе придумать имя будущему малышу.

– Я с ним буду играть, когда ты будешь уроки делать. Или когда я опять ногу сломаю, – мечтала девочка.

Она выделила из своих игрушек те, которые подарит брату. О будущем новорожденном были оповещены и Толик с Наташкой.

У Чебурашки и Толи было по сестре, у Толика еще и брат, а у Лешки – не было никого, кроме мамы с папой. Потому он пошел выпрашивать тоже маленького ребеночка у родителей. Но тетю Галю с момента рождения сына не покидал страх, что ее будущие дети могут родиться тоже с пороками. Как Алексей. Говорить ему об этом она не стала, только сказала:

– В однокомнатной квартире, Алешенька, детки не получаются! (Что было отчасти правдой).

– А как я получился? – не поверил тот.

– Ну, в смысле, не получаются больше одного, – поправилась Лешкина мама.

– Тогда собаку! – угрюмо потребовал мальчик.

Тетя Галя хотела, было сказать, что собакам тем более не место в их маленькой квартире, но, перехватив обиженно-суровый взгляд сына, пообещала посоветоваться с папой.

Взяли не собаку, а взрослого, приученного к туалету, кота Малининых. Хозяева были вынуждены пойти на этот шаг, невзирая на Наташкины слезные мольбы, по двум причинам. Во-первых, кот затерроризировал Наташкиного волнистого попугайчика Кешу. До того, как младшая дочка Малининых не начала ходить, закрытая дверь в детскую сдерживала Васькин охотничий инстинкт и сохраняла Кешины жизнь и здоровье. Теперь же Леночка, не закрывающая двери во время своего перемещения по квартире, невольно подвергала птицу опасности. И попугай от периодических стрессов перестал говорить голосом испорченного магнитофона «Кеша – хороший!». Во-вторых, Ленка совершенно затерроризировала кота. Она дергала его за усы и таскала за хвост. И кот, подвергавшийся издевательствам и гонениям, за которые сам же получал по морде, когда пытался вырваться, стал «гадить». Из протеста. А баба Тася «замучилась с еми со всеми». Потому что тетя Рая вышла на работу, а бабушка оставалась одна до вечера с внучкой, попугаем и котом.

Тетя Галя Прошина решила попробовать приучить кота к своей семье. Но строптивое животное и на новом месте не стало мириться с существующими порядками. Когда Прошины собрались спать, то обнаружили под диванной подушкой его протест в виде плохо пахнущей лужи. Разозлившийся дядя Володя слегка побил безобразника и запер на ночь в туалете.

Утром, хозяин в прекрасном расположении духа направился умываться и бриться. Из открытой им двери ловко выбежал четвероногий бунтарь. С ненавистью глядя в глаза дяде Володе, кот нагадил прямо ему под ноги. Тот в ярости схватил животное за хвост и швырнул на кафельный пол в туалете. Васька взвыл и забился под ванну. Прибежавшей на шум жене дядя Володя с гневом сказал:

– На открытую конфронтацию пошел, сволочь! – и показал следы конфронтации.

Тетя Галя, убирая за котом, обнаружила кошачий клык, который был выбит ее мужем в пылу воспитательной работы. Она поняла, что от Васьки надо избавляться, потому что ребенок, наблюдая папино «общение» с животным, вряд ли станет добрее.

Посоветовавшись с Малиниными, Прошины решили отвезти лишившегося зуба кота к родителям дяди Володи в деревню. Чтобы тот выражал протесты на свежем воздухе.

Пока Прошины пытались и не сумели поладить с новым «членом семьи»,

Светина мама, по вечерам, в счастливом ожидании подрубала пеленки и шила распашонки из ситца ярких расцветок на бабушкиной старенькой машинке «Зингер».

Пашка родился в июне. Сначала вечером маму увезли в машине «Скорой помощи», и папа всю ночь звонил в больницу. Утром он сообщил дочке, что теперь у нее есть брат. После сада папа оставлял Светку гулять во дворе или у Прошиных, а сам в радостном возбуждении бегал по магазинам и аптекам. Девочке почему-то не было весело. Она спрашивала папу, почему мама не возвращается домой, и волновалась, достаточно ли здоровый и красивый ребенок получился.

Наконец, счастливый папа возвестил о том, что завтра он привезет домой маму с маленьким Павликом. Света долго не могла уснуть, представляя, как она встретится с мамой, и как будет играть с братишкой. На следующий день веселый папа, забирая дочку из детсада, сообщил, что мама с Пашей уже дома. Девочка, как по тревоге, в одну минуту натянула чулки, надела сверху платья шерстяную кофту и всю дорогу до дома, поторапливая папу, тянула его за руку. Влетев на свой второй этаж, Светка стала стучать в дверь кулаком, чтобы мама скорей открыла. Но папа, не успевавший за дочкой, крикнул сзади, чтобы она не шумела, потому что та может разбудить малыша, и, подойдя, открыл дверь своим ключом.

Новорожденный не спал, а жадно тянул молоко из маминой груди. Непривычно худая мама кормила его, глядя с нежностью в маленькое резиновое личико. Она для удобства расстегнула верхние пуговицы на своем новом байковом халате малинового цвета. Волосы мама, по-новому, свернула валиком. Светка хотела броситься ей на шею, чтобы почувствовать, что, несмотря на все внешние перемены, это ЕЕ любящая мама. Но та строго спросила:

– Ты руки мыла? И, вообще, переоденься, пожалуйста!

Подошедший папа объяснил дочке, что маме с малышом не надо сейчас мешать, что младенца нельзя трогать грязными руками, потому что он может от этого заболеть. А со Светой мама пообщается, когда освободится. Девочка с удивлением подумала про брата: «Как же он со мной играть будет? У него руки и ноги связаны…». После кормления мама тоже не освободилась. Мама непривычно холодным тоном потребовала от дочки принести ей детский крем. Потому что Светлана теперь – старшая, и должна помогать взрослым.

Девочка принесла крем и, с неприязнью глядя на красное тельце и сморщенное от крика личико с желтыми точками на носу, сказала маме:

– Отнеси его назад, в больницу!

Мама засмеялась и сказала, что это невозможно.

Света поняла, что маленький, ничего еще не умеющий и не понимающий ребенок своим вторжением в один момент отнял у нее рай безраздельной родительской любви.


История девятая,

гримасы любви

В школу Светланка пошла, как положено, в семь лет. Начальная школа была деревянной и одноэтажной. На входе сидела баба Дуся, подающая звонок. Звонок был большой латунный. Баба Дуся, невысокая полногрудая женщина, возвещая о начале и конце уроков, вскидывала руку со звонком вверх и энергично трясла им. Получалось громко и внушительно. Потому, быть может, она была «грозой» прогульщиков и систематических опаздывальщиков. Бабу Дусю боялись больше, единожды виденного на торжественной линейке, директора. Хотя знали, что после уроков «гроза» моет в школе полы. Ничего, впрочем, удивительного. У нас в государстве министрам положено было опасаться кухарок, как реальных конкурентов в борьбе за власть. Что уж было говорить об обычном директоре поселковой средней школы!..

Светлана быстро завоевала лавры первой ученицы класса. И все плохо успевающие мальчики 1 «А» немедленно влюбились в нее. Не потому, конечно, что можно было списать. Ну что ты, читатель! Просто их маленькая героиня писала без единой помарки и ошибки и имела на тетрадных обложках звездочек (аналог высшего балла) больше, чем у летчиков-истребителей времен Отечественной войны. «Троечников», регулярно распекаемых Тамарой Ивановной, одна мысль, что умницу Светланку можно поцеловать, приводила в трепет. (Если бы только ребята знали, сколько слез было пролито, и сколько времени, оторванного от прогулок со сверстницами, было потрачено на эти идеальные тетрадки!.. )

Коллективная любовь мальчишек проявлялась в разных вариациях. Круглоголовый Олег Левкин, например, искрясь от восторга, дергал Светку за косы, ставил подножки и вполсилы бил портфелем по спине. Возмущенная девчонка, не разбираясь в истинных мотивах поведения одноклассника, била в ответ его учебником по башке.

– Ну, ты и дура, Ромашкина! – со счастливой улыбкой тянул Олег.

Однажды, учительница продленки, наблюдая привычную потасовку между влюбленным и объектом его любви, тоном знатока тонких материй, сказала Светланке:

– Да ты ему нравишься!

Та, изумленно вытаращив глаза, с обидой и разочарованием в голосе, сделала вывод:

– Лучше бы я ему не нравилась!

И впоследствии, если и разрешала некоторым влюбленным мужчинам обижать себя, то недолго. Далее шли разрыв и месть равнодушия.

Другим вариантом любви была открытая ее демонстрация. Славка Бочкин (в фамилию вмещались его телесные габариты) на перемене отчаянно выкрикивал:

– Поцелуемся, Светик!

– Пошел ты, Боча! – кричала в ответ она и, поскольку до головы рослого Славки достать учебником было проблематично, старалась прошмыгнуть мимо него.

Как-то в середине первой четверти Бочкин вызвался помочь Светлане дежурить по классу. (Толя Иванов, сидевший с ней за одной партой, заболел). Несмотря на возражения со стороны девочки, Тамара Ивановна одобрила Славкину инициативу:

– Молодец! Только ты хорошо помогай!

Бочкин старался изо всех сил, добросовестно таскал ведра с водой, и на его туповатом лице светилось подобие вдохновения. Светке он напоминал недодрессированного медведя.

Тамара Ивановна Славу похвалила и велела проводить одноклассницу домой, чему он был несказанно рад. Света на школьном крыльце предусмотрительно спрятала портфель за спину и приготовилась удирать со всех ног от непрошенного помощника. Но тут не вовремя вмешалась баба Дуся:

– Смотри, не обижай девочку! Портфель ей до дома донеси!

Славик рванул из Светиных рук вожделенную школьную сумку. Удирать без ученических принадлежностей не имело смысла. Девчонка обреченно потащилась рядом с Бочкиным.

Октябрь стоял теплый, красно-желтые листья еще не облетели. В воздухе было влажно, дышалось легко. Все было бы замечательно, если бы не этот навязчивый мальчишка справа. Светка молча угрюмо взглядывала на поклонника. В маленьких, близко посаженных глазах Славки, наоборот, читалось блаженство долгожданной минуты. Вздохнув, он положил тяжелую руку на худенькие плечи своей симпатии. Света отчаянно затрепыхалась, пытаясь высвободиться, но Бочкин плотно охватил ее своей заботой. Они были слишком в разных весовых категориях.

Избавление от неприятного общества неожиданно пришло со стороны проходившей мимо вожатой 1 «А» Гали. Она была семиклассницей, бывшей ученицей Тамары Ивановны. Не разбираясь, Галина бесцеремонно прогнала ухажера. Оскорбленный в лучших чувствах, Бочкин крался сзади, обзывая вожатую «крысой», и закидывал ее комьями грязи. Но та под угрозой жалобы учительнице строго-настрого запретила приближаться к своей подопечной. Налетчик ретировался. И своими ухаживаниями досаждать Ромашкиной, в дальнейшем, не смел. Страдал молча. А Светка поняла, что любовь может быть унизительной. Такую любовь мысленно она тоже отвергла.

Аккуратист Валерка Абалкин в коллектив поклонников первой ученицы не входил. К Светкиному сожалению. Во второй четверти в их классе появилась хорошенькая голубоглазая девочка Лена, похожая на сказочную Белоснежку. Валерка ее полюбил. Через несколько дней после знакомства с новенькой, ребятня выбежала на школьный двор поиграть в снежки. Валера, как бы случайно пробегая мимо Леночки, чмокнул ее в щеку. Реакция была мгновенной и неожиданной для самоуверенного мальчика. Покрасневшая от гнева девчонка, быстро влепила нахалу снежком в глаз. Валеркина влюбленность моментально улетучилась.

– А новенькая – беляшка! – закричал он со злостью.

Мальчишки радостно подхватили:

– Беляшка! Беляшка!

– Дураки! – поддержали Ленку девочки.

Микромир раскололся на две половины – женскую и мужскую – не понимающие друг друга.


История десятая,

про октябрятскую звездочку

Ну что такое личная жизнь по сравнению с общественной?! Тьфу! Плюнуть, растереть!

Через две недели первоклассников принимали в октябрята. Сначала под гудение горна, срывающегося периодически на фальцет, и барабанную дробь пионеры-третьеклассники, старшие братья октябрят, торжественно внесли красное знамя. Они, под одобрительное покачивание модной прически старшей пионервожатой, прокричали стихи о том, что и Ленин был когда-то маленький. Потом громко зазвучали бодрые песни о счастливом детстве советских ребят. Тамара Ивановна, со слезами в морщинках, рассказала о том, как трудно жилось советскому народу в войну, не предавшему в это суровое время заветы Ильича. Первоклассники, переминаясь с ноги на ногу, старательно изображали интерес в выпученных от ответственности и жалости к любимой учительнице глазах и в душе ждали раздачи октябрятских звездочек.

Наконец, к малышам в гулкой тишине побежали Галя и еще какой-то рыжий молодец. Они ловко прикалывали звездочки к белым фартучкам и белым рубашечкам счастливых малышей. В том числе и к рубашке Бочкина, который обзывал вожатую «крысой». По Светкиному мнению, ему надо было дать подзатыльник, а не звездочку.

Звездочки не досталось не Бочкину, а милой Розочке Алимовой. У Розы от несправедливости моментально набухли влагой большие карие глаза и маленькие губки. Галина растерянно потрясла русой челкой и повернулась, с вопросом в серых глазах, к старшей пионервожатой. Та, с проворством фокусника, извлекла откуда-то дополнительный символ принадлежности к внукам Ленина. Праздник не был омрачен ни одной капнувшей слезой. Проснулся проигрыватель, и под торжественные звуки советских песен первоклассники направились в свой класс.

Через неделю после уроков пришла Галя, чтобы поделить класс на звездочки. Делили «по территориальному принципу». В общем, объединяли в мини-коллективы соседей по месту жительства.

Командир первой звездочки, Света Ромашкина, гордилась «интернациональностью» своего коллектива. Они с Толей Ивановым – русские, Надька Кацуба – белоруска, Игорь Валеев – татарин, Витька Ковалев – наполовину грузин. Как будто их звездочка – маленькая модель большого многонационального Советского Союза.

Ребятам ужасно нравилось дружить впятером. Зимой после уроков они катались вместе на портфелях с ледяной горы, весной – пускали кораблики по ручьям. А после прогулок одноклассники вваливались дружной компанией к кому-нибудь в гости.

Больше всего Светке нравилось у Игоря и Витьки. Мама Игоря угощала товарищей «чак-чаком». А у Витьки они объедались хачапури и чурчхелой. Мама мальчика одобряла отношения ребят.

– Это очень хорошо, Витя, что ты дружишь с девочками! – говорила она, принося очередную тарелку с едой.

Толю с Игорем женщина тоже одобряла. Потому что они были спокойными и аккуратными. А ее сын – немножко хулиганистым.

Витькина мама дала сыну свою русскую фамилию, считая почему-то, что это поможет ему в русской школе. Хотя, глядя на маленького черноглазого брюнета с большим носом, трудно было предположить, что фамилия его папы не заканчивается на «-дзе» или «-швили».

Русская фамилия, тем не менее, в учебе не помогала. Учился плод межнационального брака плохо. Не потому что ему мешали языковые барьеры (Витька одинаково хорошо говорил на русском и грузинском), а потому что мальчик не отличался большим умом и старательностью. Но женщина склонялась, как раз, к другим выводам. Просто сыну нужно помедленней проговаривать русские слова и доходчивей объяснять. Так она считала. За очередной тарелкой хачапури и порцией одобрения школьной дружбы неизменно следовала просьба помочь Вите в учебе. Не в качестве расплаты за грузинскую кухню, а по-товарищески.

«Вытащить друга из болота» вызвался Игорь. К большому огорчению Витькиной мамы, одного горячего желания товарища по звездочке исправить ситуацию оказалось недостаточно.

Витька Ковалев в третьем классе со своими товарищами не учился. Он учился второй год во втором классе. В общем, «отряд не заметил потери бойца». Что-то вроде того. Ни ухищрения Витькиной мамы, ни октябрятская дружба не помогли мальчишке закончить второй класс без двоек.

В третьем классе он учился уже в Грузии. Под папиной фамилией. Насколько помогла учебе в грузинской школе новая Витькина фамилия, бывшие товарищи по звездочке не узнали.

Зато в третьем «А» появился новенький – высокий черноволосый и черноглазый Васька Колокольчиков. Новенький мальчик явно тоже был плодом межнационального брака. Но его папа с семьей не жил. Потому, какая у Васькиного папы национальность, так и осталось загадкой для одноклассников.


История одиннадцатая,

отношения товарищеские и не очень

В третьем «А» полколлектива учеников на классном часе накануне Дня конституции представляли пятнадцать советских республик. Света Ромашкина в русской народной одежде представляла Россию. Надька Кацуба выходила к учительскому столу в белорусском народном костюме. Игорь Валеев в полосатом узбекском халате здоровался с ребятами: «Салам алейкум!». А по-грузински должен был приветствовать товарищей Васька Колокольчиков. (Витька-то Ковалев второй год учился во втором классе). Он должен был говорить, белозубо улыбаясь завучу по начальным классам: «Гамарджоба, генацвали!». Фраза никак не запоминалась. Светка, глядя на мучения Колокольчикова, готова была «стать грузинкой» вместо него.

– Вася, ты на листочке запиши! По-русски, – посоветовала однокласснику «старшая сестра Россия» после второй репетиции.

Мальчик обрадовано закивал и что-то нацарапал на листочке.

Классный час завучу понравился. Она поблагодарила ребят, поздравила их с наступающим Днем Советской конституции и ушла. Тамара Ивановна, покрасневшая от пережитых волнений и заслуженного одобрения начальства, с энтузиазмом сказала:

– Молодцы, третий «А»! Не подкачали! Ну, по домам!

Все схватили портфели и, в радостном возбуждении толкая друг друга, побежали в раздевалку.

– Васька! Колокольчиков! Потерял! – крикнул Игорь Валеев, поднимая записку с «грузинским» приветствием.

