Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail:
Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.
и ЗАО "Стройсервис".
36.
- На следующей неделе в среду у отца Петра День Рождения, - торжественно объявила мне Наталья Николаевна.
- Мм, я рада. А кто это?
- Как, ты не знаешь? – всплеснула директорша руками. – Это настоятель храма Святой Троицы. Он же его и построил.
- Ага. И что?
Директорша обижено поджала губы и продолжала гораздо официальней:
- Поедете на съемки. Сюжет платный. Я тебе написала, кто его будет поздравлять и о чем у них нужно спрашивать, - и Наталья Николаевна протянула мне исписанную бумагу. - О съемках я уже договорилась, так что они в курсе.
- Ясно. Сделаем.
Я шла по коридору в павильон, когда она догнала меня.
- А почему у тебя карманы на джинсах всегда торчат?
- У меня там сигареты, - ответила я.
- Смотри, доиграешься. Наши парни хлопнут тебя… по заднице.
- Не хлопнут – у них рука не поднимется, - значительно усмехнулась я.
Директорша все еще смеялась моей шутке, когда из-за угла появился Кирилл. Он взглянул на нас обеих, задержав взгляд на мне…
О чем он тогда подумал? Что я начала лебезить перед начальством? Лицемерить и лгать, ругая в монтажке ту, с которой сейчас смеялась? Что-то такое он решил, взглянув на меня пронзительно-холодно, с некоторой даже насмешкой, да-да, мол, всё с тобой ясно.
Всю неделю мы писали интервью с теми товарищами, которые пожелали поздравить отца Петра. У меня как-то недобро вздрагивало под ложечкой, когда я из их уст слышала, какой он замечательный и прекрасный, и при этом отлично помнила, что съемки вынуждена оплачивать патриархия. Мне казалось это подозрительно и странно, и вообще – мерещился какой-то подвох.
Наконец, настала пятница, когда нам предстояло снимать самого отца Петра и тот храм, который он благополучно построил. Мы приехали на место, записали интервью с именинником и прошли в помещение, чтобы снять службу. И вот, в полумраке храма, который освещался только мерцаньем свечей, среди икон и богомолок, закутанных в платки, среди тех, кто по-настоящему верил и просил о спасении души, мы снимали сюжет, за который приходилось платить. Я смотрела, как расступаются прихожане, пропуская священнослужителей, как бабульки склоняют головы, дабы их коснулись клубы ладана, я смотрела на батюшек, с патриархальными окладистыми бородами и в черных рясах, и доподлинно знала, что по телевизору их покажут не бесплатно...
37.
Съемки в храме оказались переломными в моей телевизионной карьере. Кое-как написав сценарий, я просидела все выходные дома, будто это могло меня как-то спасти.
Не спасло.
Какой бы любимый фильм я ни смотрела, какую бы добрую книжку ни листала, внутри меня все время что-то надламывалось. Трепетно создаваемый мир вдруг стал рассыпаться на куски, и я ничего не могла с этим сделать.
Придя в понедельник на работу, я неожиданно обнаружила, что не люблю больше бездомных собак и детей-сирот и стараюсь избегать душеспасительных тем, не надеясь более кого-нибудь спасти.
Ближе к обеду пришел Андрей, весь какой-то изнутри просветлевший, легкий, с открытым и доверчивым взглядом. Тем очевидней был контраст между мной и вроде как циником-оператором.
- Агата, не хочешь со мной породниться? – хитро улыбаясь, спросил он.
- Что?! – чуть не подпрыгнула я на стуле.
- Мой сын в тебя влюбился! – заявил Андрей, еще больше теплея глазами.
- А-а…
Ему нужно было уезжать на съемки, но Андрей что-то еще тянул и не хотел трогаться с места.
- Ты же подождешь его лет десять? – лукаво спросил он.
- Конечно, Андрей! Я никуда не тороплюсь, - улыбнулась я.
- Я думал, ему Светка понравится. Спрашиваю, «какая тетя понравилась?», а он говорит – ты.
- А-а.
- Я спрашиваю: «А почему она тебе понравилась?» А Ваня мне: «Она со мной поговорила по-человечески».
Было заметно, что Андрей не постигает логику сына и сильно недоумевает по поводу «человеческих» разговоров. Но выбор ребенка он явно одобрял. У него в который уже раз запищал телефон, Андрей беззлобно чертыхнулся, схватил камеру и вышел.
