Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail:
Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.
и ЗАО "Стройсервис".
31.
На следующий день я чувствовала себя так, словно накануне переболела гриппом. Было как-то мутно, и тревожно, и не о чем не могло думаться.
Когда я вошла в монтажку, в кабинете были только Гриша и Кирилл, которые что-то делали с компьютером.
- Привет, - поздоровалась я.
- Ага, - отозвался Гриша.
- Приветы, - поздоровался Кирилл и повернулся к Григорию. – Ты зачем мою крысу трогаешь?
Они разговаривали об игрушечной мыши, которая стояла на столе у Кирилла. Гриша как-то сказал, что от этого зверя страдает его чувство прекрасного. У мыши были огромные уши, такие же огромные ботинки и прикольный синенький комбинезон.
- Заведи себе свою крысу, если сильно нравится, - сказал Кирилл.
- Да у меня есть одна… - ухмыльнулся Григорий.
Кирилл отвернулся, чтобы я не увидела его улыбку...
- Привет, - входя в монтажку, поздоровался Андрей.
- Здорово, - отозвалась я.
- Как у вас дела? – осторожно спросил он у меня.
- Замечательно, а ты сомневаешься? – саркастично ответила я. – А вообще, это зависит от того, соберем ли мы сегодня программу.
- А, у вас же сегодня премьера! И что, соберете? – спросил Андрей.
Я мотнула головой в сторону монтажера, тот промолчал.
Минут через двадцать, когда Андрей вышел, Гриша первый раз за сегодняшний день обратился ко мне:
- Ну чего… программу-то собирать будем?..
Много времени спустя, когда мы уже примирились друг с другом, Гриша мне рассказывал, что во время наших скандалов он вдруг начал страшно чесаться. Гришин организм бурно протестовал против моей личности.
Он взглянул на меня, спрашивая о программе, будто делал усилие, чтобы перешагнуть этот свой зуд.
- Будем, - подтвердила я, тоже в себе перешагивая.
Рабочий день подходил к концу, мы остались с Гришей одни, и я все косилась на часы – успеем или нет. Я уже давно обо всем забыла, все склоки стали несущественны и ничего не означали, когда выход программы оказывался под угрозой.
В монтажку зашла Эльвира, которая в свободное от секретарских обязанностей время выполняла функции оператора эфира и сутками дежурила в соседнем кабинете. Ей нужно было кормить троих детей в редких промежутках между работой. Как-то я застала Эльвирумоющей голову под краном в женском туалете, на что она заявила, что в кабинете у нее есть фен и пена для укладки.
При этом я ни разу не видела Эльвиру расстроенной уставшей или раздраженной. В любой момент своего ежесуточного пребывания на работе секретарша энергично бралась за любое ей положенное дело, улыбаясь и никогда ни на что не жалуясь.
Кроме всего прочего, Эльвира была подругой Кирилла.
- Гриша, ты мне когда программу отдашь? – спросила она.
- Эльвир… - раздражено заговорила я. – Не мельтеши, пожалуйста. Как только, так сразу.
- А, ну хорошо, - сразу поняла секретарша и скрылась.
- Да ладно, - махнул рукой Гриша, - они мне уже не мешают.
Программу собрали за тридцать минут до эфира, оставалось только скопировать ее и отдать Эльвире.
Я пересела на диван, вытянув перед собой ноги. Григорий откинулся на спинку стула.
- Ну что, будем работать вместе? – спросил наконец он.
- Будем, - ответила я.
32.
Скучный рабочий день постепенно сходил на нет. Съемок нынче не было, и я болталась из угла в угол, не зная, чем себя занять. Наконец, примостилась в эфирке, дожидаясь, когда вскипит чайник, и болтая с оператором эфира.
- А ты чего тут сидишь? – заглянул в кабинет Григорий.
- Жду, когда чайник вскипит, кофе хочу попить.
- А…
Он нерешительно топтался на пороге, словно не был уверен, что ему рады.
- Хочешь – подожди со мной, - предложила я.
- Ага, - кивнул он и плюхнулся рядом на диван.
Через пару минут на пороге нарисовался оператор нашей программы:
- Вы чё здесь делаете?
- Ждем, когда чайник вскипит, - усмехнулась я. – Присоединяйся.
Он вошел в крохотный кабинет и прижался к стенке.
Чайник начинал закипать, когда в эфирке показался Андрей.
- Тебя, тебя, дорогой, дожидаемся! – воскликнула я.
- А, ну молодцы. Всегда бы так, - невозмутимо отозвался он.
Андрей шагнул в комнату и втиснулся на диван между мной и Гришей.
Мы болтали о чем-то легкомысленном, и я пила свой долгожданный кофе, когда мимо открытой двери прошел Кирилл.
Он скользнул вроде случайным взглядом, оценил количество человек, которые только пару недель назад безвылазно сидели в монтажке, а теперь потянулись за мной, ибо мне там места больше не находилось. В долю секунды подумал обо всем этом, опустил глаза и скрылся в коридорах телекомпании…
- Господа, а почему бы нам сегодня не выпить? – предложила я.
«Господа» одобрительно закивали.
Когда начальство и Кирилл благополучно освободили территорию, мы устроились в монтажке, уставив тумбочку чашками с водкой и тарелками с колбасой и сыром.
- Ну… - замялся Андрей, не зная, за что бы сперва выпить.
Мы вчетвером окружали крохотную тумбочку, зависнув над ней в неловкой тишине.
- За алкоголизм! – брякнула я.
- Заметьте, не я это сказал, - взглянув на Гришу, усмехнулся Андрей.
Однако оспаривать тост никто не собирался – мы чокнулись разнокалиберными чашками и выпили.
Водки мне налили много, по-мужски, одним глотком выпить я не смогла, и, задохнувшись, недовольно вертела головой. Андрей укоризненно взглянул на меня, мол, куда тебе до нас, но говорить ничего не стал.
Он пьянел очень быстро, становясь назойливым и болтливым.
- Ну как, нормально у вас все? – беспрестанно спрашивал он то у меня, то у Григория.
Мы хором поддакивали, не зная, как отделаться от его пристального внимания.
Наконец, Андрей будто бы угомонился. Он уселся рядом со мной так близко, что наши ноги соприкасались, и положил руку мне на плечо. Я почувствовала ужасную неловкость от этого его жеста, отлично понимая, что Андрею ничего такого от меня не нужно. Он просто пытался выразить свою симпатию.
Я сидела на диване, сжавшись под его рукой, и не могла ни оттолкнуть, ни принять ее. Через пару минут Андрей убрал руку и даже чуть отодвинулся, почувствовав всю неуместность своего жеста.
Он вышел. Я осталась на диване одна, медленно напиваясь, глядела прямо перед собой, ни о чем особенно не думая, а чувствуя только безутешную тоску в солнечном сплетении.
- У тебя все хорошо? – спросил Гриша.
- У меня все нормально.
- У меня было все нормально, когда я в течение семи лет писал рефераты и больше ничего не делал, - покачал он головой.
Я чуть ухмыльнулась и пододвинула ему опустевший стакан.
Я смотрела в стену и мучительно хотела кому-нибудь рассказать о том невыносимом счастье, которое постигло меня.
- Я… - выдохнула, подбирая слова.
- Ну вот я к вам и вернулся, - вошел в монтажку Андрей.
Я улыбнулась ему, выпила еще водки и ушла в павильон. Мне нужно было собираться домой – под действием алкоголя я становилась слишком откровенной.
33.
Я уже надевала куртку, когда в кабинет зашел Григорий, предусмотрительно закрыв за собой дверь.
- Ты хотела что-то сказать?
Он смотрел на меня так, будто с места не тронется, пока я не расскажу того, что хотела.
- Я люблю человека, которому я не нужна… Это было бы не так хреново… - продолжала я после паузы. – Я вынуждена его постоянно видеть, я никуда не могу деться от него…
- Кто-то отсюда, да?
- Кирилл, - сказала я.
- Мне кажется, Кирилл избегает таких вещей.
- Да, мне тоже так кажется.
- А он знает? – спросил Гриша.
- Знает. Сказал, что циник и никого не любит. Отшил, короче.
Мы были пьяны, сохранять вертикальное положение оказывалось тяжело, так что и я, и Гриша подошли к стойке, которая была Светкиной декорацией; облокачиваясь, стояли по обе ее стороны и глядели в пьяные глаза друг друга.
- Причем я уверена, что это взаимно, - сказала я.
- Тогда это годами может продолжаться.
- Ой, типун тебя на язык! – всплеснула я руками.
- Я серьезно. Вам разговаривать надо.
- Мы не можем. Я от него шарахаюсь.
- Это то же самое… А чего ты от него хочешь? – вдруг спросил он.
- Я хочу… хочу, чтоб он позволил любить себя.
- А что это такое, любить? – Гришина интонация изменилась, будто он почувствовал себя экзаменатором, который пытается срезать нерадивого студента.
- Любить – это отдавать, ничего не прося взамен.
- Ну так и люби! – воскликнул он.
- Мне больно.
- Решай, что для тебя важнее. Обычно думают, любовь – это одно удовольствие и гуляние под луной. На самом деле любовь – это работа над своим эгоизмом, страхом, слабостью. Здесь волевые усилия бессмысленны. Либо сохранить любовь, либо задавить ее силой воли.
- То есть, живи и мучайся?
- Тебе решать, - пожал он плечами. – Хочешь мучаться – мучайся…
Только много времени спустя я вдруг осознала, как странно самой себе противоречила. «Я люблю человека, которому я не нужна – я уверена, что это взаимно». Будто Кирилл вынудил меня выбирать: быть мне нелюбимой и отвергнутой или же бороться за свое счастье.
И я выбрала быть нелюбимой. Я жалась по углам, избегая его взгляда, скулила и заламывала руки, но упрямо не уходила, все еще на что-то надеясь. Я решила быть нелюбимой, точно зная, что я нужна ему и он меня ждет. И точно так же Кирилл выбрал быть циником, который не желает ни своей, ни чужой любви, потому что и та и другая делает его слабым и беспомощным…
- Моя первая любовь жила в доме напротив, - начал рассказывать Гриша. – Мы каждый вечер подходили к окнам и смотрели друг на друга. И так продолжалось очень долго. Просто смотрели и все. Она была моей соседкой, мы могли бы познакомиться, но ничего этого не делали. Только смотрели друг на друга.
- И чем все закончилось? – спросила я.
- А ничем. Однажды мне просто надоело стоять у окна.
34.
Я ничего конкретного не писала про своего оператора по той причине, что его попросту не было. То есть, не то, чтобы совсем не было – снимал же кто-то программу! – но те двое, которые имели место, оказались в телекомпании случайными людьми и исчезли каждый в свое время без каких-либо объяснений. Было даже так, что я назначала съемки, не зная, кто вообще будет снимать. В особо исключительных, то бишь коммерческих случаях, на мои съемки выезжал Андрей, который и без того работал на двух программах.
И вот, дня через два после коллективного возлияния я дождалась наконец своего оператора.
Белобрысенький, худенький, со светлыми бровями и ресницами, Паша жался в угол монтажки и на вопросы отвечал так, будто плохо понимал, что от него хотят. Я мало с ним разговаривала, доверив ответственное дело по приему оператора Андрею, который как раз и пытал парня на предмет профессиональной пригодности.
Впоследствии, время, проведенное с Пашей на съемках, оказалось для меня едва ли не лучшим на телевидении. И дело даже не в том, что был он каким-то исключительным оператором – вовсе нет. Просто Паша, как и я сама, хотел работать хорошо. Он был так дотошно старателен, так внимателен к любой мелочи, что каждый его новый сюжет получался лучше предыдущего. У Паши имелась еще одна особенность: он безропотно терпел мое раздражение, молчал, не обижался и никогда не спорил. Временами я остро мучилась совестью из-за своих грубых выходок, но всё это было еще впереди…
После предварительной беседы с Андреем напуганный юноша отправился разговаривать с начальством. Я же ушла писать сценарий. Минут через двадцать в павильон вошел Андрей, держа за руку шестилетнего примерно мальчика.
- Ой, а кто это? – удивилась я.
- Это Иван Андреевич, - представил ребенка Андрей. - А это Агата… Я ж сегодня выходной, устроил себе отцовский день.
Насколько я знала, Андрей был разведен и общался с сыном как раз по таким «отцовским дням».
Мальчишка был высоким, худеньким и внимательно смотрел вокруг себя большими Андреевыми глазами. Я тихонько улыбалась, наблюдая за ними. У закоренелого циника Андрея даже голос изменился, когда он разговаривал с сыном, что-то бережное промелькивало в нем, сдержанная мужская забота. Они покрутились в павильоне, разглядывая Светкины декорации. Затем Андрей обратился ко мне:
- Посидишь с ним? Мне с начальством нужно посовещаться.