Но тот уже скакал по ступеням деревянного крыльца в расстегнутом сером пальто и развязанной цигейковой шапке. Он весело размахивал портфелем, беспричинно хохоча. Впрочем, причина была. Троечника Колокольчикова впервые похвалила учительница!..

Послепраздничный день начался с всеобщего веселья. Игорь в коридоре школы показывал всем подобранный накануне листок. На нем корявым Васькиным почерком было написано: «КОМАР ВЖОПУ, ГЕНА ЗВАЛИ». Смеялся не только третий «А», но и ребята из других классов. Игорь спешил до начала уроков насмешить всех, кого увидел.

Появление неудачливого «грузина» дружным хохотом встретила почти вся начальная школа. Валерка Абалкин, показывая на Ваську пальцем, завывал:

– Ой, не могу! Гена звали!

Светка, прислонившись к стене, утирала слезы от смеха. Рядом, держась за

живот, складывался пополам Толик Иванов.

И только Надя заметила, как покраснел Васька, и как от обиды у него на глазах выступили слезы. Он, молча, прошел мимо Игоря в класс, сел за парту и уронил голову на руки.

Надя подошла к местному «юмористу» и вырвала злополучный листок.

– Смешно, да?! Всем смешно? А он там плачет! – махнула девочка рукой в сторону класса.

Смеяться перестали. А Валеев с вызовом крикнул:

– А что, он умнее Витьки? Витьку, значит, на второй год? А этот у нас учится? Грузин нашелся!

Прозвенел звонок, прервав спор одноклассников. Тамара Ивановна, заметив растерянность и виноватость во взглядах детей, бросаемых в сторону Васи, положившего лицо на руки, выяснила суть произошедшего. Учительница не стала успокаивать Колокольчикова и ругать обидчиков. Она сказала:

– Ребята, весной вас будут принимать в пионеры. А пионер – всем ребятам пример! Это значит, что вы все должны хорошо учиться, любить Родину, уважать взрослых и помогать товарищам.

И Тамара Ивановна посмотрела на Игоря. Тот отвернулся к окну. Он думал, что Колокольчикову помогать не будет все равно…

А в душе у Валерки Абалкина с наступлением холодов расцвела весна. Он влюбился в бойкую розовощекую Марину Ващенко. С чем был связан этот, длившийся все десять лет, диссонанс между временем года и Валеркиным состоянием души? Может, холод сибирских снегов подталкивал его к теплу девичьих сердец?

Влюбчивый мальчишка оказался сообразительным и находчивым, как Андерсеновский свинопас. Потерпев неудачу с Леной-Белоснежкой, поцелуи новой симпатии Валера стал выменивать на необычные подарки. Целующуюся парочку вместо фрейлин прикрывали своими мелкими телами мальчишки третьего «А». Они так загадочно хихикали, охраняя своего предводителя, что любой король, проходивший мимо, догадался бы, в чем там дело. Даже не заглядывая через головы «телохранителей».

Маринка возвращалась в класс, помахивая плеточкой из цветной проволоки или крутя прозрачную ручку с розочками, изготовленную умельцами с местной зоны. Девчонки завидовали. С Валеркиной возлюбленной они не дружили и за глаза называли ее «воображалой». Но она и не переживала по этому поводу. Маринке достаточно было чувств и подарков красивого мальчика. Чтобы ощущать себя настоящей принцессой.

У Бочкина под влиянием чужой любви вновь обострилось нежное давнее чувство к Светке. Он на уроках постоянно оборачивался, глядя на девчонку восхищенными глазами. Та презрительно хмыкала. Однажды на перемене, набравшись смелости, Славка попытался взять Свету за руку. Девочка не стала вырываться и пробовать улизнуть, а твердо посмотрела поклонникупрямо в глаза. Как будто толкнула его взглядом. Бочкин растерянно поморгал, обреченно опустил руку и посторонился, пропуская свою симпатию.

Света поняла, что взглядом можно если не убить, то ударить точно. По лицу. Если ты – сильная внутри.


История двенадцатая,

«Молодец!»

На День рожденья Ленина третьеклассников приняли в пионеры. Ромашкину выбрали председателем совета отряда. Она, как отличница и общественница, была приглашена в президиум на итоговом общешкольном пионерском собрании.

Светланка ужасно разволновалась. Ведь ей выпало сидеть за одним, накрытым красным сукном, столом не только со старшими ребятами, но и со старшей пионервожатой. И даже с главным в школе человеком – с директором!

Девочка не понимала ни единого слова из выступлений этих уважаемых товарищей. Она испуганными глазами смотрела на красногалстучные ряды школьников в белых рубашках и в белых фартуках и думала о том, достаточно ли туго привязаны ее белые банты и не спустились ли ее новые белые колготки, пока она поднималась на сцену.

– О своих секретах хорошей учебы, ребята, расскажет нам ученица третьего «А» Света Ромашкина, – объявила председатель совета дружины Таня Воробьева.

Девочка на негнущихся деревянных ногах стала пробираться к микрофону, путаясь в ногах сидящих за столом пионеров и пионерок. Школьники, заполнившие актовый зал, весело перешептывались:

– Смотри, смотри! Сейчас упадет!

Старшая пионервожатая, сурово глядя на ребят, прикрикнула:

– Тишина! Шестой «Б»!

Светка благополучно добралась до трибуны, ловко переступив через последнюю ногу, и припав к микрофону пересохшими губами, крикнула:

– И никакого секрета здесь нет!

Сидевший с края активист подбежал к девочке и срочно отодвинул ее от микрофона. Пока пионеры вместе с директором не оглохли.

– И никакого секрета здесь нет! – повторила тише Света. – Просто нужно учить каждый день и соблюдать режим дня!

Посчитав выполненной свою миссию и облегченно вздохнув, отличница и общественница бодро пошла на свое место. Старшая пионервожатая жестом показала ей на место с края. Ребята, утомленные предыдущими пространными выступлениями бюрократов от пионерии, громко обрадовано захлопали.

После «речи» маленькой активистки слово взял директор школы. Он тоже

не стал долго говорить, а перешел к награждению учеников, успевающих в учебе и отличившихся в пионерских делах. Свету наградили большой книгой Шарля Перро «Волшебные сказки» в твердой обложке. Порозовевшая от удовольствия девочка спустилась со сцены и села на свободное место рядом с Валеркой Абалкиным.

– Ух, ты! – восхитился мальчик подарком. – Дай посмотреть!

– Смотри! – милостиво разрешила обладательница книги.

– А мне можно посмотреть? – вежливо поинтересовалась Марина Ващенко.

– Пожалуйста! – небрежно позволила Света.

Валера с Маринкой раскрыли книгу и, склонившись голова к голове, стали рассматривать красочные иллюстрации. Хозяйке самой хотелось сейчас рассматривать свою книгу, склонив голову к Валеркиной голове. Она вздохнула и устремила взгляд на сцену.

После собрания, на школьном крыльце, Тамара Ивановна обняла первую ученицу третьего «А»:

– Очень волновалась?

Девочка кивнула.

– Ну, молодец! Не растерялась! Тебе громче всех хлопали.

Светка гордо повернула голову в сторону Валерки. Но они с Мариной, спустившись уже с крыльца, направились к дому мальчика.

Валерке было все равно, что Светка сидела в президиуме, что ей хлопали громче всех и, что в ее дневнике ниже пятерок, выставленных в колонку, и клеточки «поведение прим. » почерком Тамары Ивановны было выведено: «Молодец!». Девочка медленно пошла к дому, прижимая к груди подарок.

– Светка! Све-ет! – услышала она за спиной.

К ней вприпрыжку бежали друзья: Игорь, Толик и Надька.

– Покажешь? – кивнул на книжку Игорек.

– Ага! – согласилась Света. – Только, чур, я первая картинки смотрю!

И подойдя к ее дому, они уселись вчетвером на лавочку и смотрели картинки по очереди. И восхищались тоже по очереди. А потом пошли по домам.

– Выходи! – позвал Светку Толя.

– Ага, я только за Наташкой зайду, – пообещала та.

Наташка еще не доросла до пионерского возраста. Она закончила только второй класс. Ее тоже одарили за хорошую учебу, но, очевидно, чем-то менее значительным. Потому что глаза у девочки при виде «Волшебных сказок» загорелись. Наташкина просьба подруге звучала, в отличавшейся от других детских просьб, формулировке:

– Почитать дашь?

– Дам, – ответила Света. – Только папе покажу.

У попугая Кеши в клетке гостья увидела «квартиранта». Больного долговязого цыпленка-подростка привезла с дачи Наташкина бабушка.

Было совершенно очевидно – кто здесь хозяин положения. Попугай летал по клетке и раскачивался на деревянной качельке, что-то напевая на своем языке. А цыпленок сидел в углу, втянув голову в плечи, и прикидывался спящим. Или находился в полуобморочном состоянии от голода.

Кеша притворялся, что ему нет дела до какого-то заморыша, не умеющего переносить свое тело при помощи крыльев. Но, как только птенец предпринимал попытку что-нибудь поклевать в пластмассовой мисочке, старожил клетки пикировал на него с грозным писком, бил крыльями по голове и норовил ударить клювом. Петушок-подросток опять забивался в угол и впадал в «нирвану». Кеша с видом победителя принимался порхать, исподтишка поглядывая на «нахлебника». Через некоторое время все повторялось сначала.

Цыпленок боялся попугайчика, несмотря на значительное превосходство в длине и массе.

– Сдохнет он у вас с голоду. С этим Кешей, – предупредила Светка. – Чего вы его в клетку засунули?

– А куды мне яво? – вместо Наташки вступила в разговор баба Тася.

– Ну, не знаю! – растерялась девочка. – Так пусть бегает.

– Ага, шоб он мне все полы позагадил? Как Васька? – насторожилась бабушка. – Домой иди, давай! – стала прогонять она подругу внучки, вспомнив прежние неприятности.

– Выходи! – напомнила Светка Наташе, закрывая дверь.

Дверь домой открыл папа. У него был выходной.

– Пап, во! – протянула дочка папе книжку. – Директор подарил! За отличную учебу.

– Молодец! – похвалил папа и поцеловал Светланку в лоб.

Возле папы топтался четырехлетний Пашка.

– Пап, а мы на каникулах к бабушке поедем? – спросила девочка. – Или только она к нам осенью?

– Поедем. А потом на море!

– Ура! На море! – стали вопить дети и обниматься друг с другом и с папой.


История тринадцатая,

«самое синее в мире…»

Через неделю Ромашкины поехали в деревню, а еще через неделю собрались на море. Потому что детей летом нужно оздоравливать. И еще потому, что каждая порядочная советская семья со средним доходом непременно должна, хотя бы раз в жизни, побывать на Черном море. И Света с мамой, папой и братишкой направились в Анапу в поезде «Кемерово-Краснодар».

После четырех дней пути в поезде с ненавязчивым советским сервисом им, и вправду, очень хотелось отдыхать.

– Кажется, приехали! – облегченно вздохнула мама.

На раннее утро в Анапе, вокзал и пассажирский поезд спустился туман. Контуры пирамидальных тополей и старушек, торговавших у вокзала молоком, фруктами и орехами были неопределенными. Впрочем, как и предстоящие три недели в судьбе Ромашкиных. Поэтому желающая покоя и хотя бы относительного комфорта семья согласилась на первое же предложение съема квартиры.

На следующий день семья сибиряков отправилась на вожделенное побережье Черного моря. Светка с восторгом ждала встречи с чудом. Она негромко напевала в пригородном автобусе: «Самое синее в мире – Черное море мое!». Десять минут ходьбы от автобусной остановки, и – Ромашкины

на городском пляже!

Вопреки ожиданиям, Светка увидела бескрайние просторы не синей и не зеленой, а серой пахнущей канализацией воды. Песчаный пляж был обильно усеян голыми телами. Стояла нестерпимая жара, обычно сопровождающая обеденное время. Было впечатление, что жаждущая оздоровления и впечатлений семья по ошибке попала в огромную общественную баню. Где, прежде чем ополоснуться в не очень чистой воде, нужно, буквально, отвоевать себе место под солнцем.

– Мам, здесь туалетом пахнет, – поведал непосредственный Павлик.

Светка хихикнула. А мама покраснела и дернула детей за руки.

– Сероводородом, мальчик! Не туалетом, а серо-во-до-родом! Пахнут водоросли, – наставительно сказала толстая тетка в бордовом купальнике, разложившая свои окорока практически под ногами у Ромашкиных.

Светке непрошенная «наставница» напомнила свинью из первого выпуска «Ну, погоди!». Разница заключалась в количестве лифчиков.

– Водоросли вчера прибило. Про грязь лечебную слышали? Из них!

Видите, народ набежал? Лечиться, – продолжила тетка.

И она показала на людей, ждущих, когда противно пахнущие черные водоросли присохнут к их обнаженным телам. А потом заговорщическим полушепотом обратилась к Светке:

– Девочка, иди сюда! Видишь вон того мужчину в белой кепке? Посмотри, у него спина такая же загорелая, как у меня? Да?!.. А он приехал на неделю позже меня…

– Извините, а Вы не могли бы подвинуться? – вежливо попросила мама толстуху. И вытащила из сумки желтое покрывало.

– Ну, куда подвинуться?! – возмутилась фанатка южного загара. – Я сама чуть ли не на дорожке лежу! И, вообще, место на пляже нужно занимать с утра!

И она с чувством превосходства окинула взглядом бледные тела приезжих.

Ромашкины поплелись дальше в поисках свободных мест. К счастью, с пляжа собралась уходить какая-то семья. Наверное, из тех, кто занимал места с утра. Папа ловко бросился на освободившийся кусок суши, опередив семью таких же белотелых бедолаг, как они сами. Поджарив свои тела, новички морского отдыха попарно искупались. Папа со Светланкой, а мама с Павликом. Купание было бы приятным, если бы не запах водорослей.

– Вы здесь первый день? – угадала другая толстая загорелая тетка в синем купальнике и белой панаме.

Она на своем коврике лежала слева от Ромашкиных.

– Не стоит так долго находиться на солнце! Обгорите! В тенек переходите! – посоветовала тетка с видом знатока.

– Спасибо, – поблагодарила мама.

А папа хищно стал вглядываться в людей, сидящих под кустами.

– Плавать умеют? – небрежно поинтересовалась «опекунша» про Светку с Павликом. – Здесь каждый день набирают группу для обучения детей плаванию, – и она назвала цену за обучение.

На следующий день, в десять утра «опытные» Ромашкины занимали места на пляже и ждали человека, набирающего детскую группу. Но, изучив методы местных тренеров по плаванию, папа засмеялся. Он сказал, что это напоминает ему «бородатый» анекдот про сумасшедших: «А когда мы научимся плавать, в бассейн напустят воды!». И папа пообещал самостоятельно и, главное, бесплатно обучить плаванию своих детей.

Сначала папа стал учить дочку. Свете нравилось бултыхаться в море, чувствуя сильные папины руки под своим животом. Но однажды девочка, уверенная в отцовской поддержке, услышала далеко за спиной возглас:

– Света, молодец! Плывешь!

«Света-молодец» сразу же испугалась и стала тонуть, захлебываясь соленой водой. Папа вытащил ее, ласково приговаривая:

– Ну, что ты, доченька! Ты же плыла! Сама!

– Папа, я больше не хочу учиться плавать! – жалобно сказала Света.

И как ни уговаривал ее папа, девочка стояла на своем и в море входила теперь только с детским спасательным кругом. А Павлика учить плавать запретила мама…

Через три недели загорелые, оздоровленные и набравшиеся сомнительных впечатлений Ромашкины вернулись домой. Самолетом. И Светка от возвращения с курорта испытала огромную радость. «Ну его – это море! – думала девочка. – Тоже мне – «самое синее в мире!»


История четырнадцатая,

принципиальные разногласия

Начался новый учебный год. Дружить пионерским звеном никто не хотел. Девчонки на переменках сбивались в маленькие стайки и щебетали о своих маленьких секретиках. А мальчишки ходили одной ватагой и не обращали никакого внимания на противоположный пол. Потому что если дружишь с девчонкой, то «Тили-тили-тесто!.. » А подвергаться издевательствам со стороны одноклассников никому не хотелось.

И только Валерка был выше предрассудков. В середине октября выпал первый снег. И влюбчивый мальчишка вдруг понял, как хороша Оленька Орешкина! Кареглазая Оля, опасаясь оказаться в изоляции от подруг, как прежняя Валеркина любовь, в укромных уголках с Абалкиным не пряталась. (А может, мальчик не сумел заинтересовать несколько высокомерную девочку своими скромными подарками?) Валерка подбегал к Ольге сзади, хватал за руки и, быстро поворачивая к себе, целовал. Девочка сердито сдвигала брови, посылая вслед влюбленному тумака неумело сжатым кулачком. Потом, повернувшись к подругам, с довольным видом говорила про Валерку «Дурак!» и, смеясь, кокетливо поправляла челку и одергивала платье.

Светка, наблюдая эту картину, прикидывала: также она легкомысленна, как Оленька, или нет? Впрочем, возможность проверить это никак не представлялась…

В октябре, покончив со своими летнее-осенними хозяйственными заботами, приехала баба Маруся. И все несказанно обрадовались этому обстоятельству. Специально для бабушки купили еще одну кровать с панцирной сеткой и поставили ее в Светкину комнату. С собой баба Маруся привезла кроме не ношеной, но пахнущей сундуком и корвалолом одежды, иконку. Верующая бабушка поставила ее на письменный стол внучки.

В деревне Света не видела изображение Господа. Бабушка молилась, когда дети и внуки уже спали.

Девочку бабушкина набожность удивила. И даже возмутила. Света Ромашкина была председателем совета пионерского отряда. И смотрела прямо в души плохо успевающих учеников со школьной Доски почета. И потом, пионеры-активисты просто обязаны были работать с полуграмотным населением в виде дореволюционных дедушек и бабушек. А тут иконка. На Светином столе!

– Баба, Бога нет! – приступила пионерка к разъяснительной работе.

