Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Фёдор Григорьевич, Деррик и др.

Рейтинг:   / 0
ПлохоОтлично 

Содержание материала

– А плевать-то зачем? – строго сказал Фёдор Григорьевич. Дерик, взяв себя в руки, по-мужски ответил:

– Придётся искать.

– Вот и ищи. Доведи дело до конца, – уже помягчев, посоветовал учитель.

Дерик уже увидел сложившуюся ситуацию, где никто не ныл, а искал выход. Многие мальчуганы, у которых «нормальные отцы», принесли свой справный инструмент, гвозди. Сушили доски, прикладывая их к зеркалу печи, А где лопалось по волокну, терпеливо пробивали дранкой. Девчонки надеялись, что в зачёт примут их усердие и уже никого не просили помочь. Они знали, что отличники и хорошисты и по два скворечника доставят. Тэдэр, сын десятника на стройке, Герасимцев, сын столяра. Сын главного зоотехника Михайлов принёс посиневшую от времени пихтовую плаху. Вторично строгать не стал и завершил своё изделие, словно кепкой, на односкат.

Утром в воскресенье Дерик встал на лыжи, но не затем, чтобы с детворой покататься со склонов в крутом логу. Дерик пошёл на дело: нужно было найти подходящие две доски и этим решить проблему со скворечником. Он знал, что работу выполнит хорошо и пятёрка за неё не будет лишней. Вот только надо пару подходящих досок, оторвать от строения, потому что они просто так не валяются, и вечером, когда уже редко кого увидишь на улице, притащить их домой да распилить на детали. Лишней доски в посёлке не найдёшь. До тайги пятьдесят километров. Там совхозная делянка на поруб. Оттуда на тракторных санях возят пиловочник и обыдёнкой не обойтись. Дерик обошёл строения летних лагерей, где содержали молодняк молочного кормления. И везде, везде был только тонкий горбыль, досточки, собиравшиеся свернуться в трубочку, всё синее и старое.

На другой день поздним вечером Дерик решил поживиться досками с туалета скотного двора, в котором работала его мать. Но хозяин в бригаде, Давыдов Прокопий. И от мысли, что он, Дерик, нарушит порядок, становилось нехорошо. Мучился Дерик, мучился, да и поделился с дядей Прокопием своей бедой. Прокопий выслушал и легко разрешил дело:

– Тут у меня кормушки ремонтировали, остались коротыши. Хотел унести на собачью будку, да, ладно, бери.

Скворечник Дерик сделал на два ската, чистенький, оструганный. Тэдэр с Герасимцевым нашли полый ствол, видно трактористам, что ездили на лесосеку, заказали. Из него вышло четыре дуплянки. «Ну вот, теперь я вижу, что вы мужиками становитесь, – поощрил работу Фёдор Григорьевич.

Не помогла Дерику борьба за стяжание положительного начала. Брался он круто за математику, учил законы физики и химии, а не лежало к этому сердце. Бывало, запишет: дано, доказать, а доказательства не может представить в зрительном воображении. Записывает алгебраические примеры, а на что их применить, и не знает, не видит пользы. И как бы он не разрисовывал стенные газеты к Первому мая и Дню Победы, какие стихи не сочинял – всё равно не допустили Дерика до финиша, до сдачи экзаменов. Тут и работёнка для него сыскалась, подменить заболевшего водовоза, возившего на паре лошадей в тысячелитровой бочке воду на дальний телятник. Зарплата была не меньше заработка доярок хорошей группы коров. В четырнадцать лет это было здорово. А за то, что помогал матери доить коров, ухаживать за группой, управляющий обещал послать на курсы веттехников года через два, к совершеннолетию.

Прошло более тридцати лет. Фёдор Григорьевич четверть века проработал трудовиком в новой, уже средней школе. Это было новое кирпичное строение с производственными мастерскими и спортивным залом. Школа гордилась своими выпускниками, павшими на острове Даманский, в Афганистане, Чечне. Поколению Дерика повезло. Многие, в том числе Вовка Тэдэр, поступили в технические училища на механиков, слесарей КИПиА. Решили побаловаться, записавшись в аэроклуб. Там учили на пилотов запаса. Отлетав два лета на поршневых ЯК-18, ребята успокоились и работали, где придётся. Но тут призвали через военкомат на одиннадцать месяцев подучиться на боевых самолётах. Те поучились, присвоили им звания младших лейтенантов. Сказали: «Послужите!» Видно судьба такая, на сверхзвуковых летать. Эвон, как возгордились. Володя Тэдэр, пока летал в аэроклубе, познакомился с замечательной девушкой, красивой и внутренне и внешне. Такие и после тридцати обжигают сердца. Собрались его призвать, сказать: «Суши сухари, пора возгордиться», а у него эта красавица дочку родила. Не стали связываться, оставили. Так и прожил Володя всю жизнь в питательной среде. Был бригадиром монтажников химоборудования. Там в управлении и квартиру дали. Получив квартиру, ушёл на калым. Да такой калым, что выпадает не каждому. Зарплата не меньше инженера главка, химический стаж, работа на чистом воздухе в деревне: строй коровники! Жёнушка Люба главная в расчётной группе Кузбассэнерго. Вырастили двоих детей, умных да воспитанных. В последний раз, когда Дерик был у Володи, Люба жаловалась, что дети лучше их живут. А что значит, по Вовкиному жить лучше, Дерик не мог представить. Ранняя денежная пенсия, иномарка, трёхкомнатная квартира, два холодильника, в которых и сёмга, и сыры, из каждой комнаты застеклённый балкон. Что значит, жить лучше? Когда Дерик дарил книгу своих рассказов, Вовка отказался. «К чему, – сказал он, – прошлое вспоминать».

Шкурин, тот всё выпивал и дрался. Его часто сажали в тюрьму. Последний раз сидел на Мангышлаке. Говорил, что сидел за правду, за справедливость, за то, что бил прямо по сопатке начальников гадов, а что сидел, нисколько не жалеет. Друг Шкурина, Вовка Ганашук рано ушёл из жизни. Ганашучка со своим зеком Яней бросила группу коров и умотала в Мамайку. Туда же и Вовка с сестрёнками. Деревенские в Мамайке тоже выпить «не любили». Вовка рано связался с бабёнками. Как выпьет, где упадёт на улице в солому, там и проспится. Простудился, пошёл нарывами. Лежал на резиновых кругах. Соседка, жившая рядом с Ганашуками, а потом переехавшая в город и работавшая в больнице нянечкой, рассказывала:

– Бывало, лежит, мается, но жить сильно хотел. Просил пельменей, чтобы сил набраться, выздороветь, зарекался не пить. Раз прихожу утром, а мне сменщица моя говорит, что всё, соседушка мой потух. Я до сих пор, как вспомню, так плачу. К сердцу он близко прилегал. К вечеру Ганашучка на санях приехала. В морге тело завернули в засаленное ватное одеяло, прикрыли соломой и в Мамайку, хоронить.

А Дерик, став профессиональным литератором, выпустив четыре книжки стихотворных и две прозаические, уже, начиная со второй, не считал издания личным успехом. Даже публикации и лестные отзывы в толстых журналах не смогли и доли затушевать, восстановить порушенное катастрофой, которая случилась в четырнадцать лет его жизни. С каждым годом всё печальнее были воспоминания далёкого прошлого. И когда бревенчатую школу, где он учился, снесли, он часто медитировал в сёлах с еще сохранившимися подобными сооружениями. Они были пусты, блестели слепыми стёклами окон с ветхими крышами, но в них тоже готовились к выпускным экзаменам, волновались, плакали, когда получали свидетельство об окончании школы. Нет, надо любым усилием стараться получать хорошие оценки по всем предметам. Надо, чтобы всё было вовремя. Вот специально не учил, а в голову лезут тексты правил из математики, законы физики, химии. Как-то попробовал решить несколько примеров с буквенными выражениями, всё получилось, а ведь бился всеми правдами и неправдами в вечерней школе, добывал аттестат зрелости. Кончил заочно Литинститут, а не было никакого чувства победы.

Дерик помнил, как убирали экзаменационный класс школы молодыми берёзками, ставили в вёдра охапки черёмух и оранжевых купальниц. Было в этом нечто такое вселенское, что памятно на всю жизнь. Он хорошо представлял, как пили чай и ситро с привезёнными из города пирожными, но ему, Деррику, вход был заказан. А это было бы для победившего Дерика самым важным событием в жизни.

А Фёдору Григорьевичу в последние советские годы предложили создавать летопись боевой и трудовой славы госплемзавода. Выделили под музей помещение в двухэтажном доме. Собрали там старые аппаратурные вёдра, коллекторы, пульсаторы, доильные стаканы и приспособления для их монтажа, телогрейки, халаты. Грамоты, фотографии героев соцтруда, сведения о надоях молока, расширении пахотных площадей, заготовке кормов. Время, в котором жил Дерик, этот бесконечный океан жизни с передовиками полей и животноводства, со своим культурным слоем, учителями школ, управленцами предприятий высвечивалось в летописи узенькой полоской чёрно-белых фотографий. Люди, изображённые на них, рассеялись ещё в доорденский период совхоза. Фёдор Григорьевич, заведуя таким ответственным делом, был строг строгостью воспитанного интеллигентного человека. Говорили, что его жена Тася пьёт бурдомагу, что и сын Володя к зелью пристрастился. Гляди на Фёдора Григорьевича, в это никак не верилось. Скорее можно было бы поверить в то, что он мог прикрикнуть на свою жёнушку Таисью, да сына Володеньку. Пожухли бы от страха, как от мороза осенняя листва, от гнева небесного и прекратили бы недостойное поведение. Дружил Фёдор Григорьевич со столяром Дмитрием Ивановичем Астраханцевым, бывшим гвардейцем ставки Верховного главнокомандующего. Дерик, друживший с сыном Дмитрия Ивановича Борькой, слышал, как подвыпивший Фёдор Григорьевич мечтал вслух: «Девку бы мне, хорошую русскую девку!» Это смущало мальчиков, о присутствии которых в соседней комнате он не догадывался.

Получив билет, удостоверяющий, что он, Дерик, настоящий писатель большого многонационального Союза да издав очередную книжку рассказов, решил по слабости человеческой показать свои достижения. Мол, вот был скверный ученик, да не совсем пропащий. Учителя Дерика поразъехались и не оставили своих новых координат. Пётр Иванович Шемчук разошёлся с Капитолиной, как только подросли дети, говорили, что совсем спился. Оставался Фёдор Григорьевич. Последнее время он, выйдя на пенсию, получал от госплемзавода ставку работника музея, был почётным старейшиной. Фёдор Григорьевич готовился к юбилейному празднику Дню Победы, подновляя мемориал, подсказывая, где белить, где садить. Поздоровавшись, Дерик долго ждал, пока Фёдор Григорьевич освободится.

– Фёдор Григорьевич, – начал Дерик, – я вот вам решил книжку рассказов своих подарить. Я ведь сейчас литературой себя прокормляю. Вот!

И Дерик показал свой писательский билет с орденом Ленина на обложке. Фёдор Григорьевич посмотрел на билет и, взявши книгу, тут же вернул, не сказав ни слова, продолжил заниматься своим делом. «Вот уж точно сибиряк, ничем не удивишь!» – подумал Дерик.

Позже Дерику рассказали, что Фёдор Григорьевич остался совсем один, что сын Володя умер с перепоя, туда же за ним ушла и Таисья – не выдержал организм. Да и дочь недалеко от них ушла – скитается где-то в городе. Года два мучила Дерика совесть, хотелось подойти к несчастному человеку, старавшемуся давать своей жизнью пример другим. Хотелось обнять его, расплакаться, сказать, что писательство нисколько не улучшает личную жизнь, что прожил до сего дня голодранцем, что долго был посмешищем, да и теперь строит скворечники из ничего. А как сделает, то батька небесный, не отлагая время, заставляет делать новый и спрашивает не сверху, а грызёт совестью изнутри. Приехал, всё высказал! Фёдор Григорьевич выслушал и вдруг неожиданно сказал:

– Ты говоришь: «Старуха?» Да старуха-то у меня есть. А как без старухи. – И пошёл по чисто убранному дворику своего дома.

Умер Фёдор Григорьевич, видимо, легко, при свете настольной лампы, отложив газету и не успев снять очки.

Кемерово
Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.