Однажды и навсегда (повесть)

Рейтинг:   / 8

ПлохоОтлично 

Подробности

Категория: Проза

Автор: Рыжова Агата Юрьевна

Просмотров: 5770

2011 год, Выпуск № 2

41.

В моем славном прошлом настало лето, впрочем, мало отличавшееся от весны. Кирилл взял кратковременный отпуск и исчез. Я осталась его ждать, в надежде сохранить парализованную, с перебитым хребтом, но пронзительно живую любовь.

На третий день его отпуска мы с Пашей сидели в монтажке и смотрели привезенный со съемок материал, когда меня вызвала к себе генеральная.

- Садись, - кивнула директорша на стул, когда я вошла в кабинет.

- Агат, нужно снять демонстрационный фильм… - и она замолчала.

- Ну.

Директорша явно смущалась того, что ей необходимо сказать.

- Ко мне обратился сын моей подруги, - решила она начать издалека, - он… он употреблял наркотики достаточно долгое время, а теперь находится в Центре для помощи наркозависимым. Так вот, они хотят идти в администрацию, чтобы им хоть мешок крупы выделили, потому что они существуют только на свои средства. В администрации нужно показать фильм о том, как они помогают людям. Центр находится в деревне, вы туда съездите, все снимете. Вас увезут и привезут. Когда тебе удобней, чтоб от программы не отвлекать?

- В понедельник, - решила я.

Директорша смущенно морщила лоб и теребила бумаги у себя на столе.

- Это… не наркоманы, это больные люди. А те, кто выздоравливает, очень успешными становятся, многие даже бизнесом занимаются… Надо же помочь людям…

Она оправдывалась так, словно шапочное знакомство пусть даже с бывшими наркоманами могло безнадежно испортить ее безукоризненную репутацию. Странная штука, желая помочь, директорша стеснялась этого, будто делала что-то дурное.

Думая о предстоящих съемках, я почувствовала неожиданное облегчение. Мне действительно хотелось ехать в эту деревню, хотелось работать впервые за последние полтора месяца.

Кризис безразличия кончился.

42.

В восемь утра понедельника меня и Пашу должны были забрать наркоманствующие в прошлом товарищи, чтобы доставить на место. Когда я подошла на автомобильную стоянку, оператор уже бродил по ней со штативом наперевес. Минуты через две подъехала дорогая иномарка.

- Наши, что ли? – недоверчиво пробормотал Паша.

«Наши» оказались двумя высокими крепкими мужчинами тридцати с копейками лет. Следов их прошлого увлечения я не увидела, как пристально ни вглядывалась. Мы познакомились, погрузились в машину и поехали.

Дорогой я сонно оглядывала окрестности. Мимо нас мчались луга, вдоль дороги густо заросшие камышом. Иногда в болотистых зарослях промелькивала смутная уточка. И всё вокруг было удивительно зеленым, и подвижным, и занятым только собственной – пролетающей мимо меня – жизнью.

Я смотрела на это буйное торжество эгоизма и с тоской понимала, что моя-то жизнь, пока я мечусь между заказчиками и Кириллом, неумолимо проходит мимо, зеленеет, желтеет и опадает пожухлой листвой.

- Хоть бы на шашлыки съездили, что ли, - буркнула я Паше. – А то окопались в этих коридорах…

- Ну, - энергично кивнул он.

Примерно через час мы свернули с шоссе на проселок и подъехали к реке. Ни моста, ни парома в пределах видимости не наблюдалось.

- А дальше как? – спросила я у водителя.

- Сейчас с того берега моторка придет – у нас моторка своя, и трактор тоже есть, - словно хвастаясь, ответил он.

- А машина здесь останется?

- Ну да, а что ей сделается? Здесь никого, кроме нас, нет.

Мы стояли на мелкой речной гальке. За полосой воды справа громоздилась гора, заросшая соснами, слева – пологий песчаный берег, с моторкой и трактором. Оба берега были лишены какого-либо человеческого присутствия.

- Возьми, а? – дернула я за рукав Пашу. - Так, чтобы и гора и ее отражение в воде – получится?

- Ну, я подальше отойду.

Я побродила немного по берегу и подошла к нашим провожатым.

- Мы же в деревню, да?

- Ага, - ответил водитель. – Я вас познакомлю с Олегом, он в Центре главный. А я в городе веду группы поддержки тем ребятам, которые возвращаются из Центра.

- Сама деревня большая?

- Домов двадцать. Наших два, третий строим.

- Как к вам относятся? Конфликтов не бывает? – спросила я.

- Сначала были, - смутился он. - Потом местные поняли, что мы не опасны, и успокоились.

