Скатилось солнце во слезе. Шахтёрская повесть

Рейтинг:   / 0

Подробности

Категория: Проза

Автор: Виктор Коняев

Просмотров: 5972

2009 год, Выпуск № 5

Всем, добывающим в недрах Земли-матушки

потребное людям

и хлеб свой насущный – земной же и поклон.

Всем, упокоившимся там навеки, Царствие Небесное.

Автор

Вторая неделя доходит, как Пашка Зотов холостякует. Как ему не нравится слово «холостяк»! Тогда, может, лучше сказать «холостякствует»? Три буквы добавилось, а смысл убегающе тонко, но изменился. Холостяк – значит холостой, пустой, пустышка, пшик, а толку нету. Какой же он пшик, он нормальный парень, опять не то, раз женат, дите имеет – стало быть, молодой мужик. И снова не по нраву. Ему 20 лет, бороды нет, лопаты тоже, мужиком рановато вроде. А лопата как раз и есть, на работе, в шахте. Выходит, все же мужик. Вот надо же, заплетешься в тенеты слов и смыслов. Короче, ушла Ленка, две недели назад, забрала сына, получку и порхнула к родителям своим, в центр города; его мама здесь недалеко живет, тоже в бараке. А он, получается, остался одиноким, брошенным, но… молодым и свободным, правда, без денег, а без денег, как известно, девушки не любят. Все забрала, копья не оставила, в смысле – ни копеечки. Пришлось у матушки одалживаться, ничего, сегодня аванс, не пропадет.

Копошились мысли эти в полусонной Пашкиной голове. Он еще не проснулся окончательно, но уже и не спал – так междусонье-междуявье. В коридоре чем-то брякнула соседка, звонко-металлически, совсем разбудила. Вот суетуха, не даст поспать. Будильник черными разнодлинными перстами казал девять часов без пяти минут. Встать, что ли?
А что делать? Действительно, что? Всего-то хозяйства – комната в бараке 4 на 3 метра, в ней печка, койка, стол, детская кроватка, этажерка
и чемодан под койкой. Да еще кран водопроводный, ну это уже роскошь, не утопнуть бы в ней, не в воде, а в роскоши.

Паша подозрительно посмотрел на потолок, хотя если клопы и были, то к свету утра куда-то прятались. Как вести хозяйство, коли никакой живности нету, клопов и тех мама изжила. А какие табунились сочные в красном скопища! Комнату эту ему выделили в апреле. Мама хлопотала, добилась, вселились.

Первая новосельная ночь, понежились молодые в объятьях обоюдных, пора отдаваться объятиям Морфея, а что-то мешает – там почешется, тут позудится.

– Паша, тебе не кажется, что нас кто-то кусает?

– Похоже на то.

Встал, прошел к выключателю, включил свет. Батюшки вы мои родимые – что за картина предстала очам новоселов! По стене, у которой их кровать, и простенку до окна стройными когортами, чеканя шаг, двигались жаждущие крови клопы. Паша за свою барачную жизнь встречал этих хищников, но не в таком количестве, да и мама боролась с ними успешно, а Ленке картина узренная внушила ужас, она села на кровати, замоталась в одеяло.

– Паша, это кто такие?

– Клопы это, барачные аборигены.

– Они нас сожрут! Посмотри, Ромку не заели?

Сын спал в железной кроватке, клопов на нем и на постельке не видно.

– Его кроватка от стены отстоит, наверное, они не могут к нему запрыгнуть.

У ней вид уморительный – закуталась до подбородка, как в плащ-палатку часовой.

– Ты с одеялом на себя всех клопов, что были на постели, собрала.

Реакция последовала моментально, и с такой брезгливой гримасой, будто сбрасывала с себя нечто гадкое и липкое, осталась нагишом и заоглядывалась вокруг, ища кровососов.

– Ты так не шути. Что делать-то будем?

– Попробуем спать со светом.

Но местные насельники до того, видать, изголодались, пока комната стояла без жильцов, что и свет их не отпугивал. Они по стене взбирались на потолок и оттуда десантировали на жертвы. И самое интересное, по наблюдениям кусаемых Пашки с Ленкой, в полете умудрялись менять направление движения, выбирая куски плоти повкуснее. Вот же гады изощренные. Поздно уснули, утром трудно вставать. Потом Павел позвал маму, Ленка с сыном эвакуировались к тестю с тещей, а они выбелили комнату с какими-то добавками мамиными в известку, перетряхнули постели, клопы и сгинули.

Так что в данный момент из живых существ при Павле находились только мухи. Правильно, они и будут находиться, он с работы пришел в десятом вечера, погрел на плитке суп, съел, а греть воду и мыть посуду заленился, уставший был, почитал, лег спать, мухи доедают остатки ужина. Ладно, все равно больше не усну, вставать надо.

Тело постанывало после вчерашней смены. И то, они вчера набурили шпуры, отпалили и почти убрали. Неплохо за шесть часов. График работы на шахте не такой, как на обычных, поверхностных производствах. Четыре смены с восьми утра до двух дня, выходной, потом четыре смены с двух дня до восьми вечера – и так по суточному циферблату. Не совсем удобный график, особенно как вот сегодняшняя смена – со дня до вечера, зато можно выспаться. Сегодня ему идти вторую смену во вторую смену –
масло, залитое маслом.

Потихоньку раскачался, согрел воду, вымыл посуду, побрился, мухи галдели возмущенно, лишившись пропитания. А вот умилостивить заурчавший желудок вовсе нечем. К маме придется идти, хоть поесть даст, а забутовку, пайку подземную, возьмет с аванса в буфете.

* * *

– Что у нас за погоды на дворе?

Отдернул шторку на окошке. В десятке метров от барака асфальтовая дорога вела к шахте, до нее пара сотен шагов, фактически барак построен на шахтовой территории, сразу за дорогой столовая, там часто поминают погибших шахтеров. Правее грунтовка уходит вверх,
в ряды улиц из частных домов.

Лето, июнь, тополиный пух клочками белых облачков лег на землю, под самым окном, в низинке, целое покрывало белесой икры с белыми ядрышками семян едва поколыхивается ветерком.

Эх, на речку бы, с пивком да с красотулькой длинноногой. Ну-ну, помечтай, а в погреб холодный, шахтой прозываемый, да с лопатой полукубовой не желаете, сударь? Он уже хотел отойти от окна, но зацепочка для глаза вышла из-за кустов в том месте, где начиналась улица Внутренняя. Женская фигура в красной юбке шагала вниз.

«Катька, точно она, у ней такая юбка и походка ее. Ко мне явно идет. Это уже походит на преследование. Уйти, что ли, по-быстрому? Вот еще, но лучше все же встретить на улице».

Летом собраться минутное дело, когда закрывал ключом дверь, супротивная на щелку скрипнула, и в той щелочке обозначился остренький носик и глаз под стать – бабка Степанида, соседка-юла.

«Не дай бог, Катька бы зашла, все Ленке доложено будет».

Вышел на крыльцо, как хорошо! Солнце сквозь мощно шевелящиеся ветви высоких тополей семафорно чередовало слепящий свет с успокаивающей глаза тенью. Надо отойти от дома.

Пуховая поземка обвивала ноги, взвихривалась при движении, он отошел к заборчику. Катерина приближалась, походка у нее действительно своеобразная, широкая, мужская, и руками при ходьбе отмахивает по-солдатски.

– Здравствуй, Паша.

– Привет.

– Ты куда собрался, к матери?

– Угадала.

– А че угадывать, я так знаю.

– Ты все про меня знаешь?

– Не все, но много. А почему дома не дождался? Может, вернемся к тебе, посидим?

– Катюха, я тебе уже объяснял, не будет у нас с тобой никаких дел.

– А зачем тогда потащил меня в стайку; тогда, значит, были дела?

– Да пьяный я тогда был, и напряг мне надо было снять.

– Ты не напряг тогда снял, а трусы с меня.

– Я тебе разве что-нибудь обещал?

– Нет, не обещал. Пойдем все же к тебе, неудобно на улице.

– У меня соседка сущий опер НКВД, жене будет сразу все доложено, а я жену свою люблю, и скандалы мне ни к чему. Все, прощай, мне надо к матери, а потом на работу во вторую.

Он быстро пошел к дороге вдоль забора у тополей, сдувая с земли резким шагом стайки пуха, не оглядывался, она не окликнула.

«Зачем я тогда с ней связался? Какая-то она неприкаянная. И жалко ее. Жалко?! Теперь мне что, с Ленкой разводиться и жениться на Катьке? Совсем не смешно. Я ее влюбил в себя, что ли? Да, да, у нее таких влюбленных перебывало, наверное, как в бочке огурцов. Все, забыто».

До матери и идти-то всего два поворота да три заворота. Он шел и вспоминал тот день. Холодно было, дождило, в природе хмурь и пасмурь. Паша с утра проводил друзей, гостивших у них, лучше сказать, у него. Ленка на второй день их приезда намылила хвост и умотала к маме с папой, прихватив сына. Его друзья из Томска, Генка с Наташкой, на Ленку, в общем-то, обиделись, виду не подавая, но он понял, хорошо знает друзей.