Однажды и навсегда (повесть)

Рейтинг:   / 8

ПлохоОтлично 

Подробности

Категория: Проза

Автор: Рыжова Агата Юрьевна

Просмотров: 5768

2011 год, Выпуск № 2

21.

Следующий рабочий день начался с того, что Ленка написала заявление об уходе. Она слишком близко к сердцу приняла предполагавшуюся модельную рубрику и не смогла пережить того факта, что Наталья Николаевна встала в позу и объявила, что бесплатно с моделями работать не будет.

И вот, мы болтались с Ленкой на лестнице, она нервно курила, и в глазах ее стояли обиженные слезы. Она порывалась сейчас же пойти к директорше, высказать ей всё-всё-всё, и совершенно наплевать, что за этим последует.

Кое-как успокоив Лену, я проводила ее до лифта и пошла в монтажку. Коллектив вяло беседовал, Светкина монтажерша принесла газету с объявлениями, громко ею шуршала и комментировала прочитанное. Кирилл неожиданно притих и казался повернутым внутрь себя, будто находился в осажденной крепости. Что-то происходило с ним тревожное.

- Дай-ка мне, - потянулся он через стол за газетой.

- Работу присматриваешь? – спросила я.

Он слабо улыбнулся – угадала.

- Посмотри заодно вакансии журналиста.

Я не хотела оставлять его с газетой наедине.

- Сейчас, они на другой странице, - отозвался Кирилл.

- Ну как, нашел для себя что-нибудь интересное? – снова влезла я.

- Да, есть отличная вакансия овощевода.

Я пересела с дивана на стул рядом с Кириллом.

- Кирилл… какие у тебя планы?

Он сразу меня понял, замялся.

- В смысле? Какие у меня планы на федеральном уровне? – улыбнулся Кирилл.

- Нет, не на федеральном, - с нажимом сказала я, - на местном. Чего с проектом?

- Я отнес концепцию генеральному директору. Посмотрю, куда ветер дует.

Он словно сдал свою осажденную крепость, став искренним и беспомощным.

Кирилл был беспомощен – непостижимо! Куда девался веселый полубог, который, словно пуховым одеялом, окружал меня своей заботливой силой? Чем был для Кирилла проект, если лишал его покоя?

Через некоторое время в монтажке нарисовалась Наталья Николаевна:

- Агат, скоро заказчик подойдет. Будем обсуждать концепцию рубрики по здоровью.

Я молча кивнула, уставившись в монитор Кирилла.

На самом деле все эти обсуждения ровным счетом ничего не значили. На словах существовало не меньше пяти коммерческих рубрик, которые должны были составлять мою программу. Вот только когда это сделается, было совершенно неясно. Поэтому мы дружно предавались разговорам и красиво мечтали о тех восхитительных днях.

Я посидела еще немножко рядом с Кириллом, не желая от него уходить к тем людям и о чем-то с ними разговаривать. Но директорша меня ждала, и я поднялась со стула и прошла в ее кабинет.

Первые минут двадцать они с заказчиком трепались о директорском здоровье, о заказчиковом бизнесе, о медицине в целом, и мне уже стало казаться, что они не знают, зачем вообще здесь собрались, а просто кидают друг дружке фразу, словно это мячик для пинг-понга.

Наконец, перешли к главному блюду. Я оживилась, почувствовав ответственность за свои – надо сказать, очень немногие – слова, когда к ним прислушиваются два взрослых человека. При этом мне хотелось косвенно дать им понять, что дела нужно делать вовсе не так, как они делают, и я-то знаю, как правильно.

Я повернула голову и увидела в открытую дверь Кирилла, который дожидался в коридоре лифт. Он стоял, одетый в серебристо-серую куртку с поднятым кверху воротником, и смотрел мне прямо в глаза. В этот момент Кирилл совершенно точно понимал, что никакой реорганизации программы не будет, что молоденькая девчонка принимает так себе решения и никто не интересуется его мнением. Кирилл всё понимал и улыбался мне такой грустной улыбкой, что у меня внутри все сжалось и потянулось к нему. Я вдруг почувствовала, как остро его в кабинете не хватает и как странно, что я-то здесь, а он – там.

У меня мутно закружилась голова, я пробормотала «извините», встала и вышла.

Когда я оказалась у лифта, он уже скользил вниз, оранжевыми цифрами сообщая о своем направлении – 3, 2…. Я стояла, прижавшись лбом к холодному металлу двери. Боженька, дай ему силы и мудрости пройти этот путь до конца.

22.

Одна коммерческая рубрика в программе все-таки случилась, концепцию для нее когда-то написал Кирилл. Рубрика была о недвижимости, ипотеке и создании домашнего уюта.

Учитывая тот невеселый факт, что у всех людей, в программе работающих, собственного жилья не было и не предполагалось даже, я ехидно сама с собой ухмылялась, вспоминая о сапожнике без сапог и той распространенной точке зрения, что всё сказанное СМИ – это грязная ложь.

Мне было противно, я не хотела так о себе думать.

Кроме того, я ничего в недвижимости не понимала, и все дела, связанные с оформлением каких-либо документов, вызывали во мне тихую панику. А тут нарисовывались аж два сюжета каждую неделю в течение года.

Я не выступала с открытым протестом, не вставала в позу и рук не заламывала, но чего-то у меня, наверно, делалось с лицом, когда мне приходилось принимать участие в бесконечных обсуждениях этой фигни. Кирилл тогда что-то говорил о расширении кругозора и мягко намекал на мою ограниченность. Я несколько недоумевала и оглядывалась на себя – уж не прав ли он? Но скоро сомнения свои оставила: людьми мы были разными и ограниченность понимали по-своему.

Для меня каждое написанное мной слово должно было быть правдой, потому что врать - противно. Я словно залазила пальцами во что-то липкое и никак их потом не могла отмыть. Мне мучительно было жаль тратить свою жизнь на вещи, ничего никому не дающие, и на слова, которые, по сути своей, ничего не означали. Я будто слышала, как тикают незримые часы, отмеряя даром прожитые минуты – время, которое я могла бы потратить с большей пользой и большим удовольствием. Я не желала жить зря и о чем-нибудь пожалеть.

Кирилл и Наталья Николаевна занимались тем, что изо всех сил меня уговаривали, пытаясь ответить на мои безмолвные возражения и тем самым привить нежную любовь к чужой недвижимости.

- Агат, я тридцать лет работала на предприятии, которое при мне только начиналось, - затянула в очередной раз Наталья Николаевна. – И я не жалею об этом! Я видела, как все начиналось. Это очень полезная школа. - Ты пойми, - продолжала она, - ведь это только первый камушек, который мы кладем в основание большого здания. А за ним будет второй и третий. Вот посмотришь, как хорошо у нас пойдут дела, когда мы привлечем рекламодателей! Тогда и будешь снимать свою социалку, сколько хочешь.

Кирилл ставил вопрос иначе:

- Себестоимость минуты нашего эфирного времени – десять тысяч. Ты делаешь каждую социалку примерно на три минуты. То есть один сюжет стоит тридцатку. Вот и думай, могут ли твои родители оплачивать наше эфирное время.

После таких заявлений руки у меня опускались вовсе. Я уходила прятаться от Кирилла с его железной экономической логикой в павильон. Однако и там меня не оставляли в покое.

Как-то ближе к концу рабочего дня Наталья Николаевна явилась ко мне сразу после встречи с заказчиками. Что-то у них пошло наперекосяк, потому что директорша выглядела очень встревоженной.

- Я хочу, чтоб они тебя полюбили, - заявила она. - Ведь они не знают, какая ты есть! А я сразу тебя полюбила, как прочитала твои журнальные статьи! Но они ведь ничего не читали…

Она казалась взволнованной, какое-то непонятное отчаяние сквозило в ее словах.

- Наталья Николаевна, да Вы не расстраивайтесь! Хорошо все будет! – захотелось мне ее утешить.

Она взглянула на меня голубыми, полными слез глазами и выскочила из павильона. Я осталась недоумевающе стоять на месте.

И тут что-то глубоко человеческое стало просыпаться во мне. Эта дурная тетка действительно хотела как лучше, только она никак не могла взять в толк, что для этого нужно делать. В ее фантазийном пространстве достаточно было выдать желаемое за действительное – и проблема тут же решалась и заказчики с радостью отдавали свои кровные. Но реальность не позволяла кроить себя в соответствии с воображением Натальи Николаевны, ее мечты не воплощались, и для окружающих людей директорша выглядела взбалмошной дурой…

- Ребят, вы представляете чё, - воскликнула я, заходя в монтажку, - я сейчас видела, как Николаевна плачет.

- Что же, она не человек, что ли? – пробубнил Гриша.

23.

Кирилл окончательно ушел в себя, как будто его внутренний маятник качнулся от веселого добродушия в еще не виданную мной сторону. Кирилл больше не чирикал проснувшейся птичкой, не смеялся широко и щедро. Он сидел в своем углу, упрямо надвинув наушники, и ни на что человеческое не реагировал. По слухам, Николаевна стала долбить Кирилла, прямо указывая на его видеодизайнерское место.

Я, впрочем, как и весь остальной коллектив, старалась его не беспокоить, в глубине души опасаясь, что он может отправить меня так далеко, откуда я уже не вернусь. Я понимала, ему сейчас тяжело, но ведь все на свете проходит, а значит, и это когда-нибудь пройдет, и Кирилл вернется таким, какой он и есть на самом деле, и все у него будет хорошо.

Тем временем рубрика о недвижимости вошла в стадию воплощения, и начальство стало суетиться на предмет рекламы. Наталья Николаевна усадила меня писать ролик для радио, смотрите, мол, такую-то рубрику. Я накидала несколько вариантов, не особенно понимая, как вообще это делается. Варианты мои директорше не понравились.

- Нужно что-нибудь емкое. Например, «жилье и ипотека для любого человека», - продекламировала Николаевна.

Мы стояли в коридоре возле ее кабинета.

- Уже было, - пробурчала я.

- Ну, давай Кирилла подключим, - предложила Наталья Николаевна.

В этот момент Кирилл как раз проходил мимо нас за спиной директорши. Он улыбнулся мне, пожал плечами, мол, чего вспоминаете?

- Это в его обязанности не входит.

- Кирилл – человек творческий. Он обязательно что-нибудь придумает, - настаивала директорша.

- Он не обязан что-нибудь придумывать, - жестче повторила я.

- Ладно, я сама к нему подойду.

У меня недобро заныло под ложечкой, я предвидела, как он отреагирует.

Ближе к концу рабочего дня директорша вошла ко мне в павильон:

- Агат, я с Кириллом поговорила, он сказал, чтобы ты к нему подошла.

- Ладно, хорошо. Сейчас только доделаю.

Директорша оглянулась на меня от двери, сомневаясь, наверно, в моей исполнительности.

- Ну пока, - сказала она.

- До свидания.

Я знала, что она соврала. Не мог Кирилл так ей ответить, отправил он директоршу куда подальше.

Я еще посидела, посмотрела уныло на сценарий, ничего в нем не разбирая, и тихонько побрела в монтажку.

- Кирилл, мне Наталья Николаевна сказала, ты хотел, чтобы я к тебе подошла – по поводу ролика.

Мне понравилось, как я это сказала: деловито, спокойно, будто ничего плохого не ожидая.

Кирилл сидел в своем углу, который ограждал его от всего остального мира, с его рекламными роликами, и дурными начальницами, и девочками-журналистками. Он никому больше не сдавал свою осажденную крепость, он был против всех.

- Я занимаюсь только графикой, - сказал он в монитор.

- Да, конечно. Я на всякий случай – может, не врет? – улыбнулась я.

- Врет.

- Ну ладно тогда.

«Извини», - хотелось добавить мне, но я промолчала.

24.

Кирилл меня оставил, бросил, променял на слова, им же самим придуманные. Проект стал дороже, и я должна была убираться из его жизни. Хотя глупости, конечно. Что я, в самом деле, значила в его жизни? Я была ему не нужна. Я ему не нужна, я ему….

Я старалась сдержаться, но все равно плакала в маршрутке, отворачивая лицо к окну, чувствуя, как сползает к губам предательская слезинка. А дома почему-то забилась в ванну, свернулась калачиком на полу, уткнулась лбом в прохладный кафель, – и опять плакала. Я вдруг разом поняла, как много его было в моей жизни – и я его потеряла.

Мне так страшно сделалось без него, так пусто и бессмысленно, будто всю мою жизнь он незримо был рядом и держал за руку, а тут вдруг его не стало. Но ведь Кирилл хотел программу – не меня. Это из-за программы он со мной нянчился, я сама ничего для него не значила, была пустым местом, винтиком, редактором. Почему же он тогда смотрел на меня такими теплыми глазами, как будто молчал о чем-то важном?

Я постепенно успокаивалась, организм устал плакать, чувствуя себя никчемным и раздавленным. Поднявшись, наконец, с пола, я пошла к себе в комнату, и легла на диван, смертельно от всего усталая. Я взяла сотовый, машинально повертела в руке и написала смс: «Кирилл, ты идиот. Причем идиот принципиальный. Я люблю тебя».

Я поняла, чего сотворила, только когда пришло сообщение о доставке. В груди пораженно ойкнуло, будто не я это написала, а какая-то неведомая сила управляла моими пальцами. Минут через пять пришел ответ: «А еще я принципиальный циник. И не люблю никого, и меня любить нельзя». Я как-то нелепо и не к месту обрадовалась, что он мне ответил: «Кирилл, я ведь от тебя ничего не хочу, не добиваюсь и не требую! Просто мне очень много хочется тебе сказать. Ты самый лучший, и все у тебя будет замечательно! Просто нужно немного подождать и быть терпеливей. Я тебя обижала – прости меня! Как бы я себя ни вела, я всегда относилась к тебе одинаково».

Я написала как выдохнула, блаженно и, наверно, по-идиотски улыбаясь. Я прекрасно понимала, что это конец, что теперь я действительно его потеряла, и, будучи порядочным человеком, я обязана придти завтра на работу в восемь утра и тихонько уволиться, так, чтоб меня никто не видел.

Я всё это знала и блаженно улыбалась. Я была счастлива тем, что встретила мужчину, который был для меня самым лучшим, и наконец сказала ему об этом. Раньше я никак не могла понять те сцены в дешевых мелодрамах, когда героиня говорит герою – «ты самый лучший!» У меня в голове не укладывалось – самый лучший из людей? из мужчин? И откуда она знает, что именно он лучший, а не сосед Вася из третьего подъезда? Глупость какая-то – думала я.

Я валялась на диване, тиская треклятый телефон, и была отчаянно счастлива. Миллионы людей смотрят подобные фильмы и считают свою любовь немножко ушибленной потому, что их вторые половины – так себе. А самые лучшие – это фантастика, не бывает самых лучших, их придумали гадкие режиссеры, чтоб заработать побольше денег.

Кажется, я даже тихонько смеялась – так хорошо мне было любить отвергшего меня, самого лучшего Кирилла.

* * *

Ах, какое ж лепетание в ночи! Я улыбаюсь, глядя в монитор, той своей блаженной улыбкой. Вот она, впорхнула, как бабочка, в распахнутое окно. Пусть будет – хлоп ее между страниц! – дочитаешь до двадцать четвертой главы, и она выпорхнет, закружит опять по комнате. Я тебя сохраню, бабочка, впечатаю прошедшую жизнь и отдам – залпом! Мне не жалко, даже хочется отдать, для меня одной ее слишком много.

Я просыпаюсь около двух часов дня, болтаюсь по квартире, может, чего-нибудь ем и сажусь писать – и уже почти засыпаю рядом с монитором, и никак не могу оторваться. Будто переживаю все заново, и пишу смс-ки Кириллу, и люблю его, так люблю его…

25.

Первым, что я вспомнила, проснувшись на следующее утро, было то, что я призналась Кириллу в любви. Мне стало так неловко, нелепо и странно, что я вскочила с кровати, не имея сил сохранять неподвижность. Сразу за этим вспомнилась вчерашняя бредовая идея бросить работу, и так жалостно заныло в груди, что снова захотелось плакать и заламывать руки – теперь уже из-за любви к программе.

Проблема заключалась в том, что я не знала, как после всего вчера написанного мне появиться перед Кириллом. Я совсем себе этого не представляла, мне казалось, я замертво упаду от одного его укоризненного взгляда. Нужно было взять тайм-аут и научиться жить с тем, что я натворила. Необходимо срочно заболеть, слечь с высокой температурой, потерять голос и вообще – потеряться в пространстве, чтобы выиграть хотя бы неделю. Конечно, меня могли уволить, я сильно рисковала, но другого выхода не находила.

Я похрипела немного, репетируя потерю голоса, и часов в десять позвонила Наталье Николаевне:

- Здравствуйте, - еле слышно прошептала в трубку. – Наталья Николаевна, я заболела, температура большая.

- Как заболела? – возмутилась она. – Ты же еще вчера здоровая была.

- Зато позавчера плохо себя чувствовала. А вчера на съемках, видимо, еще продуло.

- Ты понимаешь, что себе не принадлежишь? – затосковала директорша.

- А что я сделаю?

- Ты к врачу ходила?

- У меня мама врач, она меня лечит, - умирающе просипела я.

- Как ты лечишься? Горло полощешь? – строго спросила она.

- Ага, - тут я демонстративно закашлялась, - и таблетки пью.

- Ладно, сегодня болей, - великодушно разрешила директорша, - а завтра выходи здоровая на работу.

- Хорошо, - так же великодушно пообещала я – и на работу на следующий день не вышла.

Это была одна из самых веселых недель моей жизни. Мне раз по десять в день звонили все, кто только мог, и я самоотверженно хрипела в трубку, побаиваясь в самом деле сорвать голос.