- Чего это он заладил, что сын в тебя влюбился? – заворчал Гриша.
- А что в этом странного? – повернулась я к нему. – У человека сын первый раз влюбился, вот он и радуется.
- Ага, сын…
Я не пожелала продолжать разговор. Что с человеком происходило на самом деле, было его глубоко личным делом.
Я придвинулась ближе к монтажеру – собирать сюжет.
- Какую социалку на этой неделе снимаете? – спросил Григорий.
- Не будет у нас больше социалки. Хотят социалку – пусть мне теперь за нее платят, - криво усмехнулась я.
Кирилл, отделенный от меня нашим процессором и своим монитором, весь будто содрогнулся от моих слов и понял совсем не то, что они на самом деле означали.
Я больше не хотела говорить с экрана о том, что было для меня важно. Я вообще не хотела о чем-нибудь говорить. Я заболела безразличием, ужаснувшись от несоответствия моих представлений и окружающей действительности.
38.
Будто самой себе накаркав «коммерческую» социалку, буквально через несколько дней я поехала на съемки такого сюжета. Нашелся мужик, называвший себя художником и поэтом, который вдруг захотел устроить больным детишкам праздник. Его благодеяния должна была зафиксировать наша камера, с тем, чтобы мы поставили сюжет в эфир, разумеется, за деньги. Вот такая нарисовалась благотворительность.
Ах да! В сюжете бегущей строкой должен был идти его номер телефона с подписью «Поэт и художник такой-то». Наверно, на случай, если кто-то из зрителей захочет получить оду в свою честь.
Мы снимали в кардиоцентре, где как раз и лечились больные детишки. Мероприятие состояло из песен, плясок, благодарственных слов меценату-организатору, чтения так себе стишочков, еще благодарственных слов… Я сидела позади зрителей, глядела на этот праздник добрых дел, зевала в кулак и болезненно морщилась, когда какому-нибудь детенку приспичивало на меня оглянуться.
Мне было несносно скучно смотреть, как эти дяди выпендриваются друг перед другом. А детки – это так, антураж для камеры. Да, Паш, возьми крупняк вон того, глазастенького. Колоритный пацан, а? Зрителю понравится. Впрочем, какая, фиг, разница – платят же…
Я приехала в телекомпанию, имея острое желание либо от всей этой пакости как-нибудь отмыться, либо уж измараться окончательно. Так, чтоб самой сделалось тошнотворно-гадко и тем приятнее от собственной омерзительности. Какой-то такой я и приехала, с хищно поблескивающими глазами, жаждущими продолжения «праздника добрых дел».
Я повертелась в монтажке и вышла на лестницу покурить.
На площадке стояли три мужика с пятого, наверно, этажа, потому что на нашем, четвертом, я их не видела. Они трепались о своей работе, были веселы и в подпитии.
- А Вы из телекомпании, да? – спросил один.
Он развязно глядел на меня своими пошловатыми глазками. Рубашка у мужика была не застегнута, обнажая несимпатичное брюшко и толстенную золотую цепь на заросшей груди. Эдакий пережиток девяностых годов.
- Да, - нехотя ответила я.
- Выпьете с нами мартини? – галантно предложил второй, моложе и приятней.
- Нет, спасибо, я работаю, - дежурно ответила я.
- Так мы тоже работаем! – воскликнул мужик с цепью.
Все трое грохнули смехом.
Мы еще поболтали немного, они наперебой за мной ухаживали, а тот, который с цепью, имел вполне конкретные, вероятнее всего, интимные намерения. Мне было и гаденько, и приятно, но от них хотелось поскорей уйти, чтоб вернуться к своим родным парням и чтоб этаприятная гадость скорей закончилась. Я как-то отболталась от них и ушла в монтажку.
- А ты чего такая довольная? – взглянув на меня, спросил Григорий.
- Мне уже мартини предлагали… - загадочно улыбнулась я.
- Кто?
- Да там на лестнице мужики с пятого этажа, ухаживали и звали с ними выпить.
Я продолжала улыбаться, нарочито радуясь мужскому вниманию, излучая некоторую загадку, чем же у меня с ними кончится. Да-да, Кирилл, посмотри, как же мне наплевать, что ты отшил меня.
Мне нужно было писать ведение, и я ушла в павильон. Когда текст был готов, я позвала Пашу включать свет для съемки, а сама пошла покурить. На лестнице стояли сильно уже нетрезвые знакомцы с пятого этажа. Прямо пропорционально опьянению увеличилась их галантность, превращаясь в откровенные домогательства.
Товарищ с цепью, дыша мне в лицо перегаром, подходил все ближе, пока я не уперлась лопатками в стену, и стал распускать руки, якобы что-то поправляя на моей груди.
Не докурив и половины сигареты, я убежала, поняв, что иначе могу сильно вляпаться.
Я вернулась в монтажку, плюхнулась на диван, потому что работать было лень, а хотелось болтать и быть несерьезной. Подвыпивший Андрей пошел на лестницу покурить, а когда вернулся, глаза его лукаво блестели. Он сделал деловое лицо и заявил:
- Ну все, Агата, я договорился, меняем тебя на мониторы.
- То есть как, договорился? – опешила я.
- Ну так. Вам же нужен второй монитор, вон Гриша постоянно жалуется.
- Андрей, давай уже хватит, а? Поиграли и хватит. Не вздумай ему мой номер телефона давать.
Андрей ничего не отвечал и только лукаво посмеивался.
Кирилл стал собираться домой, будто не желая знать, чем же этот бардак закончится, и только взглядывая искоса на меня с нескрываемым осуждением. «Вляпаешься – сама виновата», - казалось, думал он, быстренько умывая руки от моего безобразия.
Я пошла переговорить с Натальей Николаевной и сильно у нее задержалась. А когда вернулась, чтобы заняться наконец съемками, и уже открыла такую вроде безопасную дверь павильона, в недрах собственного кабинета меня подстерегал неприятель. Среди наших декораций мужик с цепью выглядел еще грузней и больше, чем на площадке. Эдакая человечья громада, которая бродит между крохотных диванчиков и мягких подушек.
- Почему посторонний в павильоне?! – с перепугу рявкнула я.
На нашей территории мужик оказался гораздо более смирным. Он взглянул на меня:
- Я только посмотреть…
- А я говорил ему, - весомо вставил Паша.
- Мы здесь работаем, нечего тут смотреть. Паш, выведи его, - сказала я, выскочила из кабинета и ушла прятаться в монтажку.
- Это чё за ерунда? Почему у меня этот мужик по павильону бродит? – спросила я у Андрея.
- То есть, как почему? Забирать пришел, - усмехнулся он. – Мы сторговались на пять мониторов. За тебя дает два, за Светку – три.
- А причем тут Светка?!
- Он сначала сюда вломился, а Гриша сдрейфил, - усмехнулся Андрей.
- Ничего я не сдрейфил, я файл искал, чтоб он на экране ее посмотрел, - оправдываясь, пробубнил Гриша.
- Ну, дальше что? – нетерпеливо спросила я у Андрея.
- Стали мы торговаться, сколько он за тебя мониторов даст. А тут как раз Светка сидела и говорит: «А почему вы без меня ее продаете? Я все-таки родственница». Ну вот, за нее он дал три, а за тебя два.
- А почему за Светку три?
- Потому что замужняя, опытная.
- А я папе всё расскажу! – топнула я ногой.
В это время в монтажку зашел Паша и присел на диван.
- Всё, спровадил, - сказал он.
- А дальше что было? – обратилась я к Андрею.
- А дальше он пошел в павильон. Он вообще-то тебя искал.
- Ага, - поддакнул Паша. – Я тебе ждал, и тут он заходит. Я такой говорю ему: «Освободите, пожалуйста, помещение!».
Я улыбнулась, представив, как невысокий худенький Паша указывает этому, под два метра ростом, мужику.
- Ну ясно. Мы будем сегодня работать или нет? – обратилась я к Паше.
- Я готов, - поднялся он с дивана.
39.
Весна, выражаясь языком масс-медиа, набирала обороты и становилась нестерпимой. В судорожной попытке спастись от жары все окна, имеющиеся по кабинетам и коридорам, распахнули настежь, хотя облегчения это не приносило.
Атмосфера для меня накалялась еще и тем, что Кирилл продолжал делать графику для программы, в которой я работала редактором. А значит, общение было мучительной необходимостью. Я чуть ли не за сутки начинала себя уговаривать подойти к нему, заранее придумывала слова и оттягивала сам разговор до того момента, когда производственный процесс почти летел к чертовой бабушке.
Один из весенне-одуряющих дней ознаменовался новой для коллектива программы задачей: помимо стандартного заказного сюжета, из всего снятого материала мы должны были быстренько смонтировать видеоряд. В нагрузку к этой «поделке» шла Кириллова графика.
И вот скрепя сердце, пройдя все круги уговаривания и увещевания, я подошла к первопричине метаний:
- Кирилл…
Он поднял на меня глаза, в которых стояло такое облегчение, будто он долго чего-то ждал и наконец дождался.
- … Ты же графику для видео делал, да? – выдохнула я и захлебнулась, не имея сил продолжить, и опустила поскорей глаза.
- У вас на рабочем столе…
Он говорил как-то странно, не ставил точку, будто не желая прекращать разговор.
- А что с ней делать? – беспомощно улыбнулась я.
- Вернетесь со съемок, я покажу. Там ничего сложного, просто накидать на видеоряд, - улыбнулся в ответ Кирилл.
- А, ну ладно… - попятилась я от его стола и быстро вышла из монтажки.
Садясь в машину, я подумала, как было бы здорово поехать с Кириллом в одну сторону. Ну, машина-то одна на всех, понадобилось бы ему куда-то, а мы как раз там и снимаем. Бывает же…
По возвращении я тут же уселась к Грише монтировать отснятый материал. На всё про всё у нас оставалось около часа.
- Да не переживай ты! – махнул рукой Григорий.
- Ну конечно! У меня же будут проблемы, о чем переживать-то? – возмутилась я.
- У меня тоже будут.
- Николаевна всех собак на меня, как обычно, спустит. Она и по телефону со мной разговаривала таким тоном… предупреждающим. А звук какой будет? Надо какую-нибудь музыку подкладывать? – спросила я у Гриши.
- Не знаю. Мне ничего не сказали.
- Ну не будет же видеоряд в полном безмолвии идти!
Я мучительно заерзала на стуле, не решаясь сорваться с этим вопросом к начальству, чтобы его лишний раз не лицезреть.
- Ничего там не надо, - сказал Кирилл.
- Как, совсем ничего? – высунувшись из-за мониторов, взглянула я ему в глаза.
- Совсем ничего.
- А зачем видеоряд тогда нужен?..
И вдруг я увидела нас двоих со стороны: себя, большими, перепуганными глазами смотревшую на Кирилла, и его, сильного, уверенного, в который раз подставлявшего плечо, чтобы я могла за ним спрятаться. Что-то тогда сверкнуло между нами, будто вспомнили оба друг друга, и вся чушь и дичь, которая успела возникнуть, отодвинулась очень далеко и стала совсем неважной…
- Его будут показывать в администрации области, там мероприятие проводится, а видеоряд будет идти фоном, - сказал обо всем осведомленный Кирилл.
- А, ну ясно, - тут же успокоилась я и вернулась к монитору.
Минут через двадцать видеоряд был собран, записан на диск и передан начальству. Я осталась в монтажке чего-то еще собирать, болтала с ребятами и смеялась.
- Ой, у меня же шоколадка есть! Будешь? – предложила я Григорию.
Он отломил от плитки несколько долек и принялся жевать.
- Будешь? – обратилась я к Светкиной монтажерше.
- Нет, спасибо.
И вот, я продолжала болтать, ничего особенно не чувствуя, не успев осознать, что я сделала что-то не так, когда Светкина монтажерша, сидевшая прямо напротив Кирилла, вдруг спросила у него:
- Что с тобой?
Кирилл отрицательно повел головой – нет, я не видела, я просто знала, что он так сделал! – и ничего не сказал…
40.
Я так старательно училась его не замечать, что в решающий момент по инерции «забыла». Сработал дурацкий условный рефлекс – Кирилла нет. Как же я тогда раскаивалась и кусала губы от злости на саму себя! Но дело было сделано, доверчивый взгляд глаза в глаза оборвался.
Собираясь на следующий день на работу, я клялась и божилась, что не буду больше ничего бояться, перестану корчить равнодушие, и как-нибудь заглажу перед Кириллом свой промах. Оказавшись на работе, я первым делом зашла в монтажку, улыбаясь, будучи всем на свете довольной, и вообще, старалась излучать дружелюбие.
- Привет, - поздоровалась я со всеми.
Несколько голосов враз откликнулись, Кирилл в своем углу упорно молчал. Я оглянулась на него, стараясь перехватить взгляд, чтобы поздороваться с ним лично. Кирилл пристально смотрел в пол.
- Кирилл, привет, - сказала я.
Он взглянул на меня обжигающе-холодными глазами и смолчал.
Я вернулась в замониторное укрытие и надолго притихла.
- Агата, у тебя сегодня во сколько съемки? – возникла на пороге Наталья Николаевна.
- В два.
- Кирилл и Эльвира поедут с вами. Им надо компьютер забрать, который мы бартером получили.
- А мы успеем? – вяло поинтересовалась я.
- Успеете, им туда и обратно.
Я проводила директоршу взглядом, подумав ей вдогонку, как чудовищно прав был тот товарищ, который сказал, чтоб мы боялись своих желаний.
Минут через двадцать мы с Пашей и двумя неожиданно возникшими попутчиками спустились на улицу к машине. Я повертелась вокруг транспортного средства, будто не желая расставаться с недокуренной сигаретой, а на самом деле ожидая, пока сядет Кирилл, чтобы оказаться как можно дальше от него. Все трое залезли назад, я щелчком отбросила сигарету и села рядом с водителем.
Машина тронулась. Пассажиры, сидевшие за моей спиной, болтали, Кирилл смеялся своим циничным смехом, и мне хотелось сжать изо всех сил голову руками, чтоб она ненароком не развалилась от исполнившейся мечты.
Престарелая машина чувствовала себя неважно, болезненно фыркала, раскачивалась из стороны в стороны и в конце концов начала судорожно дергаться по направлению движения. Ее содрогания напоминали вполне конкретное физиологическое действие.
- Эй, вы что там делаете? – шутливо обратился водитель к сидящим сзади.
Те оглушительно рассмеялись.
Наконец, мы приехали на место. Это был чумазый пригород, с длинными бараками и складами, в одном из которых помещалась нужная контора. Кирилл, Эльвира и водитель вышли.
Я свернулась калачиком, обняв никому не нужные коленки, и до истерики захотела уйти отовсюду прочь и никогда больше не возвращаться.
* * *
Словно бродишь во сне по лабиринту и никак не можешь выбраться наружу. Вот за очередным поворотом мелькнул свет, и я тороплюсь к нему и опять верю, что сейчас всё наконец закончится и я выберусь из этих заколдованных кругов. Но это совсем не тот свет – луна или обман уставших глаз. Агата заблудилась в своей жизни, как маленькая девочка путается в материнском платье.
Я выхожу из папиной квартиры и бреду по проспекту Октябрьскому – выгуливаю уставшую от памяти голову. Перехожу мост через Искитимку. Если свернуть налево, будет парк, где мы когда-то снимали весеннее обострение. Скоро осень – и всё непоправимо близко.
- Агата! – ударяет голосом в спину.
Я оглядываюсь и вижу свою приятельницу, мы общались пару лет назад. Она колется героином – я не хочу говорить ее имени. Она стоит посреди улицы и смотрит на меня своими «особенными» глазами.
- Я вмазанная, извини, - говорит.
- Ничего.
Я слишком давно не видела ее, да и вообще людей, чтобы сейчас привередничать.
- Я провожу тебя? – спрашивает.
- Конечно.
Мы идем мимо парка до остановки. Приятельница молчит, я взглядываю на нее сбоку – как она жила всё это время. Она кажется совсем другой, чем остальной мир. Знаете, бывают такие тетради с выпуклым рисунком на обложке. Вот и она вся будто выпирает из пространства, резко выделяясь на фоне прохожих.
- Тебе очень одиноко в последнее время, да? – спрашиваю.
- Да, - и молчит, не желая объяснять.
На остановке она вдруг оживляется, будто поняв, что сейчас я уеду, и Бог знает, когда мы еще увидимся. Она начинает рассказывать, что собирается уезжать в Японию к друзьям своих родителей, будет там жить и работать и, конечно, завяжет, и всё у нее будет замечательно… Я даже не успеваю заметить, как к нам подходит милиционер.
- Предъявите ваши документы, - обращается он к приятельнице.
Она делает вид, что ищет. Я знаю, все ее документы лежат у матери. Она пожимает плечами и говорит «забыла».
- Пройдемте.
Она делает шаг за ним, оборачивается, крепко обнимает меня и говорит «счастливо».