– Как это нет, Светочка?! – переполошилась баба Маруся. – Что ты говоришь?! Грех это, Света, грех!

– Ну так! Нет! – строго подтвердила внучка. – Он где, Бог твой? Ты его

видела?

– Простому грешному не дано увидеть Господа!

– Ну, бабушка! Так ведь, никто его не видел! Попы, что ли, Бога видели?

– Может, и батюшка не видел! Так ведь, Боженька на небе живет!

– Ну, ты даешь, баба! Советские космонавты ведь в космос летали! И никакого Бога они там не встретили! – веско заявила воинствующая атеистка.

Не найдя контраргументов, бабушка тихо заплакала. Она встала на колени и стала молиться. У Светки на душе заскребли кошки. Девочка тихо вышла из комнаты, не понимая, почему ей так плохо от «победы» над бабушкиной религиозностью.

Пионерка-активистка пошла на кухню. Там, над тарелкой тушеной капусты сидел Павлик и вживался в роль барашка. Он смотрел бессмысленными глазами на побеленную стену перед столом и грустно взблеивал. Может, мальчик думал, что, представив себя ягненком, легче будет покончить с ненавистной капустой? А, может, он взывал к жалости бабы Маруси… Пашка, повернув голову к вошедшей сестре, посмотрел на нее бараньими глазами и опечаленно сказал: «Бэ-э». Светке почему-то стало еще хуже.

– Дурак! – обругала она ни в чем неповинного брата и, надев синюю болоньевую куртку, вышла из дома.

– Шапку, Света, шапку забыла! – кричала вдогонку бабушка.

Девочка вышла на улицу. Моросил холодный осенний дождь. Холодные дождинки стекали по щекам, смешиваясь со Светкиными горячими слезами. Без зонта и шапки было мокро и холодно. За воротник и в рукава куртки пытался влезть осенний ветер. Отвратительный, как Светкина тоска. Девочка забрела в подъезд своего бывшего дома. Она, шмыгая носом, дышала на холодное стекло и пальцем рисовала рожицу, приговаривая про себя: «Точка, точка, запятая, минус, рожица кривая…». Света чувствовала себя виноватой, но не понимала, что она сделала не так.

– Чего, Светка, папка пьяный дерется? – не без любопытства посочувствовала, проходя мимо, бывшая соседка, тетя Зоя.

– Он не пьет, – угрюмо ответила девочка.

– Ой-ой-ой! – не поверила жена алкоголика.

– По себе не судите! – огрызнулась Светка и пошла домой.

– По себе?! И кто тебя только воспитывал?! – обиделась тетя Зоя.

Дверь домой девочка открыла своим ключом.

Павлик, сидя на диване, смотрел мультфильм «Аленький цветочек». Сказочная Настенька плакала над чудищем, которое умирало из-за жестокости ее сестер.

Девочка заглянула в свою комнату. Бабушка лежала на кровати. В серых сумерках белел ее платочек, прикрывающий реденькие волосы.

– Света! – ласково позвала баба Маруся.

Внучка, не зажигая света, прошла и села на край ее кровати. Девочка была рада, что не видно лиц. Прощения просить она не умела. Да и не знала, за что. А полумгла как бы смягчала разногласия между внучкой и бабушкой.

– Дитенок ты, бедный! – обняв Свету, пожалела баба Маруся. – Задурили вам в школе головы!

«Ничего не задурили!» – хотела принципиально возразить внучка, но подумала, что тогда они с бабушкой опять поссорятся.

– Светочка, ты же крещеная! А в церкву не ходишь! – упрекнула верующая женщина.

– Баба, я же пионерка!

– Ладно, ладно! – сдалась бабушка. – А Павлика покрестить надо! Может, болеть меньше будет… Светка, я ж так тебя люблю! Больше всех на свете, – сказала она и поцеловала внучку.

– И я тебя люблю! – с жаром откликнулась, обнимая бабушку, Света.

И они потом вместе жарили пирожки с картошкой и пели песни про «Галю молодую». Бабушка убрала иконку в чемодан, бережно завернув ее в белую салфетку. И рассказывала внучке, как все было до революции. И баба Маруся со Светкой любили друг друга больше всех на свете.

…Весна погнала бабушку домой. Ромашкиным не хотелось ее отпускать.

– Мама, ну поживи до отпуска Сергея, – обижалась Светкина мать. – Ну что, тебе у нас плохо?

– Валька, ну я ж тебе и так подмогнула! – отвечала баба Маруся. – Ну, хозяйство ж у меня – огород. И с поросями некому!

– Тебе поросята дороже родных внуков!

– Так, а Пашка с Сашкой, кто? – удивилась бабушка.

Светка тоже ужасно не хотела, чтобы уезжал любимый человек. Но ей не нравилось, что мама, пытаясь удержать бабушку, обижает ее.

– Ну, пусть едет, мам! – заступилась внучка. – Как-нибудь управимся мы с нашим Павликом без бабушки!


История пятнадцатая,

«спортивные» результаты

По улице бежала ватага девчонок за велосипедом «Подросток». Девчонки кричали вразнобой: «Дай прокатиться! Дай прокатиться!». Наташка тоже закричала на бегу: «Дай прокатиться!». А Светка просто побежала следом. Кататься она не умела.

Велосипед купили сестрам Снегиревым из четвертого подъезда. Отношения сестер напоминали отношения Наташкиных попугайчика и цыпленка-подростка, проживавших в одной клетке.

Танька с Юлькой были близнецами. Правда, разнояйцовыми. И потому были не похожи друг на друга. И внешне, и внутренне. Но они, в отличие от Наташкиных питомцев, жили на свете (и в этом доме) одинаково долго. И имели одинаковое право на маму, папу, старшую сестру, квартиру и остальное имущество. Анемичная Юлька была почти на голову выше двойняшки. Тем не менее, если она пыталась предъявлять права на совместные вещи раньше мелкой Таньки, то бойкая сестрица с криком «Дура!» нападала на Юльку. Та, втянув голову в плечи, принималась тихо плакать.

Вот и сейчас, Танька ехала на велосипеде, а сестра бежала сзади, негромко напоминая: «Дай прокатиться! Дай прокатиться!».

Наконец, хозяйка велосипеда остановилась. Девчонки облепили ее со всех сторон. Уговорились кататься на школьном стадионе. По одному кругу каждая. Когда очередь дошла до Юльки, Танька высокомерно сказала:

– Ты-то куда лезешь? Ты ж кататься не умеешь!

Несчастная сестра отошла в сторону, опустив голову. И Светка отошла.

– Свет, иди, катайся! – позвала Наташка. – Твоя очередь!

– Я не умею! – отказалась подруга.

– Не умеешь?! А ну-ка, садись! Мы подержим!

Светка взгромоздилась на «Подросток».

– Ну, езжай! – «благословила» Наташка.

И девчонки разошлись в стороны, отпустив велосипед. «Ученица» моментально грохнулась на дорожку.

Она поднялась, потирая коленку и пытаясь улыбнуться.

– Ты педали крутить начинай сразу же, – вновь усаживая Светку на «Подросток», проинструктировала Наташка.

«Неумейка» сразу же свалилась вместе с велосипедом, как только девчонки разжали руки.

– Педали крути, тебе говорят! – разозлилась подруга.

– Да, я не успеваю начать их крутить, как уже падаю!

– Велосипед толкнуть надо, перед тем как отпускать, – посоветовала Катька Гвоздикова.

– А, может, не надо? – с сочувствием глядя на Светкины ободранные коленки, предложила сердобольная Юлька.

– Может, не надо? – с жалостью глядя на личную собственность, поддержала Танька.

– Надо! – жестко ответила Наташка. – Позор! Одиннадцать лет – а на велосипеде кататься не умеет!

Девчонки снова помогли оседлать Светке двухколесную машину и толкнули. И она поехала! Как держать равновесие еще раньше рассказывал папа. Девочка упивалась своей маленькой победой. Правда, на очередном повороте она, не справившись с управлением, улетела в кусты.

– Ну, все! Завтра еще поучишься! – потеряла терпение Танька. – А то нам-то когда кататься?

Домой Света пришла, когда уже вернулся папа. Он с веселой усмешкой смотрел на ее новое венгерское платье. Оно было грязным и в репьях. Ремешок правой босоножки немного порвался.

– Пап, я на велосипеде училась кататься. Немножко получается! – похвасталась дочь.

– Да ну! – обрадовался папа.

Но тут вышла мама и стала ругаться, сравнивая Светку со свиньей. Потому что грязными у дочери были одежда, руки, ноги и даже лицо.

– Валь, ну что ты, в самом деле! – заступился папа. – Постирает она сама! И помоется.

– Постираю! – подтвердила Светка со счастливой улыбкой.

Ночью девочке снилось, как она летит по шоссе на велосипеде, обгоняя грузовые и легковые автомобили.

Проснувшись и, едва позавтракав, Света побежала во двор. Благо, была суббота, и не нужно было заморачиваться с Пашкой. Танька, как раз, вытаскивала из подъезда свой «Подросток». Юлька держалась сзади за сиденье и думала, что помогает сестре.

– Уйди ты! – прогнала ее Танька.

Юлька печально посмотрела на приятельницу, ища сочувствия.

– Ну что, на стадион? – спросила Светка у Таньки, не обращая внимания на ее сестру.

Танька неохотно согласилась и оседлала велосипед. Вместе с Юлькой и Светкой на стадион побежали Наташка и Катька. Катались по три круга.

Светка не научилась еще тормозить. Удачно проехав три круга, она неудачно улетала в кусты. После второго ее падения, Танька рассердилась:

– Тормозить надо! А то, раз вещь не твоя, то бей, колоти ее, что ли?

Наташка показала подруге, как тормозить. Света попробовала, и у нее получилось! Потом девчонки отказались помогать ей садиться на велосипед. Подружки были младше Светки, и им тяжело было ее удерживать. Девочка попробовала сама. И у нее опять получилось!

Светка каталась на велосипеде, самостоятельно трогаясь и останавливаясь, и хохотала во все горло. Танька подозревала, что та сошла с ума. От счастья. Наташка и Катька улыбались. А Юлька смотрела на старшую подругу восхищенными глазами. Как будто по телевизору только что объявили, что Света Ромашкина – олимпийская чемпионка.

– Девчонки, а меня научите? – с придыханием спросила она.

Решено было учить кататься Снегиреву Юльку завтра, в воскресенье.

На следующий день было пасмурно и прохладно. Наташка с родителями с утра уехала на дачу.

Светка вышла на улицу в тренировочном костюме синего цвета. Чуть позже вышли сестры Снегиревы. Они были в одинаковых трикотажных костюмах, голубых с белой полоской на вороте и рукавах. Велосипед тащила Юлька.

– Нужно с горки ее спускать, – посоветовала Катька Гвоздикова. – Папа говорит, так легче научиться.

Девчонки нашли некрутой спуск и наперебой проинструктировали обучаемую девочку, как держать равновесие и как тормозить.

– Свет, а без Наташи у нас получится? – засомневалась Юлька.

– Получится! – заверила Светка.

Она чувствовала себя спортивным тренером. Вот сейчас будет дан старт, и перспективная велосипедистка побьет все мыслимые и немыслимые рекорды по обучению езде на двухколесном транспорте. И другие мировые спортивные достижения.

Юлька, сидя верхом на велосипеде, с надеждой и обожанием смотрела на старшую подругу.

– Ты лучше вперед смотри! – посоветовала Светка.

Юлька повернула голову и вцепилась в руль. Девчонки толкнули «Подросток», и он покатился, набирая скорость. «Наездница» с круглыми от страха глазами судорожно старалась удержать равновесие. Намеченная «тренерским составом» траектория «велопробега» смещалась в сторону многолетней березы. Юлька неслась прямо на нее.

– Тормози! – вопила Танька.

– Поворачивай! – кричала Светка.

Юлька в невменяемом от ужаса состоянии, врезалась в дерево, подлетев кверху, и приземлилась сначала на раму «Подростка» тем, чем сидят, а потом на траву всем телом. Сверху упал велосипед. К ней подбежали девчонки.

– Размазня! Тебя только учить кататься! – закричала Танька, увидев покореженное переднее колесо велосипеда.

– Больно? – тихо спросила Светка.

Юлька молча, осуждающе посмотрела на Светку и, утирая слезы ладошкой, поплелась домой. За ней, ругаясь и таща сломанный «Подросток», шла Танька.

Папа близнецов Снегиревых починил велосипед. Но Танька больше не разрешала на нем кататься. Никому. Даже Юльке. А с Катькой и Светкой сестры, вообще, перестали разговаривать. Светка, конечно, обиделась.

Потом девочка уговорила папу взять велосипед напрокат. И Павлику папа

велосипед тоже взял. Трехколесный.

Девочка продолжала осваивать «Подросток» из пункта проката. Не обращая внимания на многочисленные синяки и ссадины. Света думала, что если сильно захотеть и не бояться, то можно быстро научиться любому сложному делу. А когда она плавать училась, просто не было большого желания. А, может, просто рядом не было Наташки?..


История шестнадцатая,

перемены

Пролетело лето. Светке не терпелось надеть новую форму и открыть пахнущие типографской краской учебники за 5 класс.

Однако с началом учебного года выяснилось, что отношения между одноклассниками перешли в новую стадию.

На переменах девчонки теперь ходили под ручку исключительно попарно. При умелой организации их можно было построить в колонну по двое. Для проведения, например, демонстрации в защиту прав трудящихся капиталистических стран. И они пошли бы в этой колонне, также крепко сцепившись друг с другом. «Скованные одной цепью».

Время от времени девчоночьи пары сплетались в хоровод. В основном, вокруг Оли Орешкиной. Формальным лидером в классе оставалась Света Ромашкина. А неформальный лидер – Оля.

Ах, какая Оленька красивая! Ах, какая модная у нее форма, и как к ней подходит этот гипюровый фартучек! Ой, какое зеркальце! Оля, это тебе папа из Москвы привез? Из Риги?! Ой, девочки, какая я загорелая, когда в него гляжусь! Ой, дай мне! И мне!

Светка в этом ажиотаже не участвовала. Она сидела за своей партой, не поворачивая головы. И думала, что для того, чтобы радоваться загорелой коже, нужно загореть! А не смотреться в зеркала-обманки. Подумаешь, кое-кто красавица! Красота от природы, между прочим, дается. А учиться на одни пятерки слабо?!

– А мне не нужно, чтобы в дневнике – одни пятерочки! – говорила в это время Оленька. – Мама говорит: «Чем четверка не оценка?». Зато я не зубрю, как некоторые!

И она выразительно посмотрела на Ромашкину. Ленка сказала:

– А она у нас «птичница-отличница»!

Девчонки захихикали.

Ленка в этом году объединилась в пару с Надькой Кацубой. И теперь боялась, что «напарница» может переметнуться к бывшей подруге. «И, вообще, почему эта задавака все время командует?» – думала Ленка.

Света перестала называть про себя Ленку «Белоснежкой». Ромашкина за глаза и в глаза называла ее теперь «Петрихой». Участвовать в дискуссии с девчонками, доказывая, что она не зубрит, Света не собиралась. Считала ниже собственного достоинства. Она, глядя на доску, молча подняла брови.

Светкиной «парой» стала Ирка Долгова. Девочки сидели за одной партой. Рослая Ирка неизменно забирала густые волосы пшеничного цвета в хвост. Потому ее за глаза называли «тетя Лошадь». «Птичницей-отличницей» Свету Ирина не называла. А молча подсовывала на переменах однокласснице дефицитные шоколадные конфеты. И, вообще, уважала. Новая подруга внимательно слушала Светкины рассказы о приключениях книжных и ее личных и кивала головой. Иркины реплики были весомы, но немногословны. Хотя она тоже много читала.

Мальчишки ходили, как прежде, одной компанией. Но у них, как и у девчонок, определились лидер и аутсайдер. Первым был Валера Абалкин, а последним – Колька Баранов. Кольку шпыняли все. За то, что он маленький и худой. За то, что он рыжий, некрасивый и носит очки в уродливой оправе. А, главное, за то, что он всех боится.

Крупная Алка Кузнецова подходила к Баранову вплотную и вопила прямо в лицо:

– Ну, че, Баран?! – и ставила шелбан.

– Дура, – съежившись, шептал он.

– Чего?! – орала Алка в ухо Кольке.

– Ничего, – отказывался тот.

Клички в 5 «А», правда, были почти у всех. В классе учились Гусь, Воробей, Баран, Иван… Владика Харламова почему-то дразнили «Третьяком».

У Валерки была кличка «Шеф».

– Усе у порядке, Шеф! – выполняя поручения «главаря», голосом Папанова говорил Боча.

И девчонок далеко не всегда по имени называли. Прямо форменное безобразие творилось в 5 «А» с этими кличками! И Светка, как председатель совета отряда, ничего с этим не могла поделать. Мало того, у нее тоже была кличка.

В начале ноября после уроков ребята решили поиграть в снежки. Выпавший снег отлично слеплялся в комочки. Класс разделился на два лагеря: мальчиков и девочек. Вскоре снежки почему-то чаще стали попадать в Кольку Баранова. В него метили и мальчишки, и девчонки. А потом и вовсе стали кидать снежками только в Барана. Почувствовав, что находится в центре «снег-обстрела», он пару раз попытался вырваться из круга. Бесполезно! Одноклассникам показались более забавными новые «правила игры». Пусть Колька будет водящим! Что с того, что он не хочет! Зато всем остальным весело!

Мальчишка понял: не пробиться! Он присел на корточки и закрыл голову руками.

– Баран сугробом прикинулся! – крикнул Валерка.

Все засмеялись. «Стрелять» в «живую мишень», стали реже. Колька подумал, что всем надоело играть, и убрал руки. В этот момент Светка и кинула снежок. Не желая, конечно, в лицо Баранову попасть. Но в лицо, как раз, и попала. Снег залепил Кольке одно «очко». Все так и покатились со смеху.

А Баран, сняв очки, истошно заорал:

– Идиотка!

– Я – идиотка?! – искренне удивилась Светка.

– Да, ты! Вы все идиоты! – орал Колька. – Гады! Я вас всех ненавижу!