- Иди, конечно.
Андрей вышел. Ваня уселся за Светкин стол, достал карандаши и бумагу и стал что-то рисовать.
- А что ты рисуешь? – спросила я.
Мальчик молча показал листок: неверная детская рука накарябала пароход, с пушками и солдатами.
- А я такой не умею, - сказала я. – Я знаешь, какой умею, с парусами. Они каравеллами называются.
- А, - отозвался ребенок.
Но в диалог вступать не захотел.
35.
Потянулись совсем беспросветные дни. Я работала. Кирилл сидел в своем углу, надвинув наушники, и так фундаментально молчал, что временами я совершенно о нем забывала. Я перестала от него бегать, окончательно возвратившись в монтажку, однако диван рядом с Кириллом поменяла на стул около Григория, располагаясь так, чтоб меня не было видно из-за мониторов.
Климат внутри коллектива начал заметно теплеть. Мы целыми днями болтали о всяких глупостях, и я была насмешливой и спокойной. А когда выходила покурить и стояла на лестнице, мне вспоминалось, как Паша предлагал подняться на крышу и поснимать город. Никуда мы, разумеется, не поднялись, но я все думала об этом, словно об имеющей место возможности.
Вот залезем мы, значит, на крышу, Паша станет возиться со штативом и камерой, а я подойду к краю, совсем близко… А там ведь такие сильные ветра – мне говорили… И я буду падать, долго-долго, так бесконечно долго, что однажды устану и захочу смерти.
Когда я возвращалась из курилки, я слышала голос Кирилла, а иногда даже его смех, по которому так безысходно тосковала, и всегда проходила мимо открытой двери, давая ему возможность побыть самим собой.
Однажды мы с Григорием решили поработать в субботу. Я пришла с самого утра, что-то написала, что-то еще поделала, послонялась по пустым коридорам, не в силах решить один животрепещущий вопрос, и наконец приплелась к Григорию, желая переложить с больной головы на здоровую.
- Гриш, мне в понедельник графика нужно.
- А чего ты мне-то говоришь? У нас Кирилл графикой занимается.
- А если он придет поздно, а нам еще сюжет с этой графикой собирать, - заныла я.
- Так позвони и скажи, чтоб пришел рано, - невозмутимо решил Григорий.
- В субботу звонить? Выходной все-таки.
- И чё? Мы вон вообще на работе.
- Значит, звонить… - промямлила я после паузы.
Было часов двенадцать, интуиция мне упорно твердила, что Кирилл еще безмятежно спит, и я решила попить кофе и потянуть время, чтоб не будить его в выходной день с сугубо рабочим вопросом.
На самом деле я страшно трусила – прошло грандиозное количество времени после того, как мы последний раз о чем-нибудь говорили, и я вроде уже и разучилась общаться с ним. Наконец, дотянув до двух часов дня, поняв, что ждать больше не имеет смысла и вообще, это совершенное ребячество, я вышла на лестницу, прикурила и набрала номер Кирилла.
В телефоне потянулись по-субботнему сонные гудки, и, услышав хрипловатое «алло», я поняла, что все-таки его разбудила.
Я сразу же сообщила цель своего звонка и говорила крайне официально.
- А, да, конечно, я приду, - преувеличенно бодро отвечал Кирилл.
- Надо прямо с утра, чтоб мы сюжет успели собрать.
- Во сколько? В восемь подойдет?..
Он говорил таким тоном, будто вчера выпил гораздо меньше, чем мне могло показаться – или вообще не пил, и нисколько я его не разбудила.
Но это показалось мне ерундой, потому что в тот момент, когда он взял трубку, я отчетливо увидела рядом с ним девушку. Она лежала, кажется, на боку, и, сколько бы я ни вглядывалась, я не могла увидеть лица. Ее длинные светлые волосы рассыпались по плечам, прикрывая изящную спину.
И вот, я слушала Кирилла и даже что-то ему отвечала и все смотрела на эту девушку, спящую усталым разнеженным сном, и мучительно не хотела, чтобы он разбудил ее своим неестественно бодрым голосом.