По воде заскользила моторка, сделала крюк на середине реки и пошла к нам, остановившись метра за два до берега. Мужчина выскочил из лодки, схватился за борт и начал энергично тянуть. Наши провожатые, закатав штаны до колен, стали ему помогать.

И вот, я уже сидела в лодке, глядела, как один из спутников дергает какую-то веревку, пытаясь завести мотор, как дробится солнечный свет в водных брызгах. Там, через каких-нибудь сто метров начнется мой первый фильм. А где-то бредет своей дорогой Кирилл, первым сказавший о возможности таких съемок, и ничегошеньки он не знает. Да ему, наверно, и не надо…

43.

Мы вошли в деревню около десяти утра, когда солнце уже отчаянно палило, и Паша явно страдал, таская на себе оборудование и пытаясь отогнатьлетучих кровопийц. Все двадцать домов вытянулись в одну-единственную улицу, которая терялась где-то в тайге.

Постояльцы Центра заканчивали завтракать и отправлялись на работы. Они всё оглядывались на нас, как на какие-нибудь диковины, но близко не подходили и вообще старались в поле зрения не попадать.

- Поешьте с нами? – предложил провожатый. – Вы же голодные.

Столовая располагалась на улице под навесом, здесь стоял длинный стол и лавки. Безмолвная девушка поставила перед нами тарелки с овсянкой, пустые кружки и банку с растворимым кофе. Мы сели завтракать.

Ела я неохотно, лишь бы не обижать хозяев. Зато Пашка азартно мелькал алюминиевой ложкой и тянулся за третьим куском хлеба. Метров в двух от нас начинался огород, который спускался вниз до маленькой речушки. За ней поднималась гора, заросшая лесом. И вот, мы сидели и ели овсянку, уставившись на эту дикую гору.

- А здесь и звери какие-нибудь есть, да? – спросила я у нашего спутника.

- Конечно, здесь же тайга кругом, - оживился он. – Даже медведи водятся… А вот это как раз Олег – я рассказывал.

К нам подошел молодой парень, среднего роста, широкоплечий и загорелый до черноты. У него были тонкие черты лица и темные выразительные глаза.

- Агата, - представилась я. – Мы сначала интервью с Вами запишем, расскажите про себя, как в Центр попали, ну и вообще… А потом о самом Центре.

- Хорошо, - кивнул Олег.

Краем уха я слышала, как Паша тихонько вздохнул, отрываясь от тарелки с овсянкой. Мы усадили Олега на лавку, включили микрофон и начали работать.

История его была проста, как и всякая подобная история. Мама – учительница, сын – подросток, который попал в дурную компанию. Олег шесть лет кололся героином, заработал гепатит и, можно сказать,– морально готовился к летальному исходу…

- У меня была такая депрессия! – рассказывал он. – Врачи от меня в больницах отказывались, говорили, он все равно умрет. Я думал, зачем я нужен, я никому ничего хорошего не сделал, дальше жить не имеет смысла. Но однажды мне захотелось все изменить и начать заново. Я уже три года живу в Центре и помогаю ребятам. Я знаю, что я нужен, у меня целая жизнь впереди!..

Давая интервью, Олег не сказал о самом главном. Величайшая тайна заключается в этом «однажды». Что с ним случилось однажды? Умер ли на его глазах старый друг? или мама схватилась за сердце? или он ограбил свою полуслепую бабку, а потом взвыл от беспомощности? «Однажды» – как портал в параллельную жизнь, только имей мужество шагнуть в нее.

- Скажите что-нибудь людям, которые сейчас употребляют наркотики, поддержите их, - попросила я.

Олег развернулся прямо на камеру, будто видел тех, к кому обращается:

- Я хочу сказать, что я сам прошел всё это: и гепатит, и потерю близких людей, и друзья у меня на руках умирали. Но я точно знаю, что есть выход, есть свет, и никогда не поздно всё изменить. Пока ты жив, всегда остается возможность начать с чистого листа. Теперь, когда я просыпаюсь, у меня много целей и много надежд, а раньше была только одна – достать наркотики…

Мы разговаривали с Олегом больше часа, и когда я наконец поднялась с лавки, мне самой показалось, что я вышла на свет из темного подвала – так искренне он говорил о своей прежней жизни. Парень когда-то сделал глупость, чтобы на протяжении шести лет расплачиваться за нее слезами своей матери…

- Олег, а где у вас тут можно покурить? – спросила я у него. - Я знаю, что ребята здесь не курят. Так, чтобы никого не смущать.

- Да вон за дом зайдите, - махнул он рукой в сторону постройки.

Мы с Пашей тихонько завернули за угол и присели на корточках в тени.

- Красота какая, а? – вздохнула я.