И он пошел домой, таща портфель по снегу и пытаясь отковырять прилипший снежок с очковой линзы. Баран изо всех сил старался не расплакаться. Но нижняя губа сама выпячивалась вперед.

Всем остальным тоже как-то расхотелось играть. Одноклассники стали разбредаться по домам.

А Валерка подошел к Светке.

– Здорово ты, Рома, Барану в очко залепила! – похвалил он.

– Вообще-то, я нечаянно! – печально объяснила Ромашкина.

Мальчик смотрел в ее грустные глаза и думал, какие они, оказывается, голубые! И лицо у Светки такое беззащитно-растерянное. Надо же из-за Барана переживает! Добрая… А, вообще-то, нашла из-за кого переживать!

– Я – домой, – смутилась Светка.

– Ага, я тоже, – отвлекся от своих мыслей Валерка.

Девочка медленно шла домой. Ей казалось, что все встречные прохожие слегка навеселе. Мягкий снег прилипал к подошвам. Прохожие поскальзывались и путались ногами в протоптанных дорожках.

Светка тоже поскальзывалась. У нее в голове слеплялись и путались мысли о Валерке и Кольке.

На следующий день, на перемене влюбчивый Валерка, пробегая мимо Ромашкиной, схватил ее за руки. У девчонки внутри все замерло. Неужели теперь она – его «дама сердца»?..

Но почти сразу же Светка почувствовала, что руки Абалкина разжались. Сам он отскочил, как ошпаренный, глядя через плечо девочки. Удивленная Ромашкина повернула голову. За ее спиной стояла новая подруга. А Ирка, между прочим, была не только самой высокой, но и самой сильной в классе. Она не только книжки читала, но и спортом занималась. Даже Бочкин ее побаивался. Если Долгова врежет, то мама не горюй!

Шефу оставалось только выместить на ком-то свою досаду. На Кольке. На ком же еще? Абалкин занес руку над Барановым. Тот привычно вжал голову в плечи.

– Не трогай его! – жестко предупредила Светка.

– Ты чего, Рома, совсем свихнулась? – обалдел мальчишка. – В Барана влюбилась?!

Девочка молча смотрела в глаза Валерке. Местный ловелас вглядывался в Светкино лицо в тщетной попытке увидеть хотя бы тень вчерашней беззащитности. Но чувствовал только холод. Как будто ему снежок за шиворот сунули. Валерка удивился, как ему вообще могло придти в голову, что с командиром класса можно целоваться.

Светкина «крыша» сделала шаг вперед.

– Ладно, ладно! – пошел на попятную Шеф.

Светкино первоначальное разочарование от непрошенной защиты сменилось удовлетворением от осознания силы. Очень ей надо целоваться с этим Валеркой! Она же не кокетка Орешкина! И, между прочим, больно он за руки хватает! За руки-то, зачем хватать?! Лучше бы погулять вместе предложил!

Еще Светке подумалось, что они с Иркой теперь непобедимы, как «Молодая гвардия». Потому что им не страшны никакие враги! Даже внутренние. И даже самые внутренние.

Она подошла к Барану и покровительственным тоном сказала:

– Коля, если тебя кто обидит…

И чуть не задохнулась от возмущения, когда Баран выкрикнул вдруг:

– Что ты лезешь ко мне все время? Дура!

И выбежал из класса.


История семнадцатая,

новогодние хлопоты и новогодние сюрпризы

– Кто елку пойдет наряжать? – веселым голосом спросил папа у детей.

– Я! Я! – закричал Павлик.

– И я, – более сдержанно откликнулась Света.

И даже мама, дождавшись, когда папа втиснет единственную ногу елки в кандалы железной треноги, пришла помогать распутывать прошлогодний «дождь».

Игрушки, завернутые в газеты, лежали в картонной коробке из-под пылесоса. Среди разноцветья елочных шаров и сосулек попадались фигурки сказочных героев и человечков в национальных костюмах. И даже космонавта в серебристом скафандре с надписью «СССР» на шлеме. Светка любила выбирать эти игрушки и прицеплять их к холодным ветвям на железные прищепки.

Елка, благоухающая хвоей, венчанная рубиновой звездой и украшенная шарами, дождями и хлопушками, начала в темноте обычной квартирки волшебно сверкать огнями. Зеленые, красные и синие искорки озорно прыгали в зрачках папы, мамы и детей, одаривая надеждами на праздничные чудеса.

На следующий день, светящийся от счастья папа ворвался в квартиру с сеткой, наполненной венгерскими красными яблоками и солнечно оранжевыми мандаринами. Сверху громоздились зеленые африканские бананы, а сбоку гордо торчала палка колбасы «сервелат». Маме тоже повезло: отстояв огромную очередь, она отхватила пару махровых китайских полотенец и болгарский шампунь «Роза». Рядом с дефицитом в сумке лежали подарки для Пашки и Светки от маминого профсоюза.

– Ура! Бананы! – узнал Пашка.

– Они зеленые, – объяснил папа.

Бананы из Гвинеи снимались нашими друзьями-неграми в состоянии молочной спелости. Но папа в очереди узнал один секрет. Бананы, висящие на веревке возле трубы центрального отопления, считают, что они висят на пальме под родным палящим солнцем. И потому спеют себе потихоньку.

31 декабря винегрет, салат «оливье», соленья, домашние пельмени и курица непременно должны были наличествовать на каждом столе россиян. Семья Ромашкиных была типичной советской семьей. И их новогоднее меню не отличалось от меню, скажем, соседей.

«Новый год – семейный праздник!» – провозгласил какой-то идиот в одном советском фильме. И миллионы людей в нашей стране приняли эту фразу за аксиому. Они ежегодно усаживались за праздничный стол «скромной такой компанией» из 3-4 человек и тщательно радовались телевизионному «Новогоднему огоньку». Вместо того чтобы большой компанией дружно плясать под гармошку или петь песни под гитару.

Ромашкины с волосами, вымытыми болгарским шампунем, вчетвером сидели за столом, уставленным винегретом, салатом «оливье» и далее по списку. Обмен подарками уже произошел. Папа залихватски стрельнул шампанским, сохранив, к радости мамы, в целости люстру. Осталось, поедая праздничные блюда, ждать, когда по телевизору покажут Веронику Маврикиевну с Авдотьей Никитичной и Пугачеву. А потом пойти спать. Светке внезапно до хруста в челюстях стало тоскливо.

Отключили электричество. Поедание салатов при свечах без сопровождения телевизора походило на поминки. Светке захотелось, как Пашке, всплакнуть об утраченных надеждах.

Но в этот момент в дверь громко постучали. Папа пошел открывать.

– У вас что, свет отключили? Темень – глаз коли! – услышали Ромашкины радостно возбужденный голос тети Любы.

– Таксисты совсем обнаглели! По два счетчика дерут! – весело делился дядя Валера. – Поезд наш опоздал, как водится! Новый год в такси встречали! Весь салон в шампанском!..

Мама со Светкой вышли в коридор со свечой.

– А телеграмму-то, почему не отбили? – необидно упрекнула мама.

Тут подключили электричество. Все радостно жмурились от света. А потом здоровались и обнимались. Тетя Люба бросилась щекотать Павлика. Он вырвался и спрятался за Светку. А дядя Валера, наклонившись к племяннику, протянул открытую ладонь. Мальчик выглянул из-за сестры и с опаской вложил свою руку в дядину. Тот хорошо засмеялся и, лукаво глядя в глаза Пашке, предложил:

– Ну-ка, племяшка, угадай, что мы тебе привезли?

– Котенка?! – замирающим шепотом спросил малыш.

– Какой догадливый мальчик! – поразилась тетя Люба.

Она, к удивлению Ромашкиных, вытащила из хозяйственной сумки серого котика в черную полоску. Тот, широко открывая рот, изображал мяуканье, как в немом кино. Женщина поставила котенка на пол. Он изумленно таращил голубые глаза и топорщил короткий хвост. Потом, расставляя лапы в стороны, деловито отправился на кухню за холодильник. Через минуту котенок аккуратно поскреб лапой возле лужи. Мама ахнула и побежала за тряпкой, а папа – за ванночкой для фотофиксажа. Вернее, для кошачьего туалета. Павлик ходил по пятам за своим подарком и тихо восхищенно всмеивался.

А Светка во все глаза смотрела на Юрика. Он остался стоять у входной двери и походил на мальчика с обложки журнала мод. Высокий, стройный, но плечистый, с шапкой светлых кучерявых волос, он несколько свысока смотрел на подругу детства. Ростом, грацией и взглядом, полным спокойного превосходства, Юра напоминал девочке недоступно прекрасного жирафа. «До чего же, до чего же, всем нам хочется, братцы!.. » – закрутилось в голове у Светки. А хотелось ей целоваться. Это должно было быть стыдно. Ведь Юрик – хоть и двоюродный, но брат. Но стыд глубоко спрятался под мягким теплым ощущением внизу живота.

– Вы надолго? – нарочито небрежно спросила Света.

– Дня на три, – не глядя на девочку, спокойно ответил мальчик и неторопливо прошел за взрослыми на кухню.

Потом они сидели все вместе за столом. И это сидение имело уже совсем

другой оттенок. Света с Юрой отвечали на вопросы взрослых, смеялись их шуткам, смотрели телевизор… Но все это было наполнено каким-то тайным смыслом.

А Павлик незаметно ушел спать, украдкой от мамы затащив в свою постель четвероногого дружка Степку. И уснул совершенно счастливый…

Как приятно просыпаться первого января, зная, что в холодильнике и на столе тебя ждет куча вкусностей, по телевизору – новые советские мультфильмы, и ровным счетом НИЧЕГО не нужно делать! Светка проснулась с ощущением счастья. Пашка с котенком крутились на кухне возле мамы. Мама разогревала завтрак. В зале были слышны голоса просыпающихся гостей.

После завтрака, плавно перетекшего в обед, Павлик и Леночка Малинина пошли во двор копать снег деревянной лопаткой. А Светка с Юрой и Наташкой отправились в бор на лыжную прогулку. Лыжи и куртку для брата Ромашкина попросила у Алешки Прошина.

Мороз озорничал, щипля ребят за щеки. Румяное солнце старалось не запутаться в сосново-березовых руках бора. Снег серебристо сверкал под его лучами. Юра, первым встав на лыжи, вырвался вперед. Его черная кроличья шапка и синяя Алешкина куртка замелькали меж соснами. Светлана бросилась вдогонку. Наташа же замешкалась, запутавшись с креплениями.

Светка летела стрелой, но никак не могла догнать длинноногого братца. Выбежав за поворот, она вдруг его потеряла. Впереди был значительный отрезок лыжной дорожки, который мальчишка при самой замечательной физической подготовке не мог преодолеть столь стремительно. Девочка растерялась.

– Ю-ура! Юр! – отдышавшись, закричала она.

– Чего орешь? Как в лесу! – недовольным голосом поинтересовался тот. – Белку спугнула.

Светка обернулась. Мальчик стоял чуть в стороне за кустом черемухи.

– Иди сюда! – позвал он.

Ромашкина сошла с лыжни и осторожно подошла к брату, встав близко, но параллельно ему, и тоже задрала голову вверх и вбок. Белка затаилась где-то в сосновых ветвях.

– А ты с мальчиком целовалась когда-нибудь? – вдруг спросил Юра.

– Не-а, – созналась девочка. – А ты?

– Да сто раз! – с чувством превосходства ответил он. – У меня девчонка есть дома.

У Светки под ложечкой стало скучно. Она пожалела, что не так давно отвергла любовь Абалкина.

– Хочешь, научу тебя целоваться? – предложил Юрик.

– Хочу, – с готовностью откликнулась девочка.

Мальчишка грациозно склонился над ней, взял ее губы своими мягкими губами и осторожно втянул их. Так жираф, вероятно, неспешно срывает с ветки спелый плод, всасывая его и мягко пережевывая сочную мякоть. У Юрки на лбу при близком рассмотрении возник третий серый глаз в пушистых ресницах. Чтобы не видеть этого, Светка закрыла глаза. Сладкое тепло с низа живота растеклось вверх и вниз. Целоваться, стоя на лыжах, было неудобно. Так же, как спать на потолке. В этом смысле. Про «неудобно» в смысле «стыдно», как-то не возникало даже вопросов. Все было просто и естественно. Как будто двоюродным братьям по статусу положено целоваться с сестрами.

В общем, «знаем мы эти детские невинные прогулки кузин с кузенами», как писал классик. Так примерно.

– Вы чего, целуетесь? – услышали Юра со Светой изумленный вопрос Наташки.

Она стояла на дорожке с лыжами в руках.

– Крепление сломалось, – объяснила она товарищам.

– Юрик меня целоваться учит, – без смущения пояснила в свою очередь Светланка. – Он и тебя может научить. Да, Юр?

Мальчик небрежно пожал плечом, выходя на лыжню. Он всем своим видом давал понять, что это вопрос ни о чем. И даже не к нему.

– Может, домой пойдем? – расстроилась Наташка.

– Мы круг пробежим, а ты к опушке иди, – предложил Юра.

Девочка кивнула и поплелась к началу лыжни, таща деревянных «коней» в руках. А брат с сестрой, подзадоривая друг друга, побежали вперед. Перед тем, как выехать на опушку, Юрка еще раз «поучил целоваться» Светланку.

– Юр, а помнишь, ты мне книжку про моряков показывал? Не передумал на корабле плавать? – спросила дома Света у брата.

– «Мореходка» далеко. На Дальнем Востоке. А у нас там нет никого, – поделился сомнениями мальчишка.

(Юркин «погибший» отец, разумеется, был не в счет. )

– Я, наверно, в техникум пойду, а потом на завод. Дядя Валера говорит, у них сейчас заработки хорошие и путевки от профсоюза… А ты артисткой хотела стать, – вспомнил Юра.

Светка хотела припомнить ему Наталью Фатееву, но передумала.

– Я, наверно, врачом буду, – сказала она.

– Как тетя Валя, хочешь быть?

– Ну, как мама, конечно. А еще у нас участковая есть, Марьиванна. Знаешь, какая?! Веселая, добрая, красивая. И все ее слушаются. Мария Ивановна любого больного вылечить может!

– Так уж и любого?

– Любого! Она очень много знает.

Папина сестра с семьей погостили два дня.

Поезд, отходивший поздно вечером, опаздывал. Отъезжающие с провожающими переговорили уже все разговоры. Хорошо, что Павлика оставили у Малининых.

Наконец, женский голос с плохой дикцией объявил о прибытии поезда. Ромашкины с гостями вышли на перрон. Подростки стояли отдельно от взрослой компании. Мальчик смотрел поверх Светкиной головы и думал, наверно, о девчонке, с которой целовался сто раз.

– Напишешь? – спросила сестра.

Юрка равнодушно кивнул и вошел с родителями в вагон. Расположившись в купе, он посмотрел из окна. Сначала на Светку сквозь оконное стекло, а потом на вокзал сквозь Светку. Как будто она тоже была из стекла. Девочка поняла: не напишет. Она сделала равнодушное лицо, махнула Юрику рукой и, посмотрев поверх его головы, отвернулась.


История восемнадцатая,

танцы и мелкие неприятности

– На танцы записываться пойдешь? – выкрикнула Наташка, едва Светка открыла ей дверь.

Сзади маячила Ленка. Шестилетняя Ленка, в отличие от смуглой худенькой сестры, была белокожей и в меру упитанной, как тетя Рая.

– Так с осени все танцуют! – удивилась Ромашкина. – Уже полгода занимаются.

– Галина Николаевна разрешила! – радостно объявила подруга.

– И Ленка тоже ходить будет?

– Светка, это мы – тоже!

– Это вы – тоже, Светка! – из-за Наташки показалась довольная мордашка ее сестренки с большими серыми глазами. – Галина Николаевна говорит: у меня данные и пар…пир…

– Перспективы, – снисходительно закончила старшая Малинина. – Руководительница кружка Ленку зовет, а она без меня ходить не хочет.

– Так, младшая и средняя группы все равно в разное время занимаются, – не унималась дотошная Светка.

– Танец ставят для ребят из средней группы, а Ленка солисткой будет, – объяснила Наташка.

Встретили новеньких хорошо. Оказалось, что в кружок ходят Оля Орешкина, Надька Кацуба и даже Алка Кузнецова. Ленку сразу полюбили за обаяние и непосредственность. Девчонки ласково дразнили ее «Малинкой», тискали и угощали конфетами. Невероятная гибкость Малинки и умение крутить «колесо» и «сальто» (двухлетняя подготовка в цирковом кружке) вызывали у старших девочек восхищение и зависть.

Галина Николаевна по субботам неизменно привозила на занятия свою годовалую дочь. Обертка с шоколадки «Аленка» была срисована с Аленки Соколовой. Не иначе. Девчушка, сидя на стульчике, с любопытством таращила на детей мамины серо-зеленые глаза. Рот Алены был заткнут пустышкой в форме ромашки.

В перерывах девчонки роились вокруг малышки, пока ее мама ходила попить или в туалет. Каждая из занимающихся девочек стремилась поносить Аленку на руках, сделать ей «козу» или, на худой конец, подержаться за ее кукольную ручку с ямочками у основания пальчиков.

– Аленка! Аленушка! – наперебой звали кроху заискивающими голосами начинающие танцовщицы.

– Ой, девочки, она на меня смотрит, я ей понравилась! А мне улыбнулась! А мне ручкой вот так сделала! – наперебой хвастались девчонки.

Галина Николаевна баллы за внимание дочки не выставляла. И после перерыва продолжала кричать:

– Раз! Два! Батман фондю! Батман, Оля! Плие! Господи, ну, что вы за коровы! Скоро выступление! Раз! Два! Ножку тянем! Тянем! Что за наказание!

Светка точно ощущала себя коровой. Правда, очень худой коровой. Движения никак не запоминались. Она не попадала ногами в ритм, «тормозила». Руки казались двумя корягами, растущими отдельно от остального тела. Наташкина танцевальность практически не отличалась от Светкиной.

Зато Ленка как-то быстро включилась. И ногами попадала куда надо и руками махала красиво. А после общего занятия Галина Николаевна индивидуально занималась с будущей солисткой. Наташка со Светкой, уставшие физически и раздавленные морально, освободившись от гимнастического трико с белой юбочкой, сидели в раздевалке или слонялись на улице возле клуба эти минут 20. Ленка выбегала румяная и веселая, как будто и не напрягалась только что 1, 5 часа в общей сложности. Ну, не устают же дети, играя в «казаки-разбойники» или догонялки. Может, только чуть-чуть. Зато удовольствия море!

Танцевали девчонки под баян. Это было удобно. Педагог в любой момент могла замедлить или ускорить темп, попросить заново проиграть отрывок или вовсе остановить музыку. Не приспосабливаясь к капризам современной техники.

Баянист Борис Петрович был «вещью в себе». Пальцы его ловко бегали по кнопочкам, шевелились даже плечи и колени. Но на его вытянутом ассиметричном лице никак не отражалось отношение к мелодии, к успехам или неуспехам начинающих танцовщиц. Борис Петрович был постоянно глубоко погружен в свои мысли и внутренние переживания. Он настолько погружался, что частенько не слышал команд Галины Николаевны. Она злилась и яростным шепотом напоминала:

– Борис Петрович, не спите! Вы на работе!

Баянист «всплывал» из внутренних глубин и, глядя мимо нее в запредельные дали, возвращался к началу пьесы или менял темп. Девчонки хихикали. Бориса Петровича они не любили. Покрикивания Галины Николаевны были симпатичнее равнодушия музработника. Иногда после занятия юные танцовщицы выбегали за ним на улицу и хором ехидно пели: «Гармонист, гармонист, красные сапожки, не тебя ли гармонист, обокрали кошки?» или «Руки вверх, попа вниз, получился гармонист!». Борис Петрович, наклонив голову немного влево, продолжал нести вперед свое сухопарое тело на длинных пружинистых ногах в обтягивающем трико. Штаны пузырились в коленях. Баянист не оборачивался и не реагировал на девчачьи выходки. Но после занятий старался быстро исчезнуть. Пока вредные дети еще не переоделись.

В начале марта кружок народных танцев представил на суд жителей поселка два танца. В рамках концерта художественной самодеятельности, посвященного Женскому дню. Девчонки выступали после певицы с медицинской подготовкой. Чернявая симпатичная медсестра терапевтического отделения к каждому празднику разучивала песню из репертуара Зыкиной. С ней занималась учительница пения. Лидия Михайловна, по-оперному заламывая руки, задушевно тянула: «Издалека долго течет река Волга…». Светке, слушая ее, хотелось плакать.

Ромашкину поставили в танец вместо заболевшей Оли Орешкиной в последний момент. Наташка где-то прочла, что тарантеллу раньше танцевали итальянцы, покусанные пауком тарантулом. Быстрые движения с потом выгоняли его яд. И кое-кому это спасало жизнь. Борис Петрович играл пьесу в полный темп, а девчонки танцевали в полтемпа. Потому что быстрее не успевали. В общем, двигались вяло, как слабопокусанные. Вряд ли кто-то из танцующих на сцене поселкового клуба выжил бы после нападения тарантула. Но никто из местной публики, кроме начитанной Наташки, не знал итальянских обычаев и в глаза не видел ни итальянских пастухов, ни тарантеллу. Потому к выступлению детей отнеслись весьма благосклонно. И хлопали юным артисткам даже громче, чем местной Зыкиной.

– Молодец! – шепнула Светке Наташка, смотревшая на выступление из-за кулис. – Танцевала не хуже Алки.

Светка скривилась. Комплимент был сомнительный.

– Ну, она же в два раза дольше тебя занимается, – утешила подруга.

Второй номер кружка народных танцев шел после выступления пожилого чтеца басен, инженера по технике безопасности. На сцену вывезли огромный картонный чайник. Красный в белый горох. Вокруг него закружились Надька с Маринкой Осиповой из пятого «Б» в красных атласных сарафанах и два мальчика из шестого в желтых косоворотках. Сначала они кокетничали друг с другом. А потом ими овладела отчаянная жажда. Чаю же попить ребятам как-то все не удавалось. Уж они и ногами «кренделя» выписывали, и кланялись этому чайнику, как отцу родному, и в повороте пытались кипяточку налить. Ничего не помогало! Наконец, кучерявый Игорь додумался заглянуть внутрь. И что же он там обнаружил? Вернее, кого? Да, Ленку Малинину, конечно! В зеленом атласном платье. Вместо чаю! Выходить Ленка оттуда не собиралась. Только, жизнерадостно глядя в зал, махала беленьким платочком маме. Мальчики и Маринка стали по очереди гнать Малинку из чайника, как звери выгоняли лису из заюшкиной избушки. Ленка же как-то сроднилась с этой посудиной и не выходила из нее еще и из вредности. Наконец, за дело взялась Надька. Она выманивала малышку улыбками, поклонами и медовыми пряниками. И та не устояла. А, покинув свое убежище, такие «дрободушки» выдала, так «колесо» закрутила, что любо-дорого посмотреть! Зрители аплодировали, как сумасшедшие.

– Ой, подумаешь, принцесса! Научилась «колесо» делать и думает, что она – пуп земли! – вдруг услышала Светка недовольный голос рядом с собой.

Ромашкина, стоя за кулисами, с восхищением следила за выступлением товарищей. Она до этого момента считала, что Ленку невозможно не любить.

Сейчас она была неприятно удивлена.

– Вам что, не нравится? – спросила Света, повернувшись к сестрам Овечкиным.

Ритка Овечкина была ровесницей Наташки, а Вероника – на год младше. Но были они мелкими и выглядели года на три моложе. И потому рассчитывали на этот танцевальный номер. Как выяснилось.

– Мы третий год уже занимаемся! – ворчливо продолжила Ритка. – Галина Николаевна нам этот танец обещала! Она раньше для нас специально номера ставила.

– И откуда только эта выскочка взялась! – поддержала ее Вероника.

Сестры были миловидными и прежде вызывали у Светки симпатию. Сейчас же хорошенькие личики обезобразили злоба и зависть. Ромашкиной захотелось спрятать Лену от их ядовитых взглядов. Потому, как только счастливая Малинка вбежала за кулисы, Светка схватила ее за руку и утащила подальше от «мелких неприятностей». С того дня Овечкины стали «Мелкими неприятностями». С подачи остроумной Светланки.

После танцевального номера с чайником выступал самодеятельный ВИА. Семьи Малининых и Ромашкиных слушали «Там, где клен шумит» и «Кто тебе сказал?», сидя в зале.

Перед тем, как уходить, Ленка вспомнила, что забыла сумку с колготками и кофтой в танцклассе. Наташка и Светка побежали с ней. Подходя к комнате, девочки услышали, что там кто-то ссорится. Они приоткрыли дверь. Галина Николаевна с разгневанным лицом держала ворот атласной рубахи баяниста.

– Вы же мне обещали, Борис Петрович! Вы мне клялись торжественно, что на работе ни грамма! – стараясь, не повышать голоса, выговаривала ему женщина.

– Брось, Галка! – вальяжно отвечал тот, глядя на нее блестящими глазами. – Такой успех! Не без моего участия, межу прочим! Имею право отметить!

Баянист был непривычно оживлен. Жизни ему прибавило спиртное.

– Идите домой немедленно, пока вас директор не увидел в таком состоянии! Через задний ход идите! – шипела руководительница кружка.

– Чего?! В каком состоянии?! Директор? Да кому вы нужны кроме меня с вашим дурацким кружком? Сейчас гитаристы выйдут, я с ними отмечу! Они – музыканты, они поймут мою душу! – кочевряжился «утонченный» Борис Петрович.

Водка, вливавшая в него жизнь, по-видимому, не давала жизни окружающим.

– Галина Николаевна, вещи забрать можно? – подала голос Наташка.

– Господи, Борис Петрович, на вас дети смотрят! – устыдилась за баяниста Галина Николаевна.

– Где дети? Вот это, дети?! – повернул музработник свое красное страшное лицо к девочкам. – Да, это чудовища, а не дети! Ты знаешь, какие гадости они мне вслед кричат? Думали, я их не поймаю и не посмею наказать! Вот и попались!

И он схватил за руку Наташку и, уложив ее себе на колени, занес руку, чтобы отшлепать. Ленка завизжала, представив, что баянист – это скрывавшийся до поры и времени Бармалей. Светка попятилась назад. Но тут Светкин папа, подошедший за детьми, ворвался в танцкласс. От неожиданности Борис Петрович отпустил Наташку. Ромашкин схватил его за грудки.

– Че, Боря, давно в рыло не получал? – с придыханием спросил он.

– Сам получишь, раз не умеешь своих соплюх воспитывать! – выкрикнул новоявленный «воспитатель» и замахнулся на папу.

В этот момент дядя Петя Малинин схватил Бориса Петровича сзади за локти, приговаривая:

– От тебя жена с сыном ушли, так теперь с чужими детишками воюешь?

Тот молча пытался выдрать руки из сильных дяди Петиных рук.

– Милицию вызывай! – кинул Светкин папа Галине Николаевне.

– Может, лучше директора? – засомневалась женщина.

Директор вместе с милиционером на шум прибежали самостоятельно. И разрешили ее сомнения.

– Пусти! – уже миролюбиво попросил баянист дядю Петю.

– После праздника принесешь заявление на увольнение! – строго сказал директор клуба музработнику. – Подпишу с удовольствием! А сейчас пошел вон, чтоб духу твоего здесь не было!

– Господи, Боря ведь – талантливый парень! – сетовала по дороге домой мама. – Помнишь, Сережа, десять лет назад его же на куски рвали, приглашая на свадьбы?!

– Вот именно, на свадьбы! А там наливают! Не выпьешь – обидятся. Как же – за здоровье молодых! – объяснял папа.

– С Алкой они тоже на чьей-то свадьбе познакомились. Он ее баяном покорил, она его – своей «цыганочкой», – продолжила тетя Рая.

– Красивая баба! – вздохнул дядя Петя. – Эх, не повезло ей с Бориской!

Светка поняла, что загадочность Бориса Петровича была связана с мыслями о водке. И после занятий он торопился домой, чтобы выпить. А вовсе не из-за детских дразнилок.

В апреле кружку народных танцев директор выделил магнитофон. Пришлось Галине Николаевне приспосабливаться к капризам современной техники. Впрочем, она довольно быстро освоилась. Об уволенном баянисте никто не сожалел.


История девятнадцатая,

«…до шестнадцати…»

Откуда на поселке взялся этот Федя, и когда он появился, никто не знал. Летом он всегда ходил в синем халате грузчика, а зимой – в фуфайке. Штаны надевались тоже по сезону: холщовые или ватные. На ногах у Феди и в жару, и в холод неизменно были кирзовые сапоги.

Низкий лоб, кустистые насупленные брови, нос с широкой переносицей, красные губы с выпяченной нижней губой – все это обрамляли черные вьющиеся волосы и черная борода. Это лицо можно было бы сравнить с мраморным лицом Сократа на фотографии из учебника по древней истории. (Знаменитый философ тоже, между прочим, не отличался красотой и утонченностью черт). Но Федино лицо, как шутил один известный сатирик, «не было обезображено дуновением интеллекта». Тяжелый взгляд делало бессмысленным еще и регулярное употребление спиртсодержащих жидкостей.

Жил Федя в подвале бывшего Светкиного дома. Он притащил туда с помойки никелированную кровать и матрас. Умственно отсталый мужчина, по сути, был бомжем. Но считалось, что в Советской стране нет людей без определенного места жительства. Потому не было и такого слова.

Было слово «тунеядец». Однако, к Феде, оно не подходило. Он работал. Разгружал ящики с фруктами и фляги с молоком. И за работу в продуктовом магазине мужчине выдавали еду, одежду и водку.

Покладистого грузчика найти не так-то просто! Это вам любой директор магазина подтвердит. А Федя был покладистым. Потому отсутствие интеллекта у этого молодца никого не напрягало. И то, что его скудный словарный запас состоял в основном из матов, тоже не раздражало. Грузчик магазина № 12 «матом не ругался, он на нем разговаривал», как шутил тот же известный сатирик.

У Светки грязный косматый бомж вызывал то же чувство, что при чтении рассказа Горького «Дед Архип и Ленька». Смешанное чувство отвращения с острой жалостью. Она думала, что Федя же не виноват в том, что родился умственно отсталым, и что, наверное, у него должны быть родители, с которыми он раньше жил. А может, они умерли, и дом у дурачка Феди отняли какие-нибудь жулики?.. Как бы там ни было, но мысли, возникавшие каждый раз при встрече с этим несчастным, девочка прогоняла и вслух никогда не высказывала.

Однажды в июле Светка, проходя мимо соседнего дома, увидела компанию девчонок с их двора, сбившуюся у входа в подвал, где обитал Федя. Они периодически с визгом разбегались, а потом опять собирались на

прежнем месте.

– Чего вы тут? – с любопытством спросила Ромашкина.

– Сейчас увидишь! – пообещала Катька Гвоздикова и позвала:

– Эй, Федя! Эй, ты!

В полутьме подвала показался пьяный бомж и устремил бессмысленный взгляд на Катьку. Светке стало не по себе. А та продолжала возбужденно кричать:

– Покажи! Эй, ты, покажи!

Федя распахнул халат, и опустил глаза ниже расстегнутых пуговиц. Светка проследила за его взглядом. Зрелище было непередаваемо мерзким. Любой советский режиссер по-советски откровенного фильма с подписью внизу афиши «… до шестнадцати лет запрещается» содрогнулся бы от одной мысли, что его фильм может содержать подобную картинку.

Девчонки с визгом и дурацким хохотом моментально бросились врассыпную. У Светки, отбежавшей вместе с другими, к горлу подкатила тошнота.

– Ты что, больная? – испуганно спросила она у Катьки. – Он же думает, что ты к нему пришла!

– Пусть думает, если он – дурак! – беспечно ответила подружка.

– А если он тебя поймает?

– Не поймает! Он – пьяный! Мы уже не первый день так играем!

Секса в нашей стране не было. По официальной версии. Девчонки же, догадывавшиеся о наличии полов в нашем обществе, изучали, видимо, таким экстремальным способом строение мужского тела.

Светка была поражена опасной легкомысленностью девочек. Но не нашла слов, чтобы убедить их, что так нельзя. Она в задумчивости пошла домой. Рассказать взрослым о странных развлечениях несмышленых приятельниц ей было стыдно.

…В субботу вечером Ромашкины, мама с дочкой, вернувшиеся из общественной бани, пили на кухне чай со свежим клубничным вареньем и слушали по радио «Встречу с песней». Папа с Павликом ушли порыбачить.

Теплый июльский вечер мягко вливался в открытое окно. Легко колыхались тюлевые занавески. Виктор Татарский завораживающе печальным голосом рассказывал историю утраченной любви немолодого мужчины. В тот момент, когда ведущий предлагал автору письма послушать романс «Только раз бывает в жизни встреча», в квартиру позвонили. Мама открыла дверь. Занавески встрепенулись и, как пойманные птицы, стали биться в оконные стекла.

– Ты представляешь, Валентина, что эти паразитки вытворяют?! – услышала Света встревоженный голос тети Раи Малининой.

И она рассказала маме о забавах малолетних любительниц острых ощущений.

– Я Наташке сколько раз говорила: осторожней! Ведь шьем и шьем этих глупых девчонок! – с отчаянием в голосе говорила тетя Рая.

Она работала врачом в гинекологическом отделении.

– Света, и ты тоже?.. – начала было вошедшая на кухню с круглыми глазами мама.

– Ничего такого я не знаю, – внимательно рассматривая стену, ответила дочь.

Она встала из-за стола и пошла в свою комнату. Слушать по радио романтические истории и пить чай после тети Раиного рассказа было нелепо. Светка легла лицом вниз на свою кровать. Тошнота комом стояла в горле.

– И Ленка моя с ними! Валя, и Ленка! Я, как представлю, что это животное могло с ней сделать!.. – плакала от стыда и страха на кухне мать двоих девочек. – Ведь ему-то ничего за это не будет! У него «не все дома»!

– Попей водички, Рая, – успокаивала ее подруга. – Пускать на самотек это, разумеется, нельзя! Нужно что-то предпринять!

Усилиями врача-гинеколога Малининой при поддержке врача Ромашкиной был создан общественный резонанс. Под заявлением в милицию и письмом в Поселковый Совет товарищу Медведеву подписались почти все жители двух пятиэтажных домов. Федя не подозревал, какие тучи сгущаются над его убогой головой, и спокойно продолжал вести свой растительно-животный образ жизни.

Народный глас власть предержащими был услышан. И в один из душных июльских дней к месту, где жил возмутитель общественного спокойствия, подъехала милицейская машина с решетками на окнах. Пьяный обитатель подвала, которого тащили под руки стражи порядка, что-то нечленораздельно пытался объяснить.

– Федя, ты в речке хоть иногда купаешься? – отворачиваясь от него, беззлобно поинтересовался молодой голубоглазый милиционер.

Тот, мыча что-то, закивал головой.

– Теперь его и напоят, и накормят, и в баньке попарят! – засмеялся второй пожилой пузатый «страж».

Мужчину втолкнули в «обезьянник» и повезли на новое место жительства. Разгружать продукты и заниматься другой трудотерапией в стенах какого-то дома психохроников.

На дверь подвала слесарь дядя Вася повесил большой «амбарный» замок.

Аттракцион «…до шестнадцати…» был закрыт.


История двадцатая,

«Я не хочу, чтоб меня убивали!»

В середине сентября умерла баба Тася Малинина. Старый человек, что особенного? Но для Наташки с Ленкой это было неожиданно. Как если бы разверзлись небеса. Только недавно, хлопоча, бабушка бегала по дому и, смешно ругаясь, звала внучек со двора: «Обедать идитя! Идитя, паразитки, караси стынут!». А теперь лежит в постели со строгим вытянутым лицом, как у святых на ее иконках. И кому теперь нужны эти дореволюционные иконки, куда их девать? Вместе с желтыми каплями от катаракты и «сердечными» таблетками, которые выписала Марьиванна.

