Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail:
Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.
и ЗАО "Стройсервис".
Сентябрь 1919 г.
И теперь, глядя в лица цвета русской армии, Нифонт содрогнулся сердцем. Вот они – подчиненные генерала. Теперь – их очередь. Мученический венец – возможность искупления.
- Все ли из вас готовы к смерти? – неожиданно громким голосом спросил священник. Так, что все встрепенулись.
- Умирать – это наш долг, - сказал совсем юный юнкер.
Говорить после этого юнца еще что-то было нелепо, возражать ему – подло. Нифонт еще раз прошелся взглядом по изнуренным лицам и почти приказал:
- Мне нужен свободный угол и немного пространства. Я буду принимать исповедь. Подзывать к себе буду сам, кого посчитаю нужным. Кто не пожелает, его воля.
Офицеры послушно освободили дальний от двери угол камеры. Нифонт, прежде чем направиться туда через общую толчею, вдруг почувствовал - словно укол в сердце. Причем укол этот он ощутил, когда еще раз шел взглядом по лицам, когда встретился глазами с тем, кого все называли полковником. Пройдя на освобожденный пятачок, первым позвал полковника. Тот вдруг угадал предвидение священника и, подымаясь, сказал:
- Господа, никому из тех, кого зовет батюшка, не советую отказываться. Впрочем, воля ваша.
Успел только отец Нифонт произнести над полковником разрешительную молитву, дверь в камеру со скрипом открылась, и бравый красноармеец нагло крикнул:
- Полковник Козин, ходь сюда!
Уже на выходе полковник повернулся лицом к узникам, склонил голову и попросил:
- Благословите, батюшка, - а потом ко всем: - Честь имею, господа.
- Шагай, благородие, твою мать! – выругался красноармеец.
Дверь закрылась. Минуту в камере висела тишина. Нарушил ее седой мужчина в гражданской одежде.
- Ну, если по званиям, значит – моя очередь. Подполковник Аксенов, - представился он тем, кто его не знал.
- Нет, - уверенно остановил его отец Нифонт, - сейчас вы, если желаете, - позвал он поручика, который еще недавно курил.
Вот и сейчас он достал последнюю папиросу, но прикурить ее не успел.
- Я? А я вот покурить хотел. Чудом ведь не отобрали.
- Решайте сами, - не настаивал Нифонт.
- Покурите у стены, - горько рассудил подполковник, - а священника там точно не будет. Так что, действительно, решайте поручик.
Поручик сунул сначала папиросу за ухо, потом переложил в карман кителя, застегнулся на все пуговицы, будто собирался на военный доклад, а не на исповедь.
- Иду, батюшка…
Поручика позвали следующим. Полковник не вернулся. И далее отец Нифонт безошибочно определял, кто будет следующим, и дверь камеры отворялась, как заговоренная, когда исповедь очередного узника была уже кончена. В конце концов в камере остались только молодой юнкер и отец Нифонт.
- Я следующий, - приготовился юнкер.
- Нет, - так же уверенно, как и всем остальным, сказал Нифонт, - как вас зовут?
- Алексей.
- Алексий. Был такой человек Божий Алексий… Знаете?
- Да, помню что-то в детстве… Читали мне… А еще митрополит московский Алексий. Дмитрия Донского пестовал. А когда моя очередь, батюшка? Вы не думайте, я не боюсь.
- Я не думаю, я знаю, что не сегодня.
- Когда же? Ночь еще длинная.
- Не в эту ночь. Поживете еще, Алексий. И, - отец Нифонт печально вздохнул, - не забывайте молиться о тех, кто вышел сегодня за эти двери. Я по именам каждого запомнил, но мне – не судьба. Заучить сможете?
Пораженный юнкер со слезами на глазах смотрел на священника.
- Смогу.
Пока они повторяли друг другу имена, в камеру втолкнули новую группу офицеров и гражданских. Восемь человек.
- Что-то мало, - удивился Алексей.
- Еще будут, - ответил Нифонт.
Несколько развязный человек в окровавленной белой сорочке, с разбитым лицом, войдя в камеру первым, браво представился:
- Капитан Лисовский!
Завидев священника, криво ухмыльнулся и, ерничая, огласил:
- Господа, большевики нам попа послали!
- Не большевики, а Господь Бог! – с негодованием поднялся юнкер.
- Полно вам, юноша! – осклабился капитан. – Полно! Я сюда не душу спасать прибыл. Я только об одном жалею, что мало этих красных тварей передавил. Ясно вам! А тут еще поп! С ума сойти!
- Прекратите, господин капитан, этот батюшка только что проводил в небо целую роту, а вы!..
- Не надо, Алеша, - остановил распаленного юнкера Нифонт, - не надо, лучше имена повторяй. И этих всех запомни. Господа офицеры! Братья! – обратился он к новой группе арестованных. – Я, к сожалению, уже не успею исповедовать всех частно, но, если кто бывал на общей исповеди у отца Иоанна, может вместе со мной покаяться. Время дорого, братья. На общую исповедь нужна общая решимость.
Лица офицеров мгновенно поменялись. Бравый капитан немного растерялся, но быстро пришел в себя:
- Простите, батюшка, только что имел честь беседовать с комиссарами. Лацис – слышали о таком мерзком чухонце?..
- Я попрошу вас оставить свой гнев, господин капитан, - смиренно попросил отец Нифонт, - как вас зовут?
- Георгий.
- Подумайте лучше о своем славном святом.
- Простите, батюшка, - склонил голову капитан. – Я готов.
Глубоко вдохнув, батюшка начал, делая паузы между фразами, чтобы все успевали повторить:
- Исповедаю Господу Богу Вседержителю… во Святой Троице славимому и покланяемому… Отцу и Сыну и Святому Духу… все мои грехи… мною содеянные мыслию, словом, делом, и всеми моими чувствами…
Постепенно нерешительные голоса превратились в небольшой, но стройный хор. Только Алексей, стоявший за спиной священника, молчал, заворожено глядя на офицеров. У некоторых на глазах выступили слезы, но голоса от этого только крепли. Отец же Нифонт даже не задумывался, откуда он помнит и точно ли повторяет слова общей исповеди, на которой был всего раз в жизни в Андреевском соборе Кронштадта.
- Во всех беззакониях я согрешил и имя Всесвятого Господа моего и Благодетеля безмерно оскорбил, в чем повинным себя признаю, каюсь и жалею…
Дверь камеры открылась. На пороге появились несколько красноармейцев и даже какой-то тюремный начальник с оружием наперевес.
- Ты смотри, что тут этот поп устроил!
- Сокрушаюсь горько о согрешениях и впредь…
- Молчать, контра!
- А ну, дай им!
- Попа сюда тащи!
- …при Божией помощи, буду от них блюстися…
Офицеры попытались заслонить священника, но ударами прикладов и штыков их потеснили. Некоторые были ранены.
- Тащи попа! Как раз щас машину грузят.
- Давай, поп, начальству своему небесному лично доложишь, что у нас тут революция, пусть контру принимают…
- Крест с него возьми, вдруг золотой!
- Да откуда у этого пьяницы золотой…
Дверь захлопнулась. В камере было тихо. Раненные не стонали.
- Простите, господа, но не тот ли это священник, о котором ходили анекдоты? – беззлобно спросил капитан.
Сначала ему никто не ответил. Потом, словно очнулся юнкер, прежде отер разбитые в лохмотья губы, и как мог твердо и громко сказал:
- Это другой священник, господин капитан.
- Да, я тоже так подумал.
- Это точно другой… - подтвердил еще кто-то.
- Я еще никогда не испытывал такого чувства раскаяния и духовного подъема, - вдруг признался капитан.
- И я.
- И я.
- Господа, назовите мне ваши имена, так отец Нифонт сказал, - попросил юнкер.
Где-то в Петровском парке и за городом раздавались ружейные залпы. У красного молоха было еще очень много работы.