Зиму пережить (повесть)

Рейтинг:   / 3

Подробности

Категория: Проза

Автор: Мазаев Владимир Михайлович

Просмотров: 7184

2011 год, Выпуск № 2

2

Вставай, страна огромная…

Первого сентября, как обычно, начались занятия в нашей школе №18. Начались они с большой торжественной линейки. Просторный коридор второго этажа, служивший и актовым залом, был набит битком.

Два десятых стояли позади всех одной заметно уменьшившейся шеренгой, почти сплошь девчонки — молчаливо и растерянно теснились друг к дружке.

Выступила директриса, произнесла с пафосом: лучшей нашей помощью фронту будет отличная учёба! За директрисой взял слово военрук. Уроки военного дела вводились во всех классах, начиная с пятого.

В заключение всей линейкой нестройными, напряжёнными голосами — дирижировала певичка — пропели песню «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой», разошлись без обычной весёлой толкотни и гама по классным комнатами

Мы с Шуркой учились в пятом.

Я был тощенький, похожий, как говорили, на четвероклашку с первой парты, от рождения страдал косоглазием. Восьми лет мне сделали операцию, она была мучительной, прошла не совсем удачно, снять очки врачи не разрешили. Однажды при беготне я расколотил их. Два бесконечных месяца пришлось сидеть дома, пока мама с бабушкой Натальей Демидовной великими трудами и знакомствами не раздобыли мне новые.

С тех пор я стал для надёжности приматывать очки к ушам суровой ниткой.

Путь в школу лежал через рощу, огороженную дощатым забором. Со стороны дома была дырка, а со стороны школы — законные ворота.

Роща тянулась широкой лентой вдоль склона увала. Деревья старые, стволы у земли в черных, иссохших корявинах. Посреди берёз и осин, на чистом вырубленном пятачке, возвышалась танцплощадка. Летними вечерами здесь вовсю дудел духовой оркестр, горели под жестяными абажурами лампочки.

Прикатывала свою тележку мороженица, стояла в кольце изнывающей очереди, ловко выдавливая из цилиндрика аппетитные на круглых вафелъках кругляши мороженого.

Шум, многолюдье, короткие за спинами взрослых пацаньи потасовки. А после танцев кое-какие пары загадочно удалялись в темноту рощи, и мальчишки, обуреваемые жгучим любопытством, начинали за ними наглую слежку…

Территориально рощей «владели» пацаны из частного сектора, дворы и землянки которого подступали сверху крутым изломанным склоном. Когда-то были здесь каменоломни, добывали абразивы, точильный камень. Район частного сектора теперь так и звался — Точилинским.

Мы с Шуркой старались точилинских не задирать, держали нейтралитет, но когда те наглели, приходилось созывать своих. До крупной драки, правда, не доходило, ограничивались демонстрацией силы, провокационными выкриками, швырянием камней, угрозами подловить по одному, что иногда и случалось.

Ходили мы в школу всегда вдвоём — так доставалось главном образом Шурке, крепышу, задире, человеку без всяких дипломатических задатков. Меня при этом откидывали в сторону, говоря: «А ты, очкарик, отхли!» (на уличном нашем языке: отвали, сгинь, не мешайся). Я был как бы не в счёт.

Это презрительное великодушие почему-то больно задевало. И пока я дрожащими руками, торопясь, отматывал с ушей очки, прятал в портфель, — точилинские, налетев на Шурку вороньём, уже стремительно разлетались, охлаждённые окриком прохожего.

Шурка, сбитый на землю наглой подножкой, подымался, хмуро обивал о колено шапку.

Можно было ходить не через рощу, а понизу, трактовой дорогой, но, во-первых, это значительно удлиняло путь, во-вторых, было обидно, и самолюбие страдало.

Среди точилинских особенно выделялся своей агрессивностью один — лупоглазый, по прозвищу Мякиш. Он был не по возрасту мордастый.

Ходил Гошка Мякиш в широких штанах с чужого плеча, стянутых ремнём на тощем брюхе в крупные складки, в кепке с оторванной пуговицей-нахлебником. Круглую зиму, от осени до лета, в огромном, простроченном грубой ниткой ватнике, запахнувшись в него полтора раза. Во время драчек и потасовок длиннополый с оборванными застёжками ватник взлётывал лихо за его спиной, точно кавалерийская бурка.

Он имел уже четыре привода в милицию, поэтому его многие сторонились, даже откровенно побаивались, — мало ли на что способен человек, имеющий четыре привода!