- Да, места хорошие, сюда бы за грибами.

- Может, ну их на фиг с их телевидением? Останемся, закосим под наркоманов, ты третий дом будешь строить, я - овсянку варить. По знакомству-товозьмут.

Оператор поддакивал и смеялся.

- А то, что Олег говорил… - вспомнила я. – Значит, нет ничего безвыходного?

Паша почему-то уставился в землю и надолго замолчал.

44.

Самым главным, что осталось в моей памяти от тех съемок, была дорога, та единственная в деревне улица, по которой мы целый день бродили с Пашей и Олегом. Она была широкой, изрытой колесами тракторов, и, когда я смотрела на идущего впереди оператора, у него под ногами клубился пыльный коричневатый дым. Я шла следом, прикидывая, как будет смонтировано видео, и вокруг кружились капустницы.

И вместе с тем, я видела эту дорогу как-то со стороны, будто глядела на себя из темноты зрительного зала. Вот я поворачиваю голову на Олега, мы встречаемся глазами, крупным планом его лицо, секундное замешательство.

Я видела себя журналисткой, Олега – бывшим наркоманом, который посвящал меня в тайную жизнь дна человеческого. Мы разговаривали только о фильме, ни единого постороннего слова не промелькнуло между нами. Но, бодро шагая вперед, я чувствовала, как по моей спине скользит не осознающий себя взгляд, когда сам не знаешь, зачем смотришь, но все-таки смотришь, и опустить глаза смерти подобно.

Мы снимали кур, кроликов, постройку дома, писали интервью, страшно измучились и устали. Около пяти часов дня чистая пленка, душевные и физические силы почти кончились, и съемочная группа повернула к реке, чтобы вернуться в свои коридоры.

Олег проводил нас до небольшого обрыва, дальше по склону змеилась узенькая тропинка. И вот он стоял и смотрел сверху, как мы с Пашей спускаемся к реке, как один из провожатых подает мне руку, чтобы я поднялась на борт моторки.

Я села к нему спиной. Это такое женское кокетство, мол, и что с того, что я больше тебя не увижу? А когда лодка заскользила к другому берегу, я через плечо оглянулась на Олега. Он по-прежнему стоял на обрыве, глядел нам вслед, прикрывая ладонью глаза от солнца, смуглый парень в ослепительно белой футболке.

- Снимай! – пихнула я локтем Пашу.

Это были одни из лучших кадров фильма: залитый светом человек и перед ним бескрайняя река жизни.

Мы вернулись в телекомпанию, когда никого в наших коридорах уже не было, и только медлительный Гриша еще возился с сюжетами.

- Ох, Гриша, с каким я парнем познакомилась! – воскликнула я, блаженно падая на диван.

- С каким?

- Замечательным!

Я кратенько рассказала про наркоманскую деревню и молодого парня, который там самый главный.

- Ты бы видел, как они его слушаются! Представляешь, мужики, у них по три срока на лбу написано, а он только взглянет – они тут же всё делают.

- Да, я заметил, тебе нравятся мужчины, как бы это сказать, облеченные властью, - усмехнулся Гриша.

- А по-твоему, мне должны нравиться неудачники? Дело не во власти. Мне нравятся сильные люди. Да и вообще, Гриш, разве сила духа – в жизни не самое главное?

- Да, пожалуй, что так, - согласился он.

- Ну вот, а ты говоришь. Да и это, знаешь, не определяющий фактор, ну, с этим парнем. Я когда уезжала и смотрела на него, я так остро чувствовала, что никогда его больше не увижу, а он стоял, весь такой замечательный, и было пронзительно здорово, что замечательный и что никогда не увижу…

- Ну да, всё бы девушкам побольше романтики, - опять усмехнулся Гриша.

- Да это не романтика! Это знаешь, что… это красота момента. Как будто вся жизнь – это мозаика, и, когда каждый кусочек оказывается точно на своем месте, получается такая штука. Обстановка, внешность человека, чувства, события – если все совпадет, уляжется в одну картину, случается крохотное мимолетное счастье, - улыбнулась я. – И тем лучше, что мимолетное! Потому что, когда появляется протяженность во времени, установка на будущее,появляется и тяжеловесность этого будущего, ответственность перед ним, что ли. А взглянуть однажды друг другу в глаза и навсегда расстаться, без дележки детей и квартир – это же здорово.

Гриша слушал, тихонько посмеиваясь:

- А говоришь, не романтика!

- Да что ты понимаешь! – вспылила я.

- Конечно, куда уж мне.

45.

Явившись на следующее утро в телекомпанию, я налила себе кофе и вышла на лестницу покурить. Здесь уже располагался Паша, сидя на корточках возле стены и выдыхая дