Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Однажды и навсегда (повесть)

Рейтинг:   / 8
ПлохоОтлично 

Содержание материала

51.

Дня через два после описанных событий я, разленившись, пришла на работу около двенадцати. Первым, кого увидела, была Эльвира, которая деловито курсировала мимо лифта с блокнотом и ручкой.

- Привет, - удивилась я.

- Привет. Так, одиннадцать пятьдесят шесть, - зафиксировала она в блокноте. – Почему на работу опаздываем?

Она говорила непривычно секретарским тоном, будто в данный момент представляла интересы всей телекомпании, а я была самым нерадивым сотрудником.

- Да вот, чего-то опаздываем, - улыбнулась я.

- Пиши объяснительную, - сказала она и пошла в свой кабинет.

Я поплелась за ней.

- Эльвир, что за ерунда? Может, не надо объяснительной? Всегда же все опаздывали и ничего.

- Представляешь, - обернулась она ко мне, лукаво блестя глазами, и продолжала уже совсем другим, заговорщицким тоном, - сегодня генеральная первый раз пришла на работу вовремя! А здесь ни души, и я сама на пятнадцать минут опоздала. Она так разоралась, аж стекла звенели! И ребята стали подходить только сейчас. Вот она и сказала, чтоб все писали объяснительные.

- Ясно, - усмехнулась я. – А чего писать-то?

- Я ей говорила, что вы с Гришей вчера до девяти работали. Напиши, что задержалась по причине того… ну, в общем, поняла.

- Ага, - кивнула я.

Я написала объяснительную и ушла к себе.

Часов около двух в монтажке наконец собрались все нерадивые и омерзительно опоздавшие сотрудники – кроме Кирилла.

Ребята давно уже письменно объяснились, и только Гриша все еще смотрел в свой белоснежный прямоугольник.

- Чего писать-то? – в очередной раз вздохнул он.

- Я ж тебе продиктовала, пиши…

Тут в монтажку вошел Кирилл, а за ним секретарша.

- Ты почему на работу опоздал? – профессионально строгим тоном спросила у него Эльвира.

- Да я … забил, - безмятежно ответил Кирилл.

- Пиши объяснительную, - не моргнув глазом, сказала секретарша и положила перед Кириллом листок бумаги.

Я сидела возле компьютера и наблюдала за происходящим, глядя в промежуток между нашим системным блоком и монитором Кирилла. Говорили они вполголоса, так что мне приходилось изо всех сил прислушиваться, чтобы разобрать слова. Крохотное окошко в мир вывихнувшего разум Кирилла.

Он протянул Эльвире исписанную бумагу, она взяла документ и вышла. Не прошло и двух минут, как секретарша вернулась. Подойдя к Кириллу, она положила перед ним объяснительную и совсем тихо сказала:

- Здесь есть нехорошее слово, перепиши.

- Не буду! – и шаркнул рукой по столешнице, будто вместе с долбанной бумажкой отшвыривая всё то ненужное, что никак не давало ему покоя.

Эльвира осталась стоять рядом с ним, не решаясь ни начать уговаривать Кирилла, ни смириться с упоминанием некоего органа в официальном документе.

И тут Гриша опомнился, что ведь и ему необходимо письменно объясняться:

- Кирилл, ты что написал? Дай как образец, - проговорил он через стол.

- Нет! Не надо! – почти вскрикнула я.

Кирилл быстро взглянул на меня и улыбнулся:

- Я такие бумаги пишу, как послание турецкому султану.

- Гриша, я ж тебе сказала, - с нажимом начала я. – Пиши: я опоздал по причине того, что накануне вечером работал до двадцати одного часа вместе с редактором такой-то.

Я была уверена, что Кириллово послание генеральной директорше выглядело примерно так: «Я опоздал на работу по причине того, что забил…» - дальше вы знаете.

52.

Следующий день был пятницей, и я пришла на работу часов в одиннадцать, предварительно посетив парикмахерскую. Не проходя в павильон, я зашла к Наталье Николаевне. Кирилл сидел в ее кабинете в другом конце комнаты у окна.

- Привет. Давай показывай голову, - потребовала Николаевна.

- Здрасти, - и я послушно повертелась вокруг себя.

- Как-то не так тебя сегодня уложили, - нахмурилась директорша. – Кирилл, посмотри.

Я повернулась к нему лицом, потом правым боком, затылком, левым боком и вернулась в исходное положение – демонстрировала свое главное орудие производства. Кирилл хозяйски осматривал мою голову.

- Все нормально, - сказал наконец он. – Только слева немного неровно. Надо поправить.

- Ну-ка повернись, - сказала мне директорша.

Я повторно повернулась к Наталье Николаевне. Она, перегнувшись через стол, потянулась ко мне и начала расческой взбивать волосы слева.

- Вот здесь? – спросила она у Кирилла.

- Да.

- А сейчас посмотри – теперь ровно? – спросила Николаевна.

Я повернулась к Кириллу.

- Да, все нормально.

Я шла по коридору, вспоминая забавную сцену, соображая, что же Кирилл думает, когда эдак по-хозяйски меня оглядывает. В такие моменты я чувствовала себя живой куклой, которую вертит в руках взрослый дядя. Кирилл, поиграешь со мной?..

Мы с Пашкой съездили на съемки сюжета и записали ведение, и рабочий день уже заканчивался, когда мне понадобилось распечатать сценарий. Я отправилась в кабинет Натальи Николаевны, которая уже отбыла домой. Здесь находились Эльвира, бухгалтерша и Кирилл, сидевший на том же самом стуле, что и утром, будто вообще с него за день не поднимался. Когда я зашла, дамы интимно окружали Кирилла и о чем-то с ним разговаривали, сладенько улыбаясь.

- Эльвир, мне нужно бумажку распечатать, - сказала я.

Кирилл весь съежился от неожиданности моего вторжения.

- Ага, давай здесь, - и Эльвира взяла флешку.

Сладкая беседа, по всей видимости, прервалась моим появлением, потому что теперь все вдруг заговорили о принтере:

- Чего-то он у тебя не печатает, - сказала Эльвира бухгалтерше.

- Он заедает иногда. Там надо бумагу поглубже впихивать.

- Ты не ставь повторно на печать, - сказал Кирилл Эльвире, - а то он сейчас выдаст экземпляров двадцать.

Он был смущен, о чем-то эдаком они говорили, о чем Кирилл никогда бы не стал разговаривать со мной. Я стояла у него за спиной, чувствуя, как меня обдает его неловкостью. Что ты, глупенький? Все ж хорошо.

* * *

Пока я вспоминаю, мир живет своей посторонней жизнью. Мои бывшие коллеги уже неделю носятся с набившей оскомину сенсацией. Буквально сегодня все мы станем свидетелями уникального природного явления: солнце среди бела дня потухнет, а потом вспыхнет с удвоенным усердием. Затмение обещают чуть ли не восьмидесятипроцентное, так что во всех местных телепередачах подробнейшим образом рассказывают, как, любуясь этим чудом, не обжечь глаза. Вроде нужно смотреть на солнце через закопченные стеклышки или еще через что-то такое – я не знаю, потому что слышу вполуха и только тогда, когда случайно тыкаю пальцем кнопку местного канала.

Часов около шести вечера я сижу в троллейбусе, маршрут которого мне неизвестен. Просто подошла к остановке и села в первый подъехавший транспорт, и теперь еду. Обещанное затмение случится с минуты на минуту, так что все дееспособные граждане высыпали на улицы. Люди собираются группами преимущественно на возвышенностях – как будто крыльцо супермаркета расширит их визуальные возможности. В руках они вертят какие-то штуковины, наверно, те самые глазные средства предохранения.

Публика в троллейбусе, в отличие от уличной, ведет себя встревоженно, прижимается носами к стеклам и старается поскорей выскочить наружу, так что, когда троллейбус останавливается, в дверях образуется небольшая давка. В общем, человеческий мир жаждет зрелища.

На вокзале я выхожу, потому что это конечная, и ехать мне дальше некуда.

Передо мной широкая дорога, за которой начинается привокзальная площадь, справа и слева – пятиэтажки, и между ними столбенеют люди, задирая головы к небу. Улицу заливает пасмурный желтый свет, который гротескно выхватывает детали. Человек, стоящий рядом со мной, кажется отвратительным уродом, с бесконечным носом, бездонными дырами глазниц, гляделками, выпученными так, что становится странно, почему они до сих пор не вывалились на мостовую.

Налюбовавшись землей, я поднимаю голову к небу. А там солнце – будто серпом отхваченное снизу, ровная-ровная линия полукруглого отреза, которая расширяется, отхватывая все большие куски звездной плоти. На моих глазах потухает солнце, уступая место темному двойнику.

Боковым зрением я успеваю заметить, как из сухой желтой полумглы ко мне тянется рука и тяжело ложится на плечо. Я вздрагиваю и оборачиваюсь.

- Эй, не смотри так! Глаза обожжешь, - вылетают слова из ямы, которой заканчивается бесконечный нос.

Я молча пожимаю плечами и поднимаю голову к небу.

Глаза и вправду болят, да ведь и осталось-то совсем немного, каких-нибудь пара минут. Я не из тех, которые прячутся за специальными стеклышками, носятся со своей драгоценной личностью, почитая себя кем-то значимым. Какие же это глупости, когда сейчас происходит нечто от меня не зависящее.

Сквозь подступающую к глазам слезную пелену я смотрю, как рождается надо мной черное солнце.

53.

На выходные погода неожиданно испортилась. Ветер, словно откормленных овечек, пригнал стадо тяжелых туч, между которыми вспыхивала иногда злая молния. Временами грозу относило в сторону, и небо клочковато светлело, обнажая пронзительную голубизну. Так начинался понедельник, со всех сторон обложенный темно-серой облачной овчиной.

С утра мы с ребятами и Эльвирой сидели в монтажке, все вместе пили актуальный сейчас горячий чай, вяло беседовали, замолкая, когда приоткрытое окно резко и со звоном захлопывалось. Кирилл появился на пороге часов в двенадцать, с ног до головы мокрый и сияющий крохотными капельками в темных волосах.

- Приветы всем, - почему-то в пол поздоровался он.

- Ой, какой хорошенький! – воскликнула Эльвира. – Иди сюда, дай потрогаю.

Она сидела за столом Светкиной монтажерши. Кирилл обошел три стула, стоявшие между ним и секретаршей, пролез наконец к столу и наклонил голову к Эльвире. Я отвернулась.

Он, вопреки обычному распорядку, за свой стол не сел, а пропал где-то на половине начальства.

Часов около двух меня вызвала генеральная.

- Агата, тут такое обстоятельство, - начала она. – Кирилл… мм… уходит в отпуск. Если он будет приходить раз в неделю по пятницам, вам этого будет достаточно?

- Да конечно, - бодро ответила я. – Нам не нужно много графики.

- Вот и хорошо, можешь идти.

Я шла по коридору в монтажку, чувствуя, что лицо у меня сползает книзу, как бывает, когда человека сильно расстроят. Кирилл вошел в кабинет минут через двадцать после меня, посуетился возле своего стола и сказал громко, но почему-то ни на кого не глядя:

- Ну что, надо, наверно, кусок шампанского схавать, - и быстро вышел.

- А что, опять бухаем, да? – оживился сидящий рядом со мной Гриша. – По какому случаю праздник?

Андрей, стоящий посреди кабинета, взглянул на нас своими большими, почему-то удивленными и грустными глазами:

- А вы разве не знаете? – и проговорил тихо, почти шепотом, - Кирилл уволился.

Ребята стали торопливо покидать монтажку, устремляясь к обещанному шампанскому. Я всё также сидела на стуле, застыв у монитора, боясь шевельнуться и оторвать от него взгляд. Наконец, в кабинете остался один Андрей, который молчаливо топтался возле меня.

- Андрей, иди, я догоню. Мне тут надо доделать, - сказала я, осторожно переводя на него глаза.

Что, я не плачу? Да нет, все нормально, и голос не дрожит. Умница. Ты только потерпи, моя хорошая…

Оператор вышел.

Нужно ли говорить, что я не догнала Андрея и не пила шампанское, провожая Кирилла в его другую жизнь? Я сидела, сжавшись как можно сильнее, чтоб ненароком не расплескать тот ужас, который был у меня внутри, чтоб донести его в безопасное место и там – черт, я не знаю! – закатиться в истерическом припадке, лопнуть, как мыльный пузырь от неосторожного касания, исчезнуть совсем, чтоб никто меня больше не мучил.

Я дождалась, пока шаги Андрея стихнут за поворотом коридора, и быстро-быстро вышла из здания телекомпании.

Через дорогу был старый запущенный парк. Я купила в киоске банку джин-тоника, перешла улицу, и вот я уже на аллее, но вокруг люди, и мне нужно идти всё дальше и дальше, и сворачивать на боковые тропинки, и прятатьсяв зарослях высокой травы.

Я плохо помню, что со мной было в этом парке. Возможно, просто не хочу помнить. Даже сейчас мне тяжело писать об этом, я до сих пор чувствую упругий комок у себя в груди. Я знаю только, что кричала что-то очень важное Богу, просила охранить Кирилла от самого себя и не оставлять безумного мальчика.

Не знаю, сколько прошло времени, когда я вдруг обнаружила себя в самой запущенной части парка. Я сидела на корточках, привалившись спиной к мокрому тополю, вся в листочках и влажных пушинках. В руке я стискивала то, что осталось под моими пальцами от пустой алкогольной банки.

У меня зазвонил телефон, и я ответила.

- Ты вернешься? – услышала я в трубке какой-то уж слишком деликатный Гришин голос.

- А надо?

- Мне еще сюжет сегодня собирать.

- И ты будешь его собирать? – хмыкнула я.

- Буду, - твердо заявил он.

- Ну, как напразднуешься, звони, я подойду.

54.

Вы, может быть, удивитесь, но я действительно подошла. Вылезла из своих заповедных кустов и зашагала, обирая с рукавов прилипшие пушинки, по боковой аллее. Мне нужно было раздобыть где-нибудь зеркало, я понятия не имела, как выглядит теперь мое лицо, а его еще приходилось нести на работу. Я завертела головой, выглядывая какую-нибудь одинокую барышню, чтоб не слишком смущаться от своей странной просьбы.

Но одиноких барышень в парке не было. Ветер сдул мрачных барашков в сторону, и теперь аллеи заливало жадное солнце. Вслед за ним в парке появились люди, молодые шумные компании, сидящие на лавочках и пьющие из полторашек алкоголь.

По дороге я завернула в киоск, взяла две банки джин-тоника и направилась на работу.

Уже там, найдя наконец в монтажке зеркало, я убедилась, что следов моей истерики не видно, как, впрочем, и туши, помады и пудры. В парке я плакала так, что вся косметика с лица сошла, будто ее не было вовсе.

Времени было часов девять, за окном стремительно темнело, и Гриша сидел в монтажке в потемках, освещенный лишь мерцанием монитора. Остальные продолжали праздновать увольнение Кирилла на кухне.

Я села рядом с монтажером, открыла свою алкогольную банку, что-то мы собирали, и что-то я говорила и опять начала плакать.

С каждой минутой в кабинете становилось все темней, пока от мира не остался только квадрат монитора и сумка Кирилла, стоявшая на подоконнике. Эта сумка не давала мне покоя, я не могла отвести от нее глаза и думать о чем-нибудь другом. Мне представлялось, что вот именно сейчас Кирилл вернется за ней и увидит меня. А я была пьяной, растерзанной, жалкой. Я сидела, закинув ноги на стол Светкиной монтажерши, и курила, стряхивая пепел на наш сценарий. Если мир летит к чертовой матери, какая разница, куда стряхивать…

Мне хотелось в туалет, но я продолжала сидеть, соображая, как бы проскочить мимо кухни, чтоб меня не заметили, и скорбно понимая, что шансы мои невелики. И тут я вспомнила, что ведь и на других этажах есть дамские комнаты и достаточно только пройти метров пятьдесят по коридору, спуститься на этаж, затем пройти по третьему в обратном направлении еще пятьдесят метров – и вуаля! Потом нужно проделать тот же путь, чтоб вернуться, но ведь обратно идти легче… Я совершила таких походов три или четыре, а может, все пять, а потом мне вообще стало казаться, что я только и делаю, что блуждаю по этажам уснувшего, погасившего все огни здания. Каждый раз, когда я выходила из монтажки, я тихонечко уговаривала Кирилла: «Ну, миленький, ну, пожалуйста, иди уже! Почему же ты так долго не уходишь?» Кирилл ничего мне не отвечал, и сумка по-прежнему стояла на подоконнике.

Часов в одиннадцать, когда я, уже мертвецки пьяная, добрела в очередной раз до монтажки и, заходя, взглянула на окно, сумки не было.

- Всё, - сказал Гриша.

- Я вижу.

На следующее утро монтажер мне рассказал, что через десять минут после того, как я ушла домой, веселый и пьяный Кирилл вместе с бухгалтершей и секретаршей ввалились в эфирку, видимо, намереваясь продолжить прощание в более интимном кругу.

55.

В десять часов утра вторника мы с Пашей подъезжали к строящемуся коттеджному поселку. Служебная машина въехала на огороженную территорию и плавно притормозила у первого, образцово-показательного домика, который предназначался для демонстрации будущим покупателям. Нас встретил застройщик, провел в коттедж, и мы начали работать.

Мне было дурно с самого того момент, когда я разлепила глаза по звонку будильника. Даже съемочный процесс, который всегда действовал на меня благотворно, сейчас оказался бессилен. Я бродила по пустым комнатам, радовалась, что пока могу сохранять молчание, ничем не интересоваться и не задавать никаких вопросов.

Хотя нет, радовалась – совсем не то слово. Это было хорошо, что меня не тревожили, только радости по этому поводу я не испытывала. Я не чувствовала ничего – вот, что было странно. Будто вовсе не я бродила по этому дому, а видела во сне, как я иду мимо пустых, украшенных лепниной стен. И вообще, всё, что произошло со мной за последние сутки – это не я, не моя жизнь, все это мерещится в каком-то горячечном кошмаре.

К тому же с моим телом случилось нечто странное: оно стало меня плохо слушаться. Это примерно то же самое, как идти по шею в воде. Ты вроде идешь, но ноги и руки двигаются медленнее, преодолевая сопротивление среды. Имея десятилетний стаж курильщика, я могу прикурить с закрытыми глазами. А тут вдруг зажигалка промахивалась мимо сигареты, язычок пламени уходил то налево, то направо, и никак не хотел стать послушным.

Но самым пугающим было то, что и с головой у меня тоже что-то случилось. Она не впускала в себя ничего, не могла за что-нибудь ухватиться и удержаться на предмете.

И вот я безмозгло бродила по этому дому, когда Пашка тихонько шепнул мне:

- Интервью где будем писать?

- Ну, давай здесь. В угол его поставим, на фоне стены.

- Ты, что, не видишь – здесь свет из окна падает. У него же пол-лица темными будут! – шепотом возмутился оператор.

- Ну спиной его к окну… - начала было я.

- Против света снимать?! – свирепо зашипел на меня Пашка. – Пленку засветим, и лица вообще не будет.

- Так, давайте на улицу пройдем, - обратился он к застройщику, который ожидал, когда мы закончим шептаться. – На фоне фасада запишем.

Мы направились к выходу. Пашка искоса взглянул на меня: с чего бы это редактор начал лажаться?

Редактор был пугающе болен – вот только чем? Я надеялась, что это похмелье. Мне очень хотелось в это верить.

На улице Пашка, не особенно уже мне доверяя, включил камеру, и я начала задавать вопросы. Имея некоторый опыт, я уже приобрела журналистский рефлекс, благодаря которому все последующие дни успешно скрывала, что на самом деле я не могу работать. Вопросы возникали в голове автоматически, и точно также писались сценарии, временами я сама удивлялась, откуда они берутся.

Мы записали интервью и пошли бродить по территории поселка, чтобы снять коттеджи снаружи. Я плелась позади, когда Паша с застройщиком свернули за угол одного из домов. Я ускорила шаг, чтоб догнать их, повернула наконец за коттедж и увидела странную картину: оператор с застройщиком сидели на корточках и глядели в землю. Я подошла:

- Вы чего?

- А ты посмотри, - подмигнул мне Паша.

Я уселась рядом.

Земля между нашими ступнями являла собой полигон естественного отбора. Главным его действующим лицом было продолговатое насекомое. Оно двигалось на длинных ногах, прижимая передней парой к животу пухлую зеленую гусеницу. Жертва была жива, но, вероятно, одурманена каким-то веществом, потому что не сопротивлялась и только вздрагивала иногда тупой головой. Насекомое донесло гусеницу, куда нужно, потопталось немного на месте и одной из своих изящных ног сдвинуло комочек земли, под которым обнаружилась темная дырочка. Даже мне было очевидно, что гусеница в дырочку просто так не вместится. Насекомое посуетилось немного возле дырочки, пытаясь все-таки протолкнуть туда гусеницу, и замерло, так ничего и не добившись. Затем, оно, наверно, что-то себе подумало и аккуратно положило гусеницу на землю. Та лежала, лишенная воли, покорившись злосчастной судьбе. Насекомое же повернулось спиной к дырочке и задом пролезло в нее, оставив снаружи только голову и передние лапки. Ими оно подтянуло к себе гусеницу и стало втягивать ее под землю. Слабое беспомощное существо навсегда исчезало во тьме.

Мы вернулись в телекомпанию в обед, когда основная часть сотрудников потерялась где-то в столовой. Мне нужно было поговорить с Натальей Николаевной, но директорши в кабинете не оказалось, и я вяло бродила по коридору, ожидая, когда она вернется. Дверь на кухню была открыта, за столом сидели Эльвира и Света и пили чай. Когда я в очередной раз проходила мимо них, Света спросила:

- А ты чего такая мрачная?

- Не выспалась, - буркнула я.

За моей спиной Эльвира громко хихикнула таким, знаете, несколько пошловатым смехом.

- Ты чего? – спросила у нее Света.

- Да я… тоже не выспалась, - довольным голосом сообщила секретарша.

Наконец коммерческая директорша вывернула из-за угла, я вошла за ней в кабинет и присела на стул. Она стала что-то говорить про съемки, я молча слушала, кивая головой, как китайский болванчик.

- Что с тобой сегодня такое? – спросила она.

- Я плохо себя чувствую.

- Вот, а я говорила Кириллу, чтоб не брал дешевого шампанского! – заявила Наталья Николаевна.

- Да я не пила….

- Ну, говори мне еще! Я видела, как ты бокал за бокалом хлестала!

Меня не хватило даже на то, чтоб улыбнуться.

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.