Фёдор Григорьевич, Деррик и др.

Рейтинг:   / 0

Подробности

Категория: Проза

Автор: Креков Виталий Артемьевич

Просмотров: 5431

2009 год, Выпуск № 5

Из класса, в котором учился Дерик самым большим снимком на школьном Олимпе выделялся Вовка Тэдэр. Снимки хорошистов делали помельче, а по успеваемости Тэдэр круглый отличник и выглядит на фотографии не менее значительно, чем ректор какого-нибудь института, и венок его обрамлял лавровый. Какой-то злодей за время каникул написал на фото под венком две даты. Вовка смутился и велел снять. Ничего, забелили красочкой.

Жил Тэдэр рядом со Шкуриным. И у тех, и у других живности полная чаша, так что сала, мяса и потрохов по холоду больше чем предостаточно. А когда давали муку, то обе домохозяйки, простаивали там, в магазине, в очереди. Мука – это большое дело.

Дерик, похлебав с весовым хлебом капустных щей, бежит звать на улицу Вовку по чистому снежку. И так радостно на его душе, что нет грязи, что обувь, когда обметёшь снег, ещё чище, что не в чем никого упрекнуть. Вовка дома, у него еще не съедена и половина обеда: это котлетки в коричневом соусе. Дерик стоит у порога, так как кухонька небольшая, и сразу от порога начинается кровать. Горница тоже небольшая, но как чисто: пуховые подушки в наволочках, кровать с подзором, везде вышивки. Вслед за котлетами Тэдэр уминает пирожки с осердием, после пирогов розовый пряник с обливной глазурью. Запивает пряник молоком, полоща им рот, словно микстурой, когда болят зубы, усердно, энергично, проглатывая всё в свою утробушку.

В грязь Дерик сюда не ходит. Анастасия Никитична, мать Володи, скоблит от калитки деревянный тротуар и крыльцо до белого косарём и стальной сеткой так, что, если захочешь зайти, то оставляй обувь у калитки. Мальчишки, вызывая Тэдэра, пронзительно свистят. Дерик не может так свистеть, поэтому он крякает.

Как уже говорилось, в шестом классе Дерик стал одним из первых нарушителей дисциплины. Дерик понимал, что ведёт себя дрянно, но путь к исправлению казался почти не выполним. Возьмём те же сапоги. У мальчишек они были кирзовые, а у Дерика резиновые. Дерик пропадал на скотном дворе, помогая матери убирать навоз, носить корма в носилках с холодными скользкими ручками. Мать в этом не участвовала. Дерик работал в паре с передовой дояркой области Галей Давыдовой, а та себя не жалела. Следы животноводческой деятельности с резины хорошо смывались, но не всегда была возможность вымыть сапоги. Дерику хотелось носить суконные брюки и пиджак, а доставалась только простая ткань и вельвет. Все какое-то малоопрятное. По любому поводу грубил и учительницы отправляли его на экзекуцию, как говорил Дерик, к директору школы Шемчуку Петру Ивановичу. А тот накурит в своей жаркой кандеечке да поставит навытяжку по стойке смирно. И надо стоять, пока он не спустит свой гнев, как воздух из велокамеры.

Вызывали Дерика два раза на педсовет и в присутствии матери, собирались отдать в воспитательную колонию вслед за нарушителем Тютиковым. А тот, словно в родной дом туда попал, сразу к лошадям, животным. Из колонии начальство отправило Тютикова обратно через два месяца, мол, не того прислали. Тютиков после колонии, сразу по возвращению, на конном дворе молодняк принял. Пример для Дерика вроде бы и неплохой. Фёдор Григорьевич на педсовете, ровно прокурор, пугает навозом, лопатой, вилами, напоминает о недостойной доли пастуха. Мать ревёт, заливается. Дерик молчит. Он знает, что, где вилы, навоз, лопаты, его люди любят, хвалят, что он – мужичок, любой работы не боится. А это бригадир Давыдов, управляющий фермой, мужики фронтовые. Как-то Дерик написал стихотворение «Судьба лошади», так эти уважаемые люди говорили, послушав: «Запиши нас, когда вырастешь, у тебя получится». Вот это и давало надежду на большое будущее.

