Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Однажды и навсегда (повесть)

Рейтинг:   / 8
ПлохоОтлично 

Содержание материала

11.

Григорию нужно отдать должное: в субботу он пришел и сюжет собрал.

Утро понедельника я просидела над сценарием об автомобильной выставке. Я слышала, как мимо павильона прошел Кирилл, как в монтажке закипел чайник, минут через двадцать в ту же сторону проследовал Григорий, они стали о чем-то разговаривать и даже смеялись. Я всё слышала, но сценарий никак не писался, да к тому же я не знала, как правильно читать марку автомобиля Porsche, а мне очень хотелось сказать о нем в закадровом тексте. Я погрызла в задумчивости ручку и пошла к Кириллу.

- Привет!

- Здорово, - отозвался Гриша.

- Приветы, – оглянулся на меня Кирилл.

- Как правильно читается Порш, ты не знаешь? Порш или Порше? – спросила я у него.

Кирилл взглянул на меня как-то странно, будто подумал, что название машины могло быть только предлогом, чтобы подойти к нему.

- На выставке как раз был такой маленький желтый Поршик… - стала торопливо объяснять я, сама вдруг усомнившись в чистоте своих помыслов.

Кирилл отвернулся к монитору и улыбнулся загадочной и вместе с тем очень понимающей улыбкой. Я смутилась и сделала шагк двери.

- Я не знаю точно, мне кажется, Порш, - взглянул на меня Кирилл.

- Гриш?

- Я не знаю. Я в машинах не разбираюсь, - ответил он.

- Ну ладно тогда…

Я еще шагнула к двери и уже почти вышла, но тут Кирилл спросил:

- Так чего напишешь-то? А еще там была маленькая желтая машинка?

- А ничего не напишу! – улыбнулась я и вышла наконец из монтажки.

Так маленькая желтая машинка и осталась неназванной, инкогнито промелькнула на общем плане и затерялась между других маленьких и больших машин.

Ближе к обеду я снова завернула в монтажку. На диване, закинув ногу на ногу, сидел оператор Светкиной программы Андрей и пил пиво.

Это был мужчина сорока примерно лет, сухощавый, смуглый, с большими прозрачно-голубыми глазами и тонкими, в ниточку, губами. Андрейвсегда был одет в профессиональную жилетку с большим количеством карманов, в которых удобно устраивались аккумуляторы для камеры, провод для микрофона и куча других необходимых оператору вещей.

Сначала он показался мне слишком взрослым и чересчур опытным – эдакий мастодонт регионального телевидения. Андрей работал оператором двадцать лет, разбирался во всех телевизионных тонкостях, при каждом удобном случае подчеркивал свой профессионализм и явно гордился им. Однако без нужды он никогда ни во что не вмешивался, держась самостоятельно и независимо. Андрей появлялся на работе, когда хотел, и исчезал, приложив на прощание два пальца к виску и коротко кивнув головой. Говорил отрывисто и категорично, когда был трезв, или же пространно и еще более категорично, когда пил. Андрей напугал меня своим авторитетом, и я старалась держаться от него подальше.

Так вот, я зашла в монтажку и подсела к Григорию смотреть собранный сюжет.

- Кирилл, если человек в кадре говорит сорок секунд – это много? – высунувшись из-за монитора, спросила я.

- Много. Вот будешь фильм снимать, там и поставишь сорок секунд, - ответил он.

- Значит, будем резать. А что, я разве могу фильм снимать?

- Ко дню защиты детей или еще к чему-нибудь такому. Я думаю, эфирное время можно найти…

Я услышала от Кирилла то, что бесформенно клубилось в моей голове, не умея самостоятельно найти для себя слово. Я хочу снимать фильм! При этом я отлично понимала, что мне рано думать о чем-то таком глобальном, и я ничего Кириллу не ответила, утаив свое щенячье ликование.

Когда сюжет был собран, я стала отсматривать его заново. Человек на мониторе говорил, что любит свою работу. Кирилл вдруг оживился и отодвинулся от своего стола так, что я увидела его из-за громоздкой техники.

- Вот-вот! Я тоже люблю свою работу, - громогласно заявил он, будто призывая окружающих полюбить вместе с ним. – У меня все процессы связаны с работой.

«Так уж и все?» - подумала я, скосившись на его широкие плечи и темные волосы в распахнутом вороте рубашки.

Я пересела на диван так, что справа от меня оказался Андрей, а в метре слева за своим столом – Кирилл. Они разговаривали, кажется, о мостовых, Кирилл смотрел на Андрея и говорил, как забавно ковыляют на каблуках девушки по декоративным дорогам, и взглядывал мельком мне на грудь, а потом опять смотрел на Андрея и что-то ему говорил, и опять переводил глаза на меня. Разумеется, я ничего этого не видела, да и Андрей тоже ничего не видел. Я просто чувствовала, что это так есть, Кирилл все реже отводит глаза от моей груди, пользуясь тем, что я не делаю попыток ему помешать.

Тем не менее, мы играли в нейтралитет, и обоюдные взгляды были как будто случайными и ничего пока не означали.

* * *

Я разглядываю фотографии – их в папиной квартире очень много. Большие фотки в пафосных золотистых рамках, на которых губернатор области пожимает руку моему отцу. А вот Света получает премию за свою программу. В рамках поменьше они вдвоем, обнимаются и смотрят в объектив. На полочках шкафа – их свадьба. Света в классическом белом платье, отец – в строгом костюме, оба улыбаются.

Для меня это удивительно, я всё оглядываюсь на стены, будто они могут ответить, как же так получается. Вот, положим, люди знакомятся, начинают друг другу симпатизировать, что-то между ними происходит и – бах! – свадьба. Пусть через несколько лет, но всё равно же – бах. И всё это бывает: взгляды, двусмысленные слова – такое подводное течение, которое и приводит в конечном итоге к «баху».

Или не бывает никаких взглядов, а просто становится пора обзаводиться семьей. Рационально – пора. И ты приводишь в свой дом чужого человека, и спишь с ним в одной постели, и вместе завтракаешь. Или как?

Будто не хватает в моей голове маленького болтика, от которого зависит понимание ситуации. Как же все-таки люди женятся? – Я не знаю.

Я постепенно обживаюсь, расставляя на полочке в ванной комнате бутыльки с шампунем и прочей женской ерундой; выбрала магазин, в котором буду покупать кефир и сигареты; отсмотрев пятьдесят каналов кабельного телевидения, нахожу один приемлемый.

Здесь – двухкомнатная квартира, планировка «трамвайчиком» - разворачиваются в моем сознании совсем другие картины. Жизнь, которая вроде бы и прошла, но все еще бьется и пульсирует во мне. Я разглядываю ее со всех сторон, не в силах выпустить из рук.

12.

Плохо ли, хорошо, но месяц мы с Григорием отработали. За это время мое представление о самой себе изменилось и стало смахивать на раздвоение личности. Одна Я была картинкой на экране, про которую можно сказать: «Гриша, подвинь меня к краю, чтобы я надпись головой не загораживала».

Другая моя ипостась оказалась в огромном мире людей. Наш тихий провинциальный город вдруг заголосил мне в уши обо всех своих печалях и радостях. Я ликовала с художником за организованную для него выставку и расстраивалась вместе с собаководом за покалеченную на дороге собаку. Я стала жить снаружи себя, целиком захватившись жизнями других людей.

И вот случился тот день, когда мы с Гришей получили свою первую зарплату.

- Обязательно купи себе что-нибудь на память, - увещевала меня Света. – Что-нибудь такое, что надолго сохранится. Я с первой зарплаты часы настенные купила, и они долго-долго у меня еще висели.

Мы коллективами двух программ сидели в монтажке и болтали.

- А еще с первой зарплаты принято проставляться, - многозначительно сказал Григорий.

- Думаешь? – так же многозначительно спросила я.

- Уверен.

- Ну-ну, посмотрим на ваше поведение.

Весь рабочий день я была занята, а ближе к вечеру вернулась в монтажку, в которой оставались только Григорий, мой оператор и Кирилл. Мужчины пили мартини и вальяжно беседовали. Кирилл как будто смутился, увидев меня, но скоро опомнился, защебетал и начал суетиться на предмет чистого стакана.

Мы выпивали и слушали музыку, когда мне захотелось покурить. Никто из присутствующих этой вредной привычкой не страдал, так что я молча встала и попятилась к дверям. Кирилл, проследив взглядом за моим отступлением, тихонько спросил:

- Ты курить? Я пойду с тобой?

- Конечно, - бросила я.

Вдвоем мы прошли по коридору до лифта и свернули к дивану. В отсутствие начальства курили здесь, хотя вообще-то разрешалось только на лестнице.

Я села в кресло и прикурила, вкусно выпустив дым. Кирилл сидел на диване и внимательно на меня смотрел.

- Я сам курил три года, - сказал наконец он.

- Сигаретку?

- Нет! – отмахнулся Кирилл.

– Поэтому я понимаю, что людям это доставляет удовольствие – когда это действительно так, - продолжал он. - Я бросил, когда понял, что мне это ничего не дает.

- И что, вот так просто бросил? Сигареты не снились?

- Не снились.

- Мне будет очень тяжело бросить, - сказала я. - Десять лет курю, и последние пару лет по пачке в день.

- Я тоже много курил. Когда работаешь, сутки на кофе и сигаретах, по две-три пачки выходило…

Лампы в коридоре были выключены, тусклый вечерний свет падал из окна так, что я смутно видела только правую ногу Кирилла и сомкнутые на колене пальцы. А еще его голову, она была темнее, чем сумерки. Я слушала его спокойный мягкий голос, смотрела на эти пальцы, и у меня перехватывало дыхание и в носу щипало так, словно я собираюсь заплакать.

- Чего ты хочешь на телевидении? – вдруг спросил Кирилл.

Я встряхнула головой, пытаясь сосредоточиться:

- В смысле?

- Что ты хочешь делать?

- Вообще или в рамках программы? – переспросила я.

- Вообще.

- Ты знаешь, я почему-то очень хорошо запомнила то, что нам говорили в школе. Нам говорили, что СМИ – это четвертая власть, сила, которая может влиять на какие-то процессы и вообще менять что-то в мире. Я хочу делать именно это. Сейчас везде гоняют одну развлекаловку, как будто навешивают такие непроницаемые шоры, мол, радуйтесь, люди, в мире всё зашибись как хорошо. Но это же неправда! У нас в городе столько проблем, но никто о них не говорит, а значит, никто не знает. Такая штука как общественное мнение не может включиться в решение этих проблем. И всё остается, как есть. А я хочу решать проблемы, помогать их решать, чтобы что-то хоть на немножечко изменилось в лучшую сторону…

Не знаю, что на меня нашло: то ли повлиял алкоголь, то ли вечерние сумерки располагали к искреннему общению, а может, просто захотелось наконец высказать свои тайные мысли. Я много чего еще говорила, обретя в Кирилле внимательного и, как мне казалось, понимающего собеседника.

Он молча слушал и делал для себя какие-то выводы.

13.

Основной принцип, которым руководствовалось начальство в отношении моей программы, заключался в одной фразе: «Будешь делать то, за что заплатят». Поэтому и программы-то как таковой не было, а были не связанные между собой сюжеты и я между ними.

К моей великой радости, рекламы выходило немного, и я могла делать около трех сюжетов в неделю о том, что меня интересовало. Я увлеклась социальными темами и чувствовала, что делаю что-то настоящее и действительно важное для всех – и была этим счастлива.

Дней через пять после того, как открылась перед Кириллом, я вошла в лифт, чтобы подняться в телекомпанию, и столкнулась с хорошенькой блондинкой, показавшейся мне знакомой.

- Здравствуйте! – воскликнула она. – Вы меня, наверно, не помните. Вы нас снимали, волонтеров. Мы еще в детском доме были.

- Конечно, помню. Вам понравился сюжет?

- Очень, очень понравился, спасибо…

Она лепетала что-то такое восторженное и смотрела на меня глазами бродячей собаки, на которую кто-то вдруг обратил внимание. Мы уже поднялись на этаж телекомпании, мне нужно было идти, а девушка все еще что-то говорила. Я чувствовала себя неловко и уже не знала, куда деваться от таких ее глаз. Наконец, я шагнула из лифта в коридор и услышала, как в закрывающиеся двери она воскликнула мне: «Счастливо!».

Я вошла в павильон, когда Света разбирала бумаги на своем столе и, кажется, что-то искала.

- Привет, - поздоровалась я, снимая куртку.

- Привет.

- А я сейчас случайно встретила девчонку, которая была в сюжете про волонтеров. Она сказала, что им всем сюжет очень понравился.

- Ну, здорово, - отозвалась Света, по-прежнему роясь в документах. – Это твоё?

И протянула мне бумаги, на которых был логотип моей программы.

- Нет, а что это?

Бумажек было три, и с первого предложения я поняла, что их написал Кирилл.

Полтора листа представляли собой, что называется, разбор полетов, то есть подробненький анализ всех недостатков моей программы. Там было и об отсутствии целостности, и о проблемах внутри коллектива, и о несоответствии формату канала, чем моя социалка как раз и грешила. Не знаю, что у меня стало с лицом, пока я всё это читала, но Света вдруг оторвалась от своих дел и, заглядывая мне через плечо, тоже начала знакомиться с документом.

- Агат, да ты не расстраивайся! Это ж он не только о тебе, это и о предыдущих редакторах, вообще о программе.

- Ага. Я знаю.

Другие полтора листа были планом реорганизации программы. Кирилл предлагал увеличить хронометраж, разбить передачу на коммерческие рубрики, которые делались бы по принципу утреннего эфира, набрать еще журналистов, упразднить должность редактора, а значит, сделать меня журналисткой, и, как руководителя проекта, назначить продюсера. По всему было видно, что на это место претендует он сам.

- Так, даже не вздумай расстраиваться! – заявила Светка. – Это просто бумага, написать что угодно можно.

- Ага.

- Еще неизвестно, что из этого получится.

- Ага.

Я находилась в состоянии недоумевающего отупения, когда слова проходят мимо тебя, ничего внутри не задевая.

14.

Кирилл хочет отобрать у меня программу – я восприняла это так. Будь автором документа кто-нибудь другой, я бы, наверно, была спокойней и проще. От чужого можно ожидать чего угодно и чужой не обязан соотноситься с моими желаниями. Но это был человек, которому я доверяла больше, чем себе.

Кирилл хочет делать одну рекламу - и тем самым отбирает у меня возможность говорить слова, в которые я действительно верю. Ни одна девочка-волонтерка не попадет больше на экран, и никто не узнает, что есть люди, которые бескорыстно помогают другим. И всем на всех наплевать, потому что у каждого свои проблемы.

Кирилл ни слова мне не сказал об этом чертовом документе – как будто мою славную должность уже упразднили, как будто меня эти бумажки вообще не касались. Большие начальницы и он вместе с ними решают судьбу моей программы, и я последняя узнаю, что же они там всё-таки решили. Маленький ничего не значащий винтик.

А вдобавок ко всем этим безрадостным вещам были еще и журналисты, молодые хорошенькие девушки, которые должны будут заполонить телекомпанию и за каждым словом бегать к Кириллу. Я злилась и ревновала к людям, не существующим в природе, но ревность от этого становилась только сильнее. Мое место рядом с Кириллом по праву займут другие, быть может, гораздо лучшие, и я ничего не могу с этим сделать.

Я ни слова не сказала Кириллу, бродила мрачная по коридорам, мучительно ожидая, чего же решат большие начальницы.

Судьбоносный разговор случился прямо на моих глазах, поскольку кабинет коммерческой директорши отделялся от павильона стеклянной стенкой. И вот, я сидела в павильоне и писала очередной сценарий, когда Кирилл пошел наводить мосты с начальством. Я изо всех сил старалась не вертеть головой, не оглядываться, и вообще забыть, что он там есть. Но сценарий как назло не писался, так что выбора у меня не оставалось.

Я повернулась так, чтобы их видеть.

Кирилл стоял перед столом начальницы, спиной к стеклянной стене, и размахивал руками, в которых держал листы злополучного документа. Он говорил так громко, что я слышала его голос – и не хотела слышать, и мучительно прислушивалась, стараясь разобрать слова.

Они разговаривали очень долго. Наконец, Кирилл вышел.

Будучи человеком здравомыслящим, я прекрасно понимала, что его проект гораздо качественнее того, что я до сих пор делала. Воплотись эта бумажка в жизнь, программа бы стала значительно лучше. Но она больше не была бы моей возможностью говорить правду, поэтому я не могла ее отдать – даже Кириллу.

15.

Дня через два по коридорам, как сквозняк, потянулся слух, что начальство недели на две нас покинет, и останемся мы без присмотра.

Последний день, когда директорши присутствовали на работе, я пробегала по съемкам и вернулась поздним вечером. Из коллектива оставался только Гриша. Он сидел в монтажке, откинувшись на спинку стула, и тупо глядел в монитор.

- Всё, проводили, - сказал он.

- Ну слава богу, хоть две недели спокойной жизни.

- Кирилл бумагу подписал о том, что несет ответственность за выход программы, - проговорил и взглянул на меня – как я к этому отнесусь.

- Зачем?

- Ему так сказали, - ответил Григорий. – И вообще, отдали бы они ему проект, ну, как куратору, что ли.

- Гриш, а тебе не стрёмно, что какой-то пацан отвечает за программу? Значит, нам с тобой не доверяют.

Он посмотрел на меня своими безмятежными, ничего не выражающими глазами, и я поняла, что сказала глупость.

- Ну и правильно – ответственности меньше.

- Ясно. До свидания, Гриша.

На следующее утро я проснулась, чувствуя себя готовой к смертельной схватке с моим будущим продюсером. Я попала на работу около двенадцати и сразу прошла в монтажку.

- Привет. Кирилл, пойдем поговорим.

- Привет, - ответил и пошел за мной.

Он устроился на диване напротив лифта, я села в кресло.

- Кирилл, я тут подумала, а что ты будешь делать, если я сейчас брошу работу? Ну, мне просто интересно. Ты ведь теперь отвечаешь за программу.

Мы смотрели друг другу в глаза, он ничего не говорил.

- Ты, видимо, еще не понял, что рекламу я делать не буду, - я всё сильнее злилась. – И вообще, какого дьявола за моей спиной происходит? Почему я случайно – заметь, случайно! - нахожу эти долбанные бумажки, а могла бы не найти и ни хрена не узнать!? Почему я узнаю последней?!

- Ну, во-первых, не бумажки, а документ…

Он говорил жестко, с нажимом, но без злости, словно для того, чтобы показать силу, а не агрессию. С каждый его словом мне становилось неожиданно легче, будто пружина ярости внутри разжималась, позволяя глубоко и свободно дышать.

- Это очень на Наталью Николаевну похоже, так подбросить, - заметил Кирилл.

- А почему ты сам мне ничего не сказал?

Кирилл промолчал, выразительно на меня глянув. Именно так смотрят на маленький ничего не значащий винтик.

– Ты ведешь себя так, будто у тебя что-то пытаются отобрать, - сказал он.

Я промолчала. Кирилл внимательно разглядывал носки своих ботинок. Наконец, он поднял глаза на меня и заговорил, будто пытаясь что-то втолковать:

- Я хочу как лучше. Что плохого в том, что у телекомпании появятся деньги, а у нас будут нормальные зарплаты? Многие телеканалы с этого начинали.

- Что тебе сказали?

- Ничего. Они поехали в Москву общаться с акционерами, приедут, тогда будут что-то решать, – и он замолчал, кажется, о чем-то думая. - А уйти на психе – это неправильно. Я сам когда-то ушел, а потом случайно услышал одну фразу. Две незнакомые девчонки между собой разговаривали. Одна из них сказала, что уйти от чего угодно можно и так пробегать всю жизнь. И если ты сейчас уйдешь, это будет… не очень хорошо с твоей стороны.

- По-свински, - уточнила я.

На том и осталась.

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.