– Надо сходить, со старухой попрощаться! – сказала баба Маруся внукам. Она приехала погостить к дочери. – Товарка моя была, а вам соседка.

– Я не хочу на похороны, – отказался Паша. – Я покойников боюсь!

– Кого ты боишься, Павлик? Бабушку Малинину? Она же добрая была: горошком тебя угощала и яблочками, – ласково уговаривала бабушка.

– Так, она же – мертвая! – шепотом поведал мальчик.

– Ну, душа от нее отлетела, а тело-то осталось! Ты и меня не придешь хоронить, когда я умру? Испугаешься, а? Чтоб покойника не бояться, Павлик, надо за туфли его подержаться!

– А ты тоже умрешь, баба? – встревожился внук.

– Умру, я – ведь старенькая!

– А когда?

Баба Маруся засмеялась:

– Все в руках Божьих, детка! Сколько Бог даст, столько проживу!

– Не умирай, не надо! – заплакал Пашка.

Светке тоже было не до смеха. Они с братом прижались к бабушке, защищая родного человека от проделок коварной тетки с косой.

– Не умру, – согласилась бабушка, целуя внуков, и пошла к Малининым прощаться с товаркой.

Вернулась она, умиротворенная, с иконками в руках, расставила их рядом со своей и встала на колени. Помолившись, баба Маруся рассказала, что помогла неверующим детям бабы Таси понять, как нужно подготовиться к похоронам их матери.

– Раечка в церкву поехала, – с удовлетворением сказала бабушка и, помолчав, продолжила: – Дожжика три дня не было. Сейчас хорошо могилку копать: земля мягкая и не мокрая. Мокрая к лопате сильно липнет.

Светку удивило, что она думает о таких вещах.

Похороны были на следующий день, в воскресенье. В деревянном гробу, стоящем на табуретках посреди зала Малининской квартиры, лежала чужая старуха в лакированных туфлях. Деревянная, как ее ложе. Светка оглянулась на толпящихся возле гроба. Вдруг среди них затесалась живая баба Тася? Но баба Маруся подвела внуков к незнакомой женщине, лежащей у Малининых, и сказала шепотом:

– Туфли у бабы Таси потрогайте, чтоб не бояться!

Мальчик с опаской потрогал лакированную поверхность обуви покойницы. А Светка не захотела. Они с Иркой Долговой, тоже пришедшей к Малининым, пошли искать Наташку.

Девочка сидела на кухне, поставив локти на стол и закрыв лицо руками. Светка с Иркой молча встали рядом. Что говорят и делают в таких случаях, они не знали. Наташка, почувствовав на себе их скорбные взгляды, отняла ладони от лица. Девчонки, переполняемые жалостью к подруге, продолжали безмолвствовать.

– Чего смотрите? – вдруг неприязненно спросила Наташка.

– Ничего, – растерялись те.

Малинина опять погрузилась в свое горе. А подруги, почувствовав себя неуместными, вышли на улицу.

– Туфли какие-то бабушке надели… Как на танцы, – задумчиво произнесла Светка. – Я у нее таких не видела.

– А ты думала: ее в лаптях хоронить будут? – усмехнулась Ирка.

Пошел дождь.

– Могилу плохо копать будет. Мокрая земля к лопате липнет, –расстроилась Ромашкина.

Одноклассница удивленно на нее посмотрела.

Гроб вынесли на улицу. Вокруг него опять образовалась толпа из скорбящих родственников и знакомых, включая Ромашкиных. Из-под шелкового платка, надетого на бабу Тасю, выбилась прядь седых волос и шевелилась под порывами ветра, как нечто живое. Светке почему-то вспомнилась мертвая голова мифической медузы Горгоны, на которой шевелились змеи. Девочка гнала эту мысль, но не могла от нее избавиться. Капли дождя на лице покойницы соединялись и стекали по щекам тонкими струйками. Было впечатление, что баба Тася оплакивает себя, мертвую. Подъехала грузовая машина. В нее поставили деревянный ящик с бабушкой и накрыли его крышкой. Взвизгнул трубой похоронный оркестр, ударили литавры. У всех перехватило дыхание от неожиданности и неприятных ощущений. Пашке стало плохо, как будто ему дали под дых. Он зажал уши. Родители с бабушкой, раскрыв зонты, пошли за машиной в похоронной процессии.

Дети остались дома. Гулять из-за непогоды было нельзя. Светка включила телевизор. Транслировали концерт, посвященный какому-то профессиональному празднику. Торопунька со Штепселем обличали отдельные недостатки отдельных советских граждан. Девочки стали смеяться. Павлик не смеялся. Он о чем-то думал.

– Свет, а все на кладбище пошли… – медленно произнес он.

– Ну! Бабу Тасю хоронить, – недоуменно продолжила сестра.

– Ну, как это «хоронить»? Что с ней сделают? – не унимался мальчик.

– Гроб крышкой заколотят да в землю закопают, – с раздражением ответила за подругу Ирка. – Совсем глупый, что ли?

– Да он знает, просто еще не хоронили никого из соседей, вот и спрашивает! – заступилась Светка.

– Свет, она так и будет теперь лежать под землей? – со страхом спросил братишка.

– Ну да! – пожала плечом девочка.

Павлик опять глубоко задумался, потом принес с кухни подросшего Степку. Мальчик положил кота себе на колени и обнял за шею. Пашкин друг недовольно мяукнул и стал вырываться.

– Пусти, пока он тебя не исцарапал! – велела Светка.

Любитель котов отпустил Степку и прижался к сестре.

– Иди, поиграй! – недовольным голосом сказала девочка.

Ночью Павлику снилось, что его несут хоронить. Мальчик был жив, и все это знали. Баба Тася уговаривала потенциального покойника ничего не бояться.

– Меня же закопают, – не соглашаясь, кричал ребенок. – Мне будет темно и душно! А в земле живут червяки, они будут по мне ползать!

– Нет, Павлик, не бойся, ты ничего не почувствуешь! – объясняла мама.

– Я чувствую, чувствую! Мне холодно и страшно! – рыдал мальчик.

Родственники и знакомые смотрели ласково, но непреклонно.

Проснулся Пашка в слезах. Одеяло упало на пол. Мальчик побежал к бабе Марусе и забрался к ней в постель. Он прижимался всем своим маленьким худеньким тельцем к большому бабушкиному телу, засовывая свои холодные ножки в бабушкины.

– Что ты, Павлик? – ласково спросила старая женщина, обнимая внука.

– Бабушка, а бабу Тасю в землю закопали? – в свою очередь спросил мальчик.

– Закопали, детка, – ответила баба Маруся.

Павлик заплакал.

– Что ты плачешь, Пашенька?

– Ей же там темно и страшно!

– Нет, внучек, не страшно, – объяснила бабушка. – Тело ее в земле, а душа на облачке. Она смотрит на нас сверху и расстраивается, что ты плачешь.

Мальчик вытер слезы.

– На облачке? – веря и не веря, спросил он.

– Конечно, Павлик! Баба Тася верующая была, в церкву ходила и не грешила. А таких людей боженька к себе на небо забирает.

– Баба, а если я умру, меня боженька заберет к себе? Я в церкву не хожу, – забеспокоился Пашка.

– Это ничего, Пашенька, я за тебя молюсь! Да ты еще и нагрешить-то не успел. Спи, детка! – успокаивала бабушка. – А завтра я тебя полечу от испуга.

– Больно? – опять заволновался внук.

– Нет, Павлик, не больно! Пошепчу молитву – и все пройдет! – ответила баба Маруся.

…Светка с удивлением наблюдала за действиями бабушки. Она что-то бормотала над внуком, срезав прядку его волос и выливая растопленный воск в воду.

– Подрастай, Светочка! – поторопила девочку баба Маруся. – Я тебя тоже лечить научу!

– Опять ты мне глупости предлагаешь, баба! – рассердилась внучка. – Лечить в мединституте учат! – заявила она и вышла из спальни.

Бабушка в ответ сердиться не стала. Она каждый день все шептала и шептала молитвы над Павликом. Тот стал спокойнее и ночью не просыпался. Светка упрямо говорила, что брату помогли таблетки валерианы три раза в день.

Через две недели Ромашкины проводили бабу Марусю на поезд. Павлик опять стал посещать сад. Нужно было учиться вливаться в детский коллектив. В следующем году он должен был влиться в один из первых классов.

В конце октября в клубе демонстрировали фильм «Аты-баты, шли солдаты…». Ромашкины решили сходить в кино втроем. Для повышения сплоченности семьи. Павлик, почувствовав себя отвергнутым, не соглашался оставаться у Малининых. Пришлось взять его с собой.

В темноте кинозала на экране очень правдоподобно шла мирная и военная жизнь. Ромашкины проживали ее вместе с героями фильма. Картина близилась к кульминации. Шатающиеся от кровопотери и усталости бойцы гибли один за другим под немецкими танками. На их окровавленных, но одухотворенных лицах читалась решимость выполнить долг до конца. Кульминационный момент должен был вызывать (и вызывал) у зрителей восхищение героизмом советских солдат и ненависть к фашистским захватчикам. У маленького же Павлика эта массовая кровавая гибель вызывала невыносимую жалость к бойцам и ужас безысходности. Возвращались с сеанса молча. Под впечатлением. Вдруг Пашка спросил:

– Папа, это армию показывали?

– Ну, сынок, – призадумался папа. – В общем, да. Наша советская армия сражалась с фашистами.

– Так, вы говорили, что я в армии буду служить! – с осуждением выкрикнул мальчик. – Я не хочу, чтоб меня убивали!

– Павлик, – уговаривала мама. – Но сейчас же нет войны! В армии просто проходят службу.

– А зачем? Зачем проходят службу? – не верил сын.

– Ну, офицеры проводят физическую и боевую подготовку солдат: учат с

оружием обращаться… – пытался объяснить папа.

– Зачем с оружием?

– Ну, если на нашу страну нападут, солдаты должны защищать Родину!

– Не хочу защищать, меня убьют! – не соглашался Пашка.

– Сынок, ты же – мужчина! – увещевал папа.

– Не хочу быть мужчиной! – плакал малыш. – Хочу быть девочкой!

Пашка опять стал плохо спать ночами, каждую ночь он прибегал в постель к родителям. Валериана не помогала. Единственный на всю область детский психолог попенял маме:

– Недальновидно было с вашей стороны, мамочка, брать с собой впечатлительного мальчика на такой фильм! Надо оберегать его от картин такого рода!

Она посоветовала позаниматься с Павликом по какой-то умной книжке и попить успокаивающее по рекомендации детского невропатолога. Мама занималась, поила, оберегала… Павлик поправлялся. Он перестал прибегать к родителям в постель, только ночник просил не выключать.

Но в маминой голове возникали мучительные вопросы без ответов: «А от жизни, разве я могу уберечь моего мальчика?! От ее жестокости? Ведь я врала, что нет войны. Есть Афганистан. Там убивают! Кому-то в чужой стране задолжали русские пацаны? Вдруг там убьют моего сына?!»

«Не пущу!» – решила мать после долгих душевных самоистязаний.

Озвучила свои мысли женщина только мужу. Глава семейства недовольно проворчал что-то, вроде:

– Под юбку засунь себе сыночка!

Но мама твердо решила, что Павлик в армии служить не будет.


История двадцать первая,

Роман

Роман. Так его звали. Ромка Карташов. Ярко-синие глаза, вишневые губы и румянец во всю щеку на смуглом лице. Он был невысокого роста, но «ладно скроен, крепко сшит». Ромка учился в 10 «Б» и играл в школьном ВИА. Светка влюбилась в него в конце марта. Когда же еще влюбляться, как не весной, когда голова кружится от воздуха, остро пахнущего талым снегом, птицы щебечут, как оголтелые, и все чувства высвобождаются из кокона зимней спячки, расправляя смятые крылышки, как новорожденная бабочка-крапивница? Девочка усматривала добрый знак в имени своего кумира. Он – Рома, и она – «Рома».

Но напрасно Ромашкина искала тайные указания на взаимность. Влюбляться в мальчиков из школьного ВИА считалось хорошим тоном. И уж если не все, то, наверняка, половина девчонок школы, начиная с 5 классов, была влюблена в этих парней. Еще бы! Как было не влюбиться, когда на дискотеках мальчики из ИХ школы неокрепшими голосами начинали петь «Венера, ты меня очаровала»! Каждая девочка сразу же представляла себя Венерой в объятьях «звезды» школьной эстрады. Фанатки «Школьных дворов» были готовы визжать, рвать на себе волосы и терять сознание на дискотеках, как их западные ровесницы на концертах «Биттлз». Но их останавливала гордость советских девушек.

Ромке, Олегу и Сашке, впрочем, не нужны были эти издержки демократичного поведения поклонниц британского квартета. Нашим парням достаточно было видеть горящие девичьи глаза под челками ниже бровей, чтобы понять, насколько они популярны.

Олег Красильников, осознав свою власть над противоположным полом, думал даже, что теперь ему и учиться необязательно. Зачем? Ведь стоит ему обаятельно улыбнуться какой-нибудь важной тетке, и высокооплачиваемая необременительная работа у него в кармане! Какая? Олег еще не придумал. Учителя, правда, постоянно опровергали теорию Красильникова. Они упорно не хотели прощать парню невыученных теорем и ненаписанных сочинений. Но «учителя» – вообще, особая категория людей, думающая только о педагогических принципах. А эмоции и чувства мешают воспитательному процессу. Эти мысли каждый раз возникали в голове Олега после очередной «двойки» или «тройки».

Исключением в педагогическом коллективе была завуч по внеклассной работе. Стройная голубоглазая Лариса Васильевна таяла от белозубой улыбки Олега. Обнаружив пробел в его знаниях по английскому языку после побед ВИА в городских смотрах и конкурсах, молодая женщина ворковала:

– Придется, Красильников, позаниматься с тобой инди-ви-дуа-ально!

И всегда держала слово. Английский язык парень знал на твердую «четыре».

А после дополнительного занятия они с учительницей слушали любимые рок-группы Олега и вместе переводили тексты. Вернее, переводила Лариса Васильевна, а ученик поражался ее способностям. Напрягаться в стремлении достичь таких же результатов Красильников не собирался. Просто восхищался Ларисой.

Ромка не был столь романтично-наивным, как его товарищ. А, может, больше прислушивался к родителям. И хотя увлечение музыкой и девушками отнимало у него немало времени, юноша старался учиться. По крайней мере, не хуже, чем на «четверку» по основным предметам.

Отличница Ромашкина теперь тоже училась на «четыре». Чувства ее, конечно, были неразделенными. Но Светке казалось, что она живет в каком-то сне. Когда девочка видела объект своей нежной страсти, бабочка в ее груди ликующе взмахивала пестрыми крыльями. Пределом желаний было просто попасть в поле зрения Романа. Один только взгляд невозможно синих глаз – и можно провести весь вечер, упиваясь нектаром сладких мечтаний.

Наташка, которой Светка через месяц душевных смятений по секрету поведала о своей любви, предложила подкинуть Ромке письмо с признанием.

– Ты – дура? – испугалась влюбленная девочка. – А вдруг он смеяться будет?!

– А ты не подписывайся! – нелогично посоветовала подруга.

– Тогда писать зачем? – удивилась Ромашкина.

– Ну, пусть Карта сам догадается! А вдруг он тебя тоже любит?

– А если не любит?!

– Скажешь: «Ничего я не писала!» И все! А через два месяца у них выпускной, вы, может, и не увидитесь потом. Никаких последствий!

Посомневавшись, Ромашкина согласилась с Наташкиными доводами. Светкина бабочка трепетала, когда она писала: «Дорогой Ромочка! Я тебя очень-очень люблю!» Дальше шла книжная чушь. Причудливое сплетение любовных признаний разных литературных героинь. Заканчивалось сочинение пушкинскими стихами «Что в имени тебе моем?». В качестве оправдания анонимности. Девочка зачем-то изменяла почерк, записывая свое романтическое послание. Ознакомившись с письмом, Наташка сказала восхищенно:

– Здорово! Прочитает – точно влюбится! Я ему завтра записку подложу на большой перемене. Пацаны в это время в актовый зал репетнуть убегают!

На следующий день на большой перемене подруги с сильно бьющимися сердцами направились к кабинету математики, чтобы осуществить задуманное. Почти весь 10 «Б» покинул душный кабинет. Кто «морил червячка» в столовой, кто дышал свежестью весеннего дня на школьном крыльце, а кто тайком дышал сигаретным дымом за углом школы. В кабинете оставались две Ленки: Васильева и Кольцова. Наташка со Светкой, посовещавшись, разделились. Малинина спряталась за дверью, а Ромашкина, волнуясь, позвала старшеклассниц:

– Девочки! Можно вас на минутку! По срочному делу!

Те с неохотой подошли к Светке:

– Ну, чего? Говори быстрей! Мы к контрольной готовимся!

– Понимаете, вы учитесь последний год. Мы проводим опрос десятиклассников для школьной стенгазеты. Может, к окну отойдем? Скажите, жалеете ли вы о том, что приходится расставаться со школой?

Лица Леночек погрустнели. Стоя в коридоре у окна, они подбирали слова, выражающие их чувства по отношению к педагогам и одноклассникам. Светка видела, как Наташка прошмыгнула в класс и сунула ее письмо под Ромкин дневник. Ромашкиной было стыдно обманывать девчонок. Она мысленно поклялась стенгазету выпустить.

– Спасибо! Извините, что помешала! – смущенно сказала девочка и побежала за подружкой.

Через пять шагов сердце ее замерло. Светка увидела неразлучную троицу, возвращающуюся в свой класс. Ромашкина с пылающими щеками бросилась к лестничному пролету…

Последним контрольную по алгебре сдал Олег. Он обаятельно улыбался, заглядывая зелеными глазами в черные глаза хорошенькой Наталье Ивановне.

– И не пытайся меня очаровать, Красильников! – едва сдерживая улыбку, кокетливо повела узким плечиком математичка. – Что заработал, то и получишь!

– Ну, Натали!.. – сладко прошептал юноша, прижимая к груди руку молодой учительницы.

Ромка хмыкнул.

– Ивановна, – прозаично закончил Олег, почувствовав холод во взгляде обольщаемой женщины.

– Свободен, Красильников! – строго сказала Наталья Ивановна и вышла из кабинета с пачкой контрольных работ 10 «Б».

Ребята стали собирать школьные принадлежности. У Романа из-под дневника выпал свернутый вчетверо листок.

– Ого! Опять записка от девчонки? И почему они тебе все время пишут? Я тоже красивый! И в отличие от некоторых ростом вышел, – высказался Красильников.

– Может, я не такой наглый? – предположил Ромка. – Сашка еще больше ростом вышел, а не завидует друзьям!

Сашка Лапин смущенно провел пятерней по светлым кудрявым волосам и улыбнулся. На румяных щеках появились ямочки. У здоровяка Лапина была кличка «Муромец» из-за сходства с былинным героем.

– Чего завидовать? У меня Светка есть! – добродушно произнес он.

– Ах, я – наглый?! Ну-ка, почитаем! – Олег развернул послание, вырванное из Ромкиных рук. – Клево! Такого тебе еще точно никто не писал! Классно кто-то прибалдел!

– Чего ржешь, как жеребец деревенский?! – разозлился Карташов, читая письмо. – Надо подумать, кто написал! Узнаю – большую обижелку устрою!

– Чего думать! Это Генка Кузнецов из 9 «А»! – включился в разговор Сашка. – Ты у него Ленку отбил? Он тебе отомстить обещал…

– Кузнецов до такого не додумается! Он же тупой! – не поверил Роман. – Ему бы кулаками помахать!

– Я ему помашу! – угрожающе пообещал Муромец и сжал свой кулак. Лапин вполне мог называться «ударником», имея такой кулак. Даже не входя в состав ВИА.

– Да точно Кузнец! – подтвердил Олег. – Сам он такое вряд ли бы состряпал – сестру попросил! Кстати, одноклассница ее возле нашего кабинета крутилась, а нас увидела, понеслась, как угорелая! С Алкой вместе сочинили по Генкиной просьбе, а потом эта белобрысая подкинула! Точно!

– Ну, парни, молчок пока! Генку не трогать! – скомандовал Ромка. – С мелкотой я сам разберусь. Красный, ты мне ее покажи.

На следующий день Карташов с Красильниковым на перемене нашли 6 «А» в кабинете географии.

– Ой, девочки, «Школьные дворы»! На кого это они смотрят? – шушукались шестиклассницы.

– Ну, уж точно не на тебя! – фыркнула Орешкина в адрес не отличавшейся красотой Надьки Кацубы. Ольга, глядя на парней, поправила черные локоны и выставила стройную ножку в лакированной туфельке.

Светка была уверена, что Ромка с Олегом смотрят на нее. Может, Роман привел друга, чтобы ему показать свою возлюбленную? Девчонка вперила взгляд в учебник географии, не узнавая даже буквы в тексте.

После уроков Ромашкина задержалась по просьбе классного руководителя Семена Григорьевича, чтобы ознакомиться с успеваемостью класса. Ромка ждал ее возле школьного крыльца. Бабочка-крапивница отчаянно забилась в Светкиной груди, когда девчонка увидела предмет своих воздыханий сквозь стеклянную дверь. Ромашкина замерла и отдышалась. «Да, может, он Олега с Сашкой ждет», – пришла в голову успокоительная мысль.

Но когда Светка вышла на крыльцо, Роман направился прямо к ней. «Бежать! Куда?!» – заметалась в голове паническая мысль. «Скажу, что ничего не писала!» – вспомнила Ромашкина и шагнула навстречу судьбе.

– Ты – Света Ромашкина? – строго поинтересовался Карташов.

– Да, – сказала девочка, понимая, что ответных признаний в любви не последует.

– Алка Кузнецова – твоя подружка? – продолжил допрос Ромка.

– Нет! – удивилась Светка.

– Как «нет»? – возбужденно спрашивал парень. – А это кто написал? С Алкой вместе сочиняли? А Генка помогал?

Он тряс Светкиным письмом перед ее лицом.

– Почему Алка? Какой Генка? – испуганно моргала, ничего не понимая, Ромашкина.

– Сейчас поймешь! – разозлился Карташов. Он схватил девчонку за шиворот.

И Светка поняла, что сейчас Роман поколотит ее, и она возненавидит его на всю оставшуюся жизнь. Девочке стало невыносимо жалко своей любви с прекрасными хрупкими крылышками. «И зачем я только эту дуру Наташку послушалась? Любила бы его себе потихоньку», – думала несчастная Ромашкина, обливаясь потоками слез.

Обескураженный парень отпустил Светку.

– Ты что? – спрашивал он, заглядывая ей в глаза. – Я же тебе ничего не сделал! Ну, прости! Ты испугалась?

Девочка затрясла головой.

– Ты что, правда, влюбилась?! – осенило Ромку.

Светка перестала плакать и молча стояла, глядя себе под ноги. Лицо влюбленной распухло от слез.

– Ну, дела! Пойдем-ка, умоемся! – Юноша обнял ее за плечи и повел в школьный туалет.

– Что стряслось-то? – переполошилась техничка тетя Маша, заметив парочку в дверях.

– Поскользнулась, упала! – пояснил Карташов.

«Очнулась, гипс!» – мысленно продолжила Ромашкина.

– Вот Ромка – молодец! – похвалила тетя Маша. – Заботливый муж кому-то достанется!

Тот, чувствуя себя виноватым, фальшиво улыбнулся.

– Давай до дома тебя провожу! – предложил Светкин любимый, когда она умылась холодной водой.

Девочка без лишних слов пошла рядом.

– Ты, наверно, много читаешь? – с любопытством глядя на маленькую Светку, спросил Роман.

Та кивнула, не поднимая головы.

– И сочинения хорошо пишешь?

– «Пять-пять»! – гордо ответила бывшая отличница.

– Здорово! – похвалил Карташов. – Свет, а ты не знала, что у меня девчонка есть?

Ромашкина опять обреченно опустила взгляд.

– Лену Васильеву знаешь из нашего класса? Ну, она волосы всегда в косу заплетает, – напомнил Ромка.

Светка вспомнила фигуристую Ленку, мягкие черты ее лица, задумчивость серых глаз во время «опроса» и еще ниже опустила голову.

– Да ты не переживай! Я никому не расскажу про твою записку, – успокоил девочку юноша и пальцем поднял ее нос кверху. – Пока!

Светка верила, что теперь будет любить Ромку вечно. Потому что он не только красивый и талантливый, но и благородный. Как Д Артаньян. Она проводила любимого восхищенным взглядом и поднялась к себе домой.

Что говорил Карташов друзьям, неизвестно, но негативных последствий для Светки не было. Напротив, с этого дня Роман со своей девушкой стали здороваться с шестиклассницей Ромашкиной. Сочувственно, как с тяжелобольной.

Первая ученица 6 «А» осталась первой. За год у нее по всем предметам вышли «пятерки».

В конце июня был выпускной у десятых классов. Поздно вечером Светка с Наташкой, пользуясь тем, что родители отмечают дяди Петино повышение по службе, сбежали взглянуть одним глазком на предмет Светкиного обожания. В темном коридоре у открытой двери актового зала торчала Алка Кузнецова. В качестве тайного агента. Девчонки затаились рядом. Гремела музыка. Пьяный Ромка в белой рубашке по-модному ритмично раздвигал и сдвигал стопы, невпопад взмахивая левой рукой. Справа под руку его держала смеющаяся Лариса Васильевна.

– На кого ты все смотришь? – заинтересовалась Алка.

– На Карту? – догадалась она, перехватив Светкин взгляд. – Да, красавчик! Ленку Васильеву отбил у нашего Генки, знаешь?

Светка кивнула.

– В летное собирается поступать. Поступит! Он – упорный!

Ромашкина представила своего «красавчика» в форме летчика и вообще чуть не умерла от любви.

А впереди было лето и вся жизнь без ежедневных Ромкиных «Здрасьте», без его синих немного печальных взглядов и песен под гитару на дискотеках.

Бабочка сникла и обреченно опустила крылья.


История двадцать вторая,

принципиальные разногласия-2

– И подойди к этому вопросу со всей принципиальностью, Ромашкина! – наставлял Светлану классный руководитель 7 «А» накануне собрания пионерского актива. Семен Григорьевич строго смотрел ей в глаза, поджимал губы и делал значительное лицо, как партейнгеноссе из «Семнадцати мгновений весны».

Учитель физики был седым плотным мужчиной невысокого роста. Светке он напоминал бобра. Наверное, своей домовитостью и хозяйственностью. Потому что с прикусом у него было все в порядке. Отличница и активистка Ромашкина была любимицей классного руководителя. Но из педагогических соображений он тщательно ото всех это скрывал. Не знала об этом и Светка.

– Семен Григорьевич, а почему вы мне говорите? Петрова же председатель совета отряда, – удивилась она.

– А ты – политсектор! – обосновал педагог.

В новом учебном году пионерский отряд возглавила Ленка Петрова, которая обзавидовалась прямо Ромашкиной. Большинство класса проголосовало за Светку. Но она сделала «самоотвод» по состоянию здоровья. Не без злорадства. Петрова, как только стала председателем, поняла, что ей придется не только командовать ребятами, но и отвечать за них. А одноклассники не очень-то активные и сознательные, как оказалось. И зажечь их, и убедить в чем-то не так-то просто. Отношения Ленки и Светки сдвинулись из «состояния холодной войны» в сторону потепления.

– Даже не знаю, что с этим Колокольчиковым делать! – делилась новый командир класса со своей предшественницей. – Ведь он же – не дурак! Не учит просто. А, главное, хоть бы с учителями не огрызался! Ну, отца нет – ладно! Сашка-то куда смотрит? Ведь старший брат!

– Вот Сашка и влияет на него плохо! – отвечала Ромашкина. – Знаешь, каким он хулиганом в школе был? И учиться не хотел!

– Да?! Я не знала.

– У Нинки Парамоновой спроси! Ее мать классным руководителем была в их классе.

– А, может, гены? – рассуждала Петрова. – Отец-то в тюрьме сидит…

– Как бы там ни было, а Васькино поведение на активе все равно разбирать придется! На него все учителя жалуются. Особенно Вера Степановна, – заключила Светка.

Собрание совета отряда 7 «А» было назначено на 26 ноября. За неделю до этого в классе появилась сатирическая стенгазета «Кнопка», оформленная редколлегией класса – Алкой Кузнецовой. В ней Васька, ощетинившийся на спине красными «колами», грозил кулаком Семену Григорьевичу. Изо рта Колокольчикова бил грязный фонтан. Из неприличных слов, конечно. А классный руководитель советовал ему этот «фонтан заткнуть». В стенгазете были «продернуты» и другие ребята. Колька Баранов был смешно изображен очкастой черепахой. В связи с систематическими опозданиями. Валерка Абалкин в виде верблюда плевал на «честь класса». Он отказался участвовать в школьном конкурсе агитбригад о вреде курения и пару раз не являлся на субботники.

Колька, увидев себя в стенгазете, привычно впал в депрессию и, по-черепашьи втянув голову в плечи, под насмешки одноклассников поплелся на свое место. «Шеф», гордо посмотрев на Алку, красноречиво покрутил у правого виска и бросил на ходу:

– Я же объяснял вам, тупицам, что просто не мог! Ко мне дядя из Москвы приезжал.

А Васька, обидевшись, попытался сорвать газету. Кузнецова грудью встала на защиту своей «Кнопки».

– Да что ты тут накалякала?! – горячился Колокольчиков, пытаясь достать стенгазету из-за рослой «художницы». – Это откуда у меня «колы»?

– Вася, «двойки» ненамного лучше! – защищалась Алка.

– Лучше! – упрямился тот.

– Вася, ты не понимаешь, это художественный образ! – объяснила девчонка. – «Колы» похожи на иголки. А ты у нас колючий. Как ежик! Что, лучше было бы, если бы ты в стенгазете тонул среди красных уток?!

– Я плаваю хорошо! – не согласился Васька.

– Вот видишь! – обрадовалась Алка.

– А с Семеном я, почему ругаюсь? Это клевета! Я с ним ни разу не ругался! У меня с ним хорошие отношения!

Кузнецова без объяснений пожала плечами.

– Не снимете газету, не приду на ваш дурацкий актив! – пригрозил мальчишка.

– Ну-ну! – ухмыльнулась создательница газеты.

– Ал, а правда, почему он с Семеном ругается? – спросила Петрова, когда Васька вышел из класса. – Я думала, ты Веру Степановну нарисуешь!

– Я и нарисовала! А Нинка попросила переделать!

– А если он нам актив сорвет? – забеспокоилась политсектор.

– Генка же придет! Так он Ваську и отпустил!

Генка Кузнецов из десятого был вожатым 7 «А». Со шкафообразным Кузнецом худощавый подшефный двоечник вряд ли мог справиться. Разве только с оружием в руках.

Васька все-таки сорвал стенгазету. Три дня Алка на всех переменах бдительно следила за действиями Колокольчикова в отношении «Кнопки». А на четвертый, проголодавшись на большой перемене, вышла в столовую за пирожком. Чем мальчишка и воспользовался. Вернувшаяся в класс художница, молча, скорбно стояла над уничтоженной газетой, как над могилой близкого родственника. Потом мстительно прошептала:

– Ну, Колокол!.. – И побежала жаловаться Генке.

На собрании пионерского актива рассматривались вопросы подготовки к школьному «Уроку мужества», отчет Толи Иванова о работе с подшефным четвертым «А» за четверть, поведение и успеваемость Колокольчикова.

Хмурый Васька сидел на задней парте под присмотром Генки.

– Ну, ребята, перейдем к третьему вопросу, – объявила председатель совета отряда. – Объясни нам, Колокольчиков, до каких пор ты будешь тянуть весь класс назад! Ты, почему не учишь?

– Я учу! – агрессивно ответил Вася.

– Значит, мало учишь! – убежденно сказала Петрова.

– Нормально! Больше времени нет! – огрызнулся тот.

– Чем это ты интересно занят? – ехидно поинтересовалась учебный сектор, Нинка Парамонова. – Придумываешь, как учителям получше насолить? Ты Вере Степановне, за что пустое ведро на голову надел?

– Да, я же нечаянно! Я уже объяснял! Я Бочкину хотел его надеть. Мы подрались, я его караулил! Я ж не знал, что Парамонова войдет! А она с Бочкиным одного роста, – оправдывался Колокольчиков.

– Почему не извинился тогда? – наседала Нинка.

– А чего она разоралась! Я хотел извиниться, а Парамониха на Сашку пырить начала! Как будто он меня подучил!

– А здорово ты, Колокол, ведро ей!.. – заржал спортсектор, Валерка Абалкин, но, перехватив суровый взгляд дочки педагога, сменил тон. – Нехорошо, Вася, Вера Степановна нас немецкому языку учит, а ты – ей ведро на голову!.. А вот, представь, Вася, закончишь ты школу, и поедешь в Германию! И незнание немецкого языка…

– Ну, что ты несешь, Абалкин! – оборвала Валеркины разглагольствования учебный сектор. – Кто его туда пустит!

– Правильно! Вася, тебя без знания языка туда даже не пустят! Ты хочешь в Германию, Вася?.. – опять перешел на игривый тон Валерка, но, встретившись глазами с Нинкой, предложил: – Вась, ну ты это… спортом займись, он дисциплинирует! Вольной борьбой! Бочкина через бедро, бац! А потом караулишь его, а входит…

– Абалкин! – оборвала его политсектор.

– Да, некогда мне – вольной борьбой! – отказался Васька.

– Ну, чем ты занят, Колокольчиков? На субботники ты не ходишь, на картошку не ездил осенью… – интересовалась Ленка.

– Что же я чужим копать буду, а своя пусть гниет? – проворчал «разбираемый». – Пятнадцать соток картошки, а мы с мамкой вдвоем…

– Сколько?! – ужаснулась Светка. – Зачем так много?

– Свиньи картошку жрут, – пояснил Колокольчиков.

– Ну, всем ясно? – вступил в разговор вожатый. – Товарищ в свинопасы готовится! На черта ему учиться в принципе?

– Сам – в свинопасы! – крикнул Васька. – Сашка на шахте работает! А его тоже все время разбирали! Мамаша вот ее! – ткнул пальцем он в Парамонову и, захлебываясь слезами, выбежал из класса.

– Ну, что я говорила! Сначала братец его учителям нервы мотал, теперь этому же Васечку учит! – высказалась Нинка.

Притихшие ребята не отвечали на ее реплику.

– Может, простим его на первый раз, – предложил Валерка.

– Ага, и в протоколе запишем: «Васю прощаем!», – сострила командир класса.

– Ну, предупреждение…

– Вам жалко его стало, потому что он заплакал? – запальчиво спросила Парамонова. – А вы видели, как учителя по вечерам плачут? И корвалол в стакан с водой капают…

– Ну, заставим Ваську перед Верой Степановной извиниться! – опять предложил Абалкин.

– И все?! – обвела глазами товарищей учебный сектор.

– Что, хочешь, чтоб мы его из пионеров выгнали или из школы? – спросила ее Светка.

– Хочу! – с жаром подтвердила свою принципиальность Нинка. – Только не выгоните! Потому что вы… потому что вам…

– Да, не выгонит его никто! – авторитетно заявил Генка. – Даже если вся школа единогласно «за» проголосует! У нас Закон о всеобщем среднем образовании. За уши до окончания восьмилетки тянуть будут! А потом в ПТУ…

– А с другим решением я не согласна! Можете считать, что я «против» всех ваших решений голосовала! – объявила Парамонова и, задрав подбородок, ушла домой.

– А ты что всю дорогу молчишь, Толя? – обратилась Светка к другу детства. – Вы с ним, вроде, приятели!

– Вася – хороший человек… – сказал Иванов.

– Ага, только хулиган и двоечник, – закончила Петрова.

– Вася – хороший человек, – опять начал Толя. – У него мать техничкой работает, получает мало. Мой папа говорит, они за счет хозяйства живут. А Васька всю мужскую работу по дому делает.

– Какую – мужскую? – спросила Ромашкина.

– «Какую?» – передразнил приятель Колокольчикова. – Дров наколоть, уголь принести, печку затопить, воды принести с колонки. Это вы в квартире живете, не понимаете: у вас батареи и вода из крана. А у них еще свиньи. А свиньям картошку варить надо, в стайке чистить. Потом Васька с тетей Тамарой по воскресеньям на базар ездят мясо продавать.

– А Сашка? – тихо спросила Ленка.

– Сашка отдельно. Он с армии вернулся, с девчонкой из их класса стал жить. Мамка говорит, Людка беременная. А Сашка на шахте работает, и дома тоже. Ну, помогает матери, да не успевает везде.

– А ты, Толя? По-товарищески?

– Лен, у нас же свое хозяйство: свиньи и кролики! Отцу помогать надо. Да и Васька все: «Мы – сами! Да, сами!»

– Ну, дела-а! – протянул Генка. – Придется, наверно, нам с парнями навоз покидать! В качестве шефской помощи.

– Ну, и как решим с Колокольчиковым? – растерянно спросила Ленка у товарищей.

– Ребята, я – пас! – используя спортивный термин, отказался Абалкин.

Петрова повернулась к Ромашкиной. Та задумчиво пожала плечами, потом сказала:

– А давай Семену все расскажем, а он уже пусть сам – «со всей принципиальностью»!

«А, действительно, хоть и не в свинопасы, но на черта ему учить, в принципе?» – думала про Ваську Генкиными фразами по дороге домой Светлана. «А с другой стороны, Закон … Учителя, что его за уши должны тянуть до окончания восьмилетки?»

Светка хихикнула, представив лицо Семена Григорьевича, пытающегося разрешить эту диллему. «Пусть решает! Борман!» – с неожиданной неприязнью подумала политсектор и облегченно вздохнула.


История двадцать третья,

танцы и новые симпатии

Наташка со Светкой продолжали заниматься в кружке народных танцев в местном клубе. А Ленку тетя Рая два раза в неделю возила с пересадкой на двух автобусах в городской ансамбль народных танцев. Тете Рае было не жалко своего свободного времени для Ленкиных перспектив. Ансамбль назывался «Калинка». По аналогии с всемирно известной «Березкой». «Калинка» участвовала в областных и республиканских смотрах и конкурсах детских танцевальных коллективов. И даже занимала призовые места.

Сестры Овечкины вытянулись и, не прекращая, обижались на Галину Николаевну за отсутствие сольных номеров для них. Пока не бросили танцы.

Наташка и Светка тоже сольно не выступали. Но как-то мирились с этим обстоятельством. На концерте, посвященном 8 Марта, подруги должны были танцевать гопака вместе с другими девчонками. Движения были отработанными на многочисленных репетициях и выступлениях на сцене школы и клуба. Ромашкина с Малининой озорно летали по танцклассу, вытягивая ножку и красиво открывая и закрывая руки. Руководительница кружка бросала в их сторону одобрительные взгляды. Вдруг Светка, не успев ничего сообразить, во весь рост растянулась на полу. Наташка помогла ей встать. Оказалось, сломался каблук у правой туфли. Прихрамывающую девочку Галина Николаевна отпустила домой, наказав к завтрашнему дню подлечить ногу и починить обувь. Дома мама туго перебинтовала Светке голеностопный сустав, и та отправилась в пункт ремонта обуви.

Обувь на поселке чинил молодой армянин, осевший в Сибири по семейным обстоятельствам. Он женился на русской. Девушка Вера отказалась поехать с любимым в Армению. Солнцу, пирамидальным тополям и цитрусовым она предпочла ежедневное общение с однокурсницами и сестрой. Невзирая на сорокаградусные морозы зимой и вероятность остаться вдовой из-за неприспособленности мужа к этим морозам. Такую вероятность, впрочем, она не учитывала. Армен тоже был оптимистом. Пессимисткой была его мама. Но молодожены маму Армена тоже не учитывали. Как раз в силу их молодости.

У мужчины сейчас был медовый месяц. Никто и ничто в жизни не могло омрачить его солнечно-весеннего настроения.

– Здравствуйте! – вежливо обратилась Светка сквозь закрытое окошко к обувщику.

– Привет! Как деля? – обрадовался худощавый низкорослый Армен, не открывая окошка.

– Я обувь принесла, – немного помолчав, продолжила девочка.

– Малядец! – со счастливой улыбкой, не отрываясь от работы, одобрил

молодожен.

Ромашкина недоуменно посмотрела на закрытое окошко и уточнила:

– У вас заказов много?

– Хватит! – весело сверкая черными глазами, сообщил мужчина.

–Значит, туфли мои не возьмете, – сделала вывод Светка.

– Пачему, миляя? – жизнерадостно удивился Армен.

– Так вы окошко откройте! – предложила заказчица.

– А-а! – вспомнил обувщик. – Через дверь заходи!

Он, наконец, поднял нос, похожий на клюв хищной птицы, от починяемой обуви. «Орель, – вспомнила Ромашкина анекдот. – Только много болель».

– Завтра будет готово? – поинтересовалась Светка, отдавая туфли.

– Будет, будет! – с готовностью пообещал мастер.

На следующий день девочка пришла в пункт ремонта обуви. У Армена на стульях, ссутулившись, сидели носатые родственники в черных пальто. Хищными взглядами исподлобья они наблюдали за белокурой полненькой женщиной, пришедшей забрать демисезонные сапоги. Они напомнили Светке грифов из московского зоопарка. Вдохновленная вниманием мужчин блондинка удалилась, гордо прижав к груди отремонтированную обувь. Как будто это были не сапоги, а статуэтка Оскара. Светка попросила мастера выдать ее обувь. Армен со счастливым лицом предлагал девочке на выбор черные туфли разных моделей и размеров. Ромашкина привередничала и не соглашалась ни на какую обувь кроме своей. Светкины туфли отремонтированы не были.

– Вы же обещали! – пристыдила девочка.

– Извини, миляя! Заказов много! – не пристыдился обувщик.

– Завтра приходи! – радостно предложил он.

Но и назавтра туфли не были готовы. Танцевать Светке было не в чем. Поскольку у Ромашкиной еще болела нога, то обстоятельство это не очень ее расстроило. Расстроило это Галину Николаевну, которой срочно пришлось искать Светке замену.

В день выступления Ромашкина с Долговой заняли хорошие места в зале родного клуба.

– Света, привет! У вас тут не занято? – услышала девочка рядом голос Толика.

– Не занято. Тоже концерт пришел посмотреть? – обрадовано спросила Света.

– Надька с Ленкой Петровой пригласили, – небрежно отозвался мальчик.

– Не знала, Толя, что ты тоже танцами интересуешься! А Ваську пригласили? – на всякий случай поинтересовалась Ромашкина.

– Пригласили, – откликнулся Толик. – Но ему, как всегда, некогда. Слышала, Свет, дядя Володя Прошин на Севера уехал, деньгу зашибать.

– Да, мама говорила.

Ирка, не вступая в разговор, угостила одноклассников шоколадными конфетами. Те хором поблагодарили и засмеялись.

– А знаешь, что Алешка с Нинкой Парамоновой дружит? – шурша фольгой от «Красной шапочки», спросил мальчик.

– Да ну?! Алешка такой красивый, а Нинка – серая мышка, к тому же зануда редкая. Вся в мать!

– Ну, зануда не зануда, а в Лешку втюрилась, будь здоров!

– Ты откуда знаешь?

Толик глазами показал на пробирающуюся к их ряду парочку. Нинкины серые невыразительные глазки, чуть подкрашенные черной тушью, сияли. Алексей покровительственно держал руку на ее плече. Светка поразилась Нинкиному преображению. На Парамоновой были цветастое крепдешиновое платье, цепочка, сережки, кудряшки и косметика Веры Степановны. А главное, девчонка светилась изнутри волшебным светом. Светом ее любви к Алешке. Нинка, как будто была елкой, которую перед праздником «Взяли из лесу домой». Ее украсили и зажгли гирлянду. Только гирлянду протянули не на елочных ветвях, а внутри ствола.

– У вас не занято? – пропела Парамонова счастливым голосом.

– Нет, не занято, садитесь! – пригласил Толик.

Алешка левой рукой пожал руку другу детства, тепло улыбнулся бывшей подруге, поинтересовавшись ее делами. Светка ответила, что нормально. Ирка Долгова передала Алешке с Нинкой две конфеты «Мишка косолапый». Нинка кивнула одноклассникам и забыла об их существовании. Она разговаривала только с Алексеем и смотрела только на него. Кажется, девочка не понимала даже, где она и кто сидит по левую руку от нее. И чем ее угостили. Начался концерт. На сцене клуба жители поселка поздравляли женщин, пели, читали стихи, в гопаке проскакали девчонки из танцевального кружка, Лидия Михайловна запела про «Оренбургский пуховый платок»… А Нинка смотрела только на любимого. Алешка показал рукой на выступающих.

В это время на сцену опять вышли танцовщицы с номером «Морячка». Солировала Надька Кацуба. На заднем плане Наташка Малинина старательно вскидывала ноги и встряхивала челкой, как норовистая лошадка. Светка подумала, что она, наверное, тоже излишне обнаруживает свое старание в танце. Надькины же движения отличались плавностью и законченностью. Ее белая рубашка с матросским воротником самостоятельно расстегивалась на вспухшей за последние полгода девичьей груди. Надькины щеки розовели из-за этого обстоятельства. И еще оттого, что девчонка стеснялась солировать. Она опускала глаза со светлыми ресницами долу. И от этого сочетания женственности и детской стеснительности веяло таким очарованием, что все в зале невольно залюбовались Надюшкой. Светка повернула голову к Толику. Тот сидел, открыв рот, не узнавая одноклассницу. Он даже моргать забывал.

Надевая верхнюю одежду после концерта, Светка с Наташкой видели, как заботливо поправляет Алешке кроличью ушанку Нинка. У Парамоновой на ее пепельные кудряшки была натянута новая шапка с отворотом из белого мохера, связанная английской резинкой. Толик подавал Надьке малиновое пальто, глядя на нее восхищенными глазами. Петрова ревниво смотрела в их сторону.

– Пошли? – сказала Ирка Долгова, засовывая в карманы пальто Светке и Наташке по конфете.

Они втроем шли по мягкому снегу. В лица дул влажный ветер, пригоняющий летящую на плотных облаках весну. Светка вспомнила про Ромку. «Как он там, интересно, в своем летном училище?» – подумала она.

– Весной пахнет! – вслух сказала Ромашкина.

– После праздника придешь на занятие? Нога не болит? – спросила Наташка.

– Болит немножко. Приду, Армен туфли починил, – ответила подруга. – Будем танцевать!


История двадцать четвертая,

прощание с детством

Восьмые классы учились во вторую смену. Возвращаясь по вечерам домой, Светлана подозрительно часто стала встречать гулявшего у дома Алешку. Впрочем, ничего подозрительного в этом не было. Он в это время гулял со своей постаревшей собакой Азой. А то, что Прошин непременно заговаривал с девочкой, предлагал пройтись или посидеть на лавочке, глядя на нее блестящими глазами, Света объясняла возвратом детской дружбы. Разговоры, в принципе, были ни о чем. Просто с Алексеем было замечательно легко. Он рассказывал смешные истории, а Светка ухахатывалась.

В этот вечер в начале октября было тихо и тепло. Влажный воздух, пахнущий опавшими листьями и подопревшей травой, навевал приятную прозрачную грусть. Вместе с теплым воздухом ранней осени в грудь вливались неясные желания и необъяснимое стремление к полету. То ли осенним листом, то ли птицей хотелось улететь куда-то далеко. Может, к южным морям.

Возле подъезда привычно торчал Алешка. В этот раз он был без собаки. Наверно, Аза уже нагулялась. На одинокую фигуру симпатичного юноши сверху грустно взирала луна. Он, в свою очередь, печально смотрел в небо. Заметив возвращающуюся из школы подругу, Алексей заметно повеселел. И стало ясно, что он-то никуда не собирается улетать от родного дома и от Светки.

– Привет, Светик! Что-то ты долго! А я тебя жду! – радостно сообщил Лешка.

– Собрание! Комсомольское, – в тон ему ответила она. – Выбирали ребят в актив школы. Самых достойных! – похвасталась Светлана.

– Тебя, конечно! – поддел Лешка.

– Не угадал! – обрадовалась подруга. – Меня – комсоргом класса.

Они присели на лавочку перед домом.

– А, по-моему, ты – самая достойная! – улыбаясь, продолжил парень. – Ты, вообще – лучше всех! Хорошая девчонка и… Красивая!

Не успела Светлана удивиться тому, что кто-то считает ее красивой, как почувствовала, что Алексей прижимает ее к себе. Губы непривычно обжег чужой горяче-влажный рот, в спину неприятно ткнулась Лешкина культя. Парень дрожал от любовного озноба. На Светку внезапно нахлынуло отвращение, смешанное с острой жалостью. Сразу же ее охватил ужас, оттого что она чувствует это не к какому-нибудь грязному бродяге, а к АЛЕШКЕ, своему другу! Может быть, самому лучшему. Девочка отшатнулась от влюбленного, со страхом глядя в туманные глаза. Лешка понял.

– Из-за этого? – горько усмехаясь, спросил он и поднял культю.

Светке хотелось крикнуть ему в самое лицо: «Да!». Чтобы больше никогда

не возникало таких вопросов! Чтобы не испытывать щемящее чувство вины! Чтобы выплеснуть все, что сейчас душило ее изнутри! Но так было нельзя… Она помотала головой.

– Я другого люблю.

Слова с трудом выдавливались сквозь губы.

Соврав, девчонка кинулась внутрь спасительного, дышавшего теплом подъезда. Она не помнила, как проскочила семь лестничных пролетов… Не помнила, что спросила, открывшая дверь, мать… Света, вбежав в свою комнату, бросилась лицом вниз на кровать. Она ругала и ненавидела себя за непонятно откуда всплывшую брезгливость. Тело девочки сотрясалось в рыданиях. Оттого, что ничего нельзя изменить: ни Лешкино тело, ни его отношение к ней, ни ее – к нему. И оттого, что больше не будет детской дружбы, когда все было легко и просто. И оттого, что теперь отношения с таким знакомым Лешкой стали вдруг незнакомыми и пугающе сложными… Мама, стоявшая у закрытой двери в комнату дочери, не смела войти.

Проснувшись утром, Света почувствовала себя разбитой и подавленной. Не хотелось вставать, умываться, есть… Вообще ничего не хотелось. А главное, не хотелось видеть Лешку. Но она точно знала, что увидит его. Только не знала, что сегодня будет ему врать. Сказать правду любящему и страдающему Алексею было бы очень больно и неправильно.

Мама озабоченно потрогала лоб дочери, пощупала ей, на всякий случай, живот и без лишних вопросов предложила:

– Спи! Я будильник на десять поставлю.

На уроках девочка, глядя невидящим взглядом перед собой, ничего не слышала.

– Ответит нам Света Ромашкина! – услышала она, как из другого мира, голос Риммы Ивановны.

Светка что-то ответила, плохо понимая, что говорит.

– Ромашкина! Ты сейчас мне плюнула в самое сердце! – разочаровалась учительница. – Напиши-ка нам на доске…

Та не двигалась с места, глядя в парту. Надька хихикнула от необычности ситуации. Толя двинул ее локтем в бок.

– Ты что, не готова?! – изумилась Римма Ивановна. – Садись, два!

Светке было все равно.

После уроков Толик, послав Надьку к чертям, побежал за бывшей подругой.

– Свет, у вас что случилось? Кто-то умер?

«Умер!» – со злорадством хотелось ответить ему, чтоб он отстал.

– Нет! Голова просто болит! – ответила Света.

– Ну, ты это… Лечись! Мать – врач, все-таки! – посоветовал Толя, проводив одноклассницу до дома.

Алешки на привычном месте не было. Девочка облегченно вздохнула и вошла в подъезд. Мгновенно в проеме вырос Алексей, загородив его своей рослой фигурой. Светкин испуг моментально сменился жалостью. Она просительно посмотрела в Лешкино лицо.

– Кто он? – зло выдохнул парень и решительно пообещал: – Я ему морду набью!

Света почувствовала запах перегара. Ее жалость тоже как-то сразу перегорела. Внутри стало пусто. Она молча оттолкнула взглядом Лешку, как когда-то Бочкина. Несчастный влюбленный опустил руки и прислонился к стене, уронив голову.

– Не любишь? – тусклым голосом спросил он.

– Лешка… «Эх, ты!» – хотела закончить девчонка, но, не договорив, поплелась вверх по ступеням…

Дома мама посредством соковыжималки давила сок из калины. Стена возле стола, лицо, плечи и руки женщины были в красных брызгах. Как будто у них в квартире собирались снимать фильм ужасов. С мамой в главной роли. Или, на худой конец, детектив «Следствие ведут знатоки». Почему-то это зрелище вывело девочку из вакуума равнодушия. Как будто она увидела на маме брызги своей крови. Светка горько заплакала по себе и Алешке, прежним.

– Ну, ты что, дочь? Что случилось? – ласково спрашивала мама, обнимая дочку и гладя ее по голове, как маленькую.

– Двойку по химии получила! – всхлипывала Света.

– Ну, вот еще беда-то! – успокаивала мама. – Дурочка! Исправишь.

Светлана села за уроки. Текст в учебниках то появлялся, то исчезал под ручьями набегающих слез. Девочка даже не пыталась их вытирать, только иногда сморкалась. Эти слезы приносили облегчение.

«Ну, Римма Ивановна, стерва! Совсем, видать, девчонку заела! Как Светка вчера рыдала! Если так дальше пойдет, придется идти в школу разбираться», – думала взрослая женщина. Она ничего не знала о своей девочке.

Да, и разве могла дочь-подросток объяснить маме, что ей не хочется в эту взрослую жизнь с ее взрослыми неразрешимыми проблемами, что ей так уютно было в своем советском детстве, которое должно было, непременно быть счастливым?!

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.