Тёмное эхо (роман)

Рейтинг:   / 0

Подробности

Категория: Проза

Автор: Лавряшина Юлия Александровна

Просмотров: 5750

2010 год, Выпуск № 5

Глава 4

Если б она не приехала, вполне возможно, он встретил бы Новый год почти человеком. Аркадий и раньше знал: никто не страдает из-за предательства вечно. «И это пройдет…» Вот только, когда пройдет, не смог бы сказать ни один из мудрецов.

Ему претило думать, будто он страдает из-за любви, это было совсем не то. Его любовь к Маше не была ни безответной, ни осмеянной. Они прожили в счастье так долго, что грех было жаловаться на судьбу. Предательство – вот, что было мучительно. В том числе, и предательство Машей самой себя. Ведь та Маша, которую он знал почти двадцать лет, была человеком надежным. Не способным бросить своих детей.

То, как они с Матвеем без предупреждения возникли в последний день года, было похоже на вероломную атаку. Именно в этот день всеми овладевает сентиментальное настроение, похожее на ностальгию по собственным детским ожиданиям то ли чуда, то ли подарка, и все равно, как оно (он) проникнет – через трубу, или возникнет под елкой на куске ваты, изображающей снег, или появится в почтовом ящике. Это день, когда ничего не стоит справится даже с самым несговорчивым упрямцем.

Аркадий не был таким. Та злость, на которой он держался в сентябре, когда Маша уезжала, давно ушла из него, а на ее место не водворилось ничего. Пустота позванивала в нем ночами, когда стихали другие звуки. Широкая для одного кровать обманывала: Аркадию мерещилось, что стоит неосторожно повернуться, и его поглотит пропасть, образовавшаяся с Машиного края.

И он лежал, вытянувшись, и, не отрываясь, смотрел в потолок, которого тоже не было – только чернота, не имеющая дна. А пустота все звенела, разлетаясь по миру и суля обманную легкость тем, кто доверял голосам ночи. Если б Маша явилась в полночь, кажется, он даже не удивился бы…

Но эти двое прибыли в полдень, это значило, что выехали – ни свет, ни заря.

«Выгадали время на случай, если я выставлю их за порог, и придется искать пристанище, где встретить Новый год... Хотя чего опасаться с его деньгами?» - забыв вдохнуть, Аркадий следил, как они идут от своей до неприличия большой машины к ободранной двери их подъезда, и пытался выудить из памяти то, что толкнуло его к окну. Разве он когда-нибудь простаивал у окна? Но жар, прихлынувший к голове от всполошившегося сердца, был нестерпим настолько, что предыдущие мысли и предчувствия уже обратились в прах.

«Хорошо, что мальчишек нет дома», - он засуетился, хотя пытался успокоиться, чтобы встретить Машу с каменным лицом. Что Матвей не поднимется, в этом можно было не сомневаться, хотя тот и шел к подъезду.

«Чтобы открыть перед ней дверь», - Аркадий подумал об этом с досадой, хотя и сам всегда открывал ее перед женой. Но сейчас, когда злости больше не было, казалось, что он тоже виноват в том, что случилось. От чего-то же возникла в Машиной душе та брешь, в которую втиснулся Матвей. Может, именно в тот день, когда она уезжала на этот чертов фестиваль, Аркадий забыл поцеловать ее на прощанье, или просто оказался рассеян, и ляпнул: «Да-да…» вместо: «Счастливо!», как иногда с ним случалось.

Обычно Маша посмеивалась над этим: ученый и должен быть Рассеянным с улицы Бассейной… А в тот день ей, видимо, стало не смешно, а обидно. Хотя, может, ничего этого и не было. Теперь уже ни его, ни ее память не могла восстановить: в каком месте находился тот первый камень, который они обошли с разных сторон, забыв, что по примете это приводит к ссоре. А изводить себя догадками тоже не имело смысла. Каждая из них цеплялась очередной жердочкой навесного мостика, который уже давно должен был рассыпаться, чтобы освободить их с Машей друг от друга.

- Рубашку!

Аркадий метнулся в спальню, на ходу стягивая домашнюю майку, о которую минуты три назад, забывшись, вытер замасленную руку, и темные, глубокие на вид пятна отчетливо проступали на синем трикотаже. Выдернув из шифоньера совсем новую рубашку с короткими рукавами («Она должна увидеть, что я – другой… Что жизнь продолжается и без нее…»), Аркадий, продолжая суетиться, застегнул пуговицы, и уже на последней обмяк от облегчения: успел.

Но еще нужно было вонзить щетку в седеющие волосы, уже не такие густые, как раньше, но сегодня особенно спутавшиеся. И перед зеркалом натянуть маску. И не сразу отозваться на звонок.

- Ого! Какими судьбами?

Это прозвучало достаточно равнодушно. По крайней мере, ничуть не взволнованно. Машино же лицо все так и подергивалось…

- Я… Можно мне войти?

- Отчего же – нет? – Аркадий еще раз похвалил себя за выдержку, и тут же устало подумал: «Какое ребячество… Неужели нелюбовью можно гордиться? Глупая, глупейшая игра…»

Не предложив Маше раздеться, он долго рассматривал ее испуганное, с умоляющими глазами лицо, потом спохватился:

- Снимай шубу. Это и есть норка?

- Это и есть… А почему ты спрашиваешь? У тебя же была норковая шапка.

- Здесь ее много, - он усмехнулся. – Смотрится иначе.

- Детей нет? – боязливо спросила Маша, назвав их так, как только она себе позволяла, и они нисколько не обижались. Когда-то…

Аркадий подхватил невесомую шубку: «Хорошая выделка». Мех воротника ласково прильнул к его ладоням, и ему захотелось швырнуть норку на пол в мокрых пятнышках, чтобы не поддаться этому обману.

- У них елка в школе, - сдержанно пояснил он. – Так теперь, правда, не называют. Новогодний вечер. С двенадцати часов дня! – усмешки выскакивали одна за другой, но Аркадию уже казалось, что они выдают его. – По-моему, это чистое безумие – устраивать школьный праздник именно тридцать первого…

Маша прижалась спиной к своей шубе, обвисшей на крючке:

- Наверное, мне лучше повидаться с ними в школе? Ждать, наверное, долго… У тебя, наверное, дела.

- Наверное, - повторил он слово, которое выскакивало из Маши, как из него самого эти глупые смешки.

- Я… Да. Как ты?

В ее голосе прозвучала несыгранная боль, и Аркадия передернуло, будто иглой ткнули в нерв.

- Вполне, - он снова взял шубу и подал ей. – У меня новый контракт. Со дня на день стану миллионером.

Маша нервно улыбнулась, и он подумал, что иначе, как шутку, она и не могла воспринять его слова. Отодвинув засов на двери, он лениво бросил:

- Ну, пока. Да! С наступающим тебя…

«Наверняка она даже не заметила мою рубашку… Ребячество. Сплошное ребячество», - Аркадий проводил взглядом джип, спрашивая себя, что же осталось в этой роскошной женщине от той чуткой и бескорыстной умницы, с которой он жил? Знакомые шептались о том, что Маше несказанно повезло с этим Матвеем. В ее-то возрасте да с таким приданным… Даже если он не женится на ней и спустя год бросит, через суд запросто можно будет оттяпать столько, что хватит на безбедную старость. Совместное проживание.

«Она получила то, что внезапно стало и русской мечтой тоже… Как это случилось с нами? Слезинка ребенка больше не имеет значения?» - Аркадий попытался закурить, но в руках еще сохранялась та сила напряжения, от которой трясло. Он швырнул пачку на пол и расплющил ее ногой. Ему представилось бурое сыпучее месиво, образовавшееся внутри. Сейчас он и сам был похож на эту растерзанную пачку: тряхни посильнее, и все из него высыплется, осквернит дом…

Он засмеялся: идиотское сравнение! И еще раз посмотрел в окно – двор как двор. Здесь уместно смотрятся «Жигули» и «Москвичи». Она не должна была приезжать сюда. Не должна была приезжать вообще.

У него протяжно заныло сердце. Сейчас она уже в школе, с его сыновьями. Ее право называть их своими – формально, она отказалась от него. Конечно, никто не может запретить ей это, но… Аркадий бросился в свою комнату, рывком вытащил свитер и натянул поверх рубашки. И сменил джинсы, хотя торопился. Но появляться в школе в таком виде… Перед ней… Перед ним…

Не дожидаясь лифта, Аркадий сбежал по лестнице, и давно забытые прыжки через ступеньки всколыхнули в нем энергию его юности. Вот, что притянуло ее в этом Матвее – кипучая радость оттого, что просто живешь, и впереди еще так много. Когда он сам перестал верить, что еще есть что-то впереди? Наверное, тогда же Маша поняла, что у них нет будущего.

Будущее и будни только звучат похоже, а значат совершенно разное. Аркадий мог предложить ей только будни. Ему они нравились. Он считал себя счастливым человеком, и был уверен, что Маша живет с тем же ощущением…

«Все опять уперлось в мешок с деньгами, - Аркадий быстро шагал к школе, перепрыгивая через невысокие гряды счищенного с дороги снега. – Он может подарить ей мир и целый ворох впечатлений, потому что у него есть на что купить этот мир. Откуда у него деньги? Еще молоко на губах не обсохло… Папаша хапнул где-то и поделился с малышом. Так это происходит? Я не знаю. Никогда не был накоротке с богатыми людьми. И думал, что не буду. А теперь мы почти родня!»

Ему нужно было взбодриться, а для этого следовало разозлить себя. Но школа была слишком близко, Аркадий боялся, что ему не хватит времени. Ведь за эти три месяца он разучился жить в ненависти, которая и захватила-то его ненадолго. А в груди уже болело так нестерпимо, что становилось боязно: не дойти…

Он спрашивал себя, зачем вообще идет туда, если сам сказал Маше, где мальчики, тем самым устроив их свидание. Но что-то вело его, какой-то безумный страх, как будто Маша была способна выкрасть его детей, заманить их в свою безразмерную машину и увести на край света, где Матвей уже приготовил тайное убежище. Впрочем, теперь он не мог уже сказать наверняка, на что она способна.

Аркадий на ходу взглянул на часы. Эти двое уже четверть часа, как в школе. Если у них и впрямь был какой-то гнусный замысел, все уже случилось.

«Что ж я копался? – он побежал, неловко поскальзываясь на укрытых снегом пятнах льда. – Надо было бросить все… штаны эти… и мчатся за ней следом. Зачем я вообще сказал ей, где они?!»

Красная стена школы уже вспыхнула впереди тревожным сигналом. Аркадий видел ее сотни раз, но сейчас у него провалилось сердце. Ему вспомнилось, разглядеть он еще не мог, что на торце школы кто-то, пребывающий в мрачном расположении духа, написал по-английски: «Добро пожаловать в ад!» Остановившись, потому что по ногам предательски растеклась слабость, он глотнул жгучего воздуха и сжал кулаки. Нужно было хотя бы дойти…