Хотели Дерика отправить в соседнюю деревню Маручак, чтобы как-то сменить атмосферу. Такое практиковалось и давало положительные результаты. В тот год к школе Дерика прикрепили двух великовозрастных болванов из Маручака. Так они ездили на занятия на лошади, справной лошади. Как мужики, распрягали её, ставили в заветренное место, покрывали ватным одеялом, давали корм. Туда же, к лошади, на перемене ходили курить папиросы «Байкал». Никого не обижали, довольно смирные ребята. По сдаче экзаменов за семилетку, отбыли в свою деревню. Дерика хоть и полагалось отправить в Маручак, но мать расплакалась, причитая, кто будет таскать носилки. Педсовет оставил Дерика в школе. Ходить одному далеко, да и ездить не на чем. Школьной лошади уже не существовало. До нового года её доконал Пётр Иванович. Как обычно, приехал со своей Капитолиной Ивановной к шуряку на Новостройку, не распрягая её, распсиховался и погнал обратно голодную лошадёнку, пока она не упала да не издохла за кладбищем села Берёзово.

Когда Дерик с большим напряжением духовных сил перешёл в седьмой класс, он решил стяжать в себе положительные начала. Сочинял стихи для стенной печати, пел в хоре, рисовал, но это не считалось главным. Главными считались алгебра и геометрия, по которым Дерик уже с начала учебного года обрекался на провал. Физика и химия, родные предметы алгебры и геометрии, в понимании Дерика были вражескими. Дерик мечтал стать художником, поступить в художественное училище. Преподавателям точных наук объявил невидимую войну. Зубрил слова немецкого языка, добил русско-немецкий разговорник. И всё для того, чтобы стяжать репутацию положительного начала.

Фёдор Григорьевич, как всегда, был строгим, требовательным, преподавал рисование и труд, распекал по местному радио родителей нерадивых учеников. Как-то в филиале продуктового магазина, когда в главном была ревизия, а это, почитай, эпоха, Фёдор Григорьевич купил литр водки и несколько ржавых селёдок. Стоявший в очереди сзади, Дерик настолько удивился, что почувствовав катастрофу, ахнул и, не удержавшись, сказал: «Да куда вы столько, Фёдор Григорьевич!» Дерик знал, что и с бутылки люди звереют. Вон сожитель Ганашучки таскает её за волосы. Только Астраханцев Дмитрий Иванович, отец соклассника Бориса Астраханцева, за стаканчиком кизилового ликёра рассказывает своему брату Петру про боевые схватки да про маршала Баграмяна. Фёдор Григорьевич молча, будто бы и не слышал, спрятал бутылки в дерматиновую сумку и, затянув змейку, вышел из филиала магазина.

Во второй половине учебного года зарисовку Дерика о передовой доярке Давыдовой Галине Прокопьевне напечатали в районной газете. Это не имело положительного значения для продолжения учёбы. Дерик решил как-нибудь дотянуть до конца, а там поступить в культпросветучилище на библиотекаря, что было более чем реально. Быть художником отменялось. Художественное училище было далеко, да и надо было иметь начальное образование, полученное в художественной школе. Но живопись Дерик не бросал – нельзя было оставлять единицы положительного начала.

Перед Новым годом в школе на переменах играли на гармошке. Её купили на общественные деньги, заработанные на копке картофеля. Целую неделю работали всей школой и вот – результат. Вовка Тэдэр уже не бегал на большой перемене домой поиграть на своей хромке, купленной на два месяца ранее, а тренировался в школе. Плясовые кргулый отличник исполнял на «хорошо». И Дерик вприсядку давал по три–четыре круга. Пыль стояла, как говорится, столбом.

После зимних каникул на уроках труда начали строгать школьными шерхебелями и рубанками тёс, снятый с обветшавшей школьной крыши – уже не пиломатериал, а смесь грязи, лишайников и полусгнивших волокон. Всё это хорошо впитывало влагу, надёжно сохраняя её в своём теле. Выдержав доски две недели в натопленной, точно баня, столярке, бывшем кабинете директора, Фёдор Григорьевич решил больше не упускать время, чтобы во второй половине марта встретить день птиц гостеприимными скворечниками. Предупредил, что по выполненной работе будет выведена оценка за год, так что надо проявить старание. Девчонки усердно елозили по мокрым доскам тупыми рубанками, что были давно забиты волокнами обрабатываемого материала. Фёдор Григорьевич просил ребят помочь девочкам в их работе, проявить своё сознание. Это была беда. Мальчишки сопели, девчонки плакали. Дерик терпеливо довёл доску до требуемого состояния, но когда стал распиливать на нужные детали, она рассыпалась на кусочки. От неудачи Дерик разбил об верстак остатки доски и даже плюнул.