Три рассказа

Рейтинг:   / 2

Подробности

Категория: Проза

Автор: Танкова Людмила Александровна

Просмотров: 5129

2010 год, Выпуск № 2

Пора сенокосная

Анна вынула из печи румяные ватрушки. Последнюю белую муку извела на них. Все берегла для встречи мужа и сыновей, а вот вчера вдруг поставила сдобное белое тесто, как до войны. Поставила по привычке, как она всегда делала перед началом сенокоса. Муж Гаврил любил брать с собой в поле выпечку...

Вздохнула, постелила на стол вышитое полотенце, на один конец переложила печево, другим прикрыла. Вспомнилось, как еще вначале лета поутру просыпалась вся семья. Муж и сыновья шли во двор и долго плескались холодной водой. Солнце к этому времени уже висело над горизонтом и щедро освещало березовый лес по другую сторону села. Также, как сегодня, от земли исходил пар, над сельским прудом толпился туман. Вот только светило поднимется чуть выше – и поредеет туман, а потом и вовсе рассеется.

Разгоряченные и веселые её мужчины садились за стол, ели горячие булочки, запивали парным молоком, потом, взяв узелки с едой, отправлялись на работу.

…Прерывистый вздох всколыхнул тоску в груди: «Где-то они сейчас?»

В один день все трое, вместе с мужчинами села, ушли на фронт. Провожала спокойно, без единой слезинки. Простая русская женщина сердцем чуяла, что вернутся муж и дети живыми и невредимыми, а потому, дождавшись, когда районная машина с призывниками скроется за лесом, вместе с сельчанами шла от околицы, рассуждая: сколько месяцев продлится эта постылая война.

- К уборочной управятся, - убежденно говорила она рыдающим соседкам, - да и дольше-то нельзя никак, хлеба поспеют, так мужская сила надобна будет. Конбайнеров-то, пожалуй, еще раньше отпустят. Как пить дать, отпустят. А уж остальные и будут добивать гитлеров.

- Тебе хорошо говорить: конбайнеров… У тебя все механизаторы.

- Надо было и своих учить.

Так они дошли до своих опустевших хат и занялись обычными для села делами, твердо веря в скорый конец войны. И хотя в это село еще не пришла ни одна похоронка, а единственное радио, что висело в сельсовете, шипело и хрипело, до селян доходили страшные вести. Кто-то слышал, как в районе одна баба рассказывала, что враги прут несметной силой, и некому их остановить. Почтальонка привезла весть о том, что где-то совсем недалеко сожгли живьем целое село: и баб, и стариков, и ребятишек – всех, под корень.

Селян мучила неизвестность. Они шли к хромому деду Арсению, который остался за председателя.

- Арсень, - наступала на нового председателя бабка Наталия, - позвони в район, пущай радиву отремонтируют, али расскажут, как тама на войне-то. Почему Красная армия допустила ворога к нам? Скоро ли мужики до хат вернутся?

- Сказано вам было, что напали на нас, не упредив. Наверное, маневр такой, чтобы заманить немца подале, да тут его и прикончить.

- Ишь че придумали, заманить, - кричали бабы. – Вот товарищ Сталин узнает, про их маневр, так быстро бить начнут, а не заманивать.

- Может товарищ Сталин сам велел заманивать.

- Вот и позвони в район.

- Звонил, не отвечает, - отмахивался от баб дед Арсений, - вот сенокос проведем, сам в район поеду, да все узнаю.

- Сейчас поезжай, - настаивали бабы.

- Каждая лошадь на счету, - сердился председатель, - а я на цельный день её заберу. Косилку-то на себе таскать будете?

И снова бабы, старики да ребятня уходили в поля.

Вечером, подоив корову, Анна выходила на дорогу, по которой уходили муж и сыновья. Она ждала, что из-за берез появится районная машина и вернет дорогих ей людей.

Шли дни, а машина все не появлялась. Где-то на закате гремели далекие грозы. Старики называли такие грозы – хлебозорами. Однако в этом году хлебозоры гремели и по вечерам, и днем, и ночью. С каждым днем гремело все ближе и ближе, сжимая сердце русской женщины страшными предчувствиями.

Наступила сенокосная пора, так что лежать и вздыхать было некогда.

…Завязав в холстину три ватрушки, Анна налила в бутылку молока, сходила в огород сорвала несколько огурцов. Дорога сегодня неблизкая. Председатель велел косить дальнюю делянку. Вышла во двор и начала отбивать косу. Раньше это делал муж, а теперь надеяться не на кого. Зима не спросит, кто где был…

С разных концов села доносилось петушиное пение вперемежку со стальным звоном отбиваемых кос. Вдруг в сельское утреннее многоголосье вплелись нестройные звуки множества машин, будто уборочная началась.

Защемило сердце в предчувствии беды. Анна, так и не выпустив косу из рук, вышла на улицу. Все население глухой деревушки высыпало на выгон.

Со стороны березового леса к селу катил мотоцикл. Раньше на таком приезжал представитель заготконторы. Но за ним выехали еще мотоциклы, потом - грузовики, совсем непохожие на наши полуторки. Колонна остановилась около сельсовета. Солдаты в квадратных касках с диковинными, короткими винтовками, смеясь, разминали ноги.

Чужой отрывистый говор обжог – враги! Откуда они здесь? Где наши? Никто из селян не двинулся с места. Враги оказались простыми и неопасными. Вот вновь прибывшие, по-хозяйски двинулись по селу.

К Анне шли двое: невысокий средних лет и полноватый молодой.

Ошеломленная женщина стояла не шелохнувшись. Не знала, что и думать. Вроде бы враги, а так – обычные люди, совсем не похожие на лютых зверей, стреляющих в ребятишек и баб.

Невысокий, средних лет человек снял квадратную каску, повесил её на изгородь. У него были такие же русые волосы, как и у Анниного мужа.

Повернулся к хозяйке и улыбнулся:

- Матка, брод...

Анна развела руками, дескать мол, не поняла.

Молодой, дернув напарника за рукав, что-то ему сказал. Чужих слов женщина не разобрала. «Не по-нашему говорят», - подумала она.

Два немецких солдата, толкнув калитку, прошли мимо Анны. Женщина изумилась: чужие люди заходят во двор, не спросив разрешения. Она посмотрела вслед, затем медленно двинулась за ними, стараясь понять: о чем говорят чужаки.

Солдаты оглядели двор и двинулись к крыльцу.

- Ты, почему такой грустный, Ганс? – спросил напарника молодой.

- Письмо из дома получил. Анхен пишет, что соскучилась.

- Ничего, скоро закончим войну, привезешь свою Анхен сюда, построишь ферму… Вон какие, кругом поля.

- Я свой дом во сне вижу, его еще мой дед строил, - вздохнул Ганс.

Они поднялись по ступенькам, вошли в хату. В ней царствовал хлебный дух.

Такого за всю свою жизнь Анна не видела: чужие вошли в её хату, как к себе домой, даже сапог не сняли. В открытую дверь она слышала незнакомую речь. Прошла в сенцы, заглянула в хату, непрошенные гости хозяйничали на кухне…

…- Какие пышки, - сдернул конец полотенца молодой, - подожди, посмотрю еще чего-нибудь.

Он положил автомат на лавку и начал шарить по полкам. Около печи увидел крышку в полу. Заглянул в подполье и обнаружил ряд крынок с молоком. Спустился вниз.

Обида хлестанула по сердцу женщины. «Да, что же это делается? Хозяйку не спросив, шастать по углам. Как разбойники…»

В селе истошно завизжал поросенок, что-то быстро затрещало, и поросенок смолк. Прислушалась, везде царил переполох: голосили бабы, лаяли до хрипоты собаки, кудахтали куры, постоянно слышался быстрый треск, будто большие горошины летели по железной трубе.

Большие горошины покатились где-то рядом, похоже на подворье деда Никиты.

Сердце екнуло, послав по телу ледяную волну страха. Вернулась на крыльцо. С той стороны изгороди стояли немецкие солдаты, перед ними лежал старый дедов пес Полкан. Из головы фонтанчиком текла кровь. «За что?» - изумилась женщина. Все село знало доброго и покладистого Полкана, который и в молодости то ни на кого не гавкнул. Сейчас вечный друг детворы был распростерт у чужих сапог. К нему подошел дед Никита, наклонился,.. но удар приклада свалил старика с ног. Рыжий верзила с хохотом пнул упавшего по лицу, направил на него короткий ствол винтовки… Горошины снова покатились на подворье соседа. Дед Никита дернулся и затих, рубаха на груди намокла покраснела.

«Господи, что же это делается?» - вскрикнула Анна, испуганно прикрыв рот.

В хате что-то загремело, и хозяйка со страхом прошла в сенцы, шагнула внутрь жилья: из подполья показалась голова чужака, он вытащил крынку со сметаной, поставил на пол и снова нырнул вниз. Невысокий стоял около стола и рассматривал фотографии на стене. Потрогал ту, на которой вся семья Анны в полном сборе. В центре они с Гаврилом, за спиной - сыновья.

Ганс взял в руку ватрушку, понюхал её: так захотелось домой к детям, к жене… Откусил кусок и с наслаждением начал жевать. Такую вкусноту умела стряпать только его Анхен. Он повернулся к окну, ему показалось, что он у себя на кухне, вот к нему идет жена, у неё в руках…

- Положи ватрушку, - раздался от дверей дрожащий женский голос, - не для тебя печено было.

Обернулся. Около порога стояла женщина с косой в руках. Наверное, хозяйка.

- О, матка, гут, гут… - улыбался, дожевывая кусок, непрошенный гость.

Он снял со стены фотографию, показал хозяйке и спросил: «Зольдатен?»

Анна кивнула головой: «Конечно, солдаты». Она двинулась от порога, протянула руку, чтобы забрать карточку, но немецкий солдат вдруг изобразил пальцами пистолет, как это делают дети, навел «ствол» на мужа… «Пук», - выстрелил он губами. Перевел палец на сыновей… «Пук… пук…пук…» - смеясь, расстреливал он изображения на карточке. Потом, видя страх на лице женщины, расхохотался своей шутке, бросил фотографию на пол, наступил на неё грубым сапогом и откусил новый кусок от ватрушки.

- Матка, гут…

В голове у Анны всё перемешалось: залитые кровью дед Никита и его пес, треск и крики по селу и вот этот… со смехом расстреливающий её семью. Тихие «Пук…» свинцом входили в сердце, рука опустилась на черенок косы, с силой сжала его…

Выбравшись из подполья, молодой немец наклонился, чтобы поднять крынки с молоком и сметаной.

Анна шагнула вперед, высоко взмахнула косой, но не так, как если бы она на поляне косила траву. В свете невысокого утреннего солнца блеснуло тонкое, узкое лезвие и окрасилось алым цветом…

Схватившись за горло, Ганс с удивлением, медленно оседал на выскобленный добела пол. Анна подошла, подобрала фотографию, положила себе в карман передника. Посторонилась, чтобы дать непрошенному гостю упасть.

Вслед за стуком упавшего тела, раздалась автоматная очередь. Тихо, словно боясь сломать, Анна оперлась на косу, растеряно посмотрела на молодого немца и стала заваливаться на бок…

Так они и лежали рядом: простая русская баба с зажатой в руках косой и невысокий, средних лет немец, с застрявшим в горле куском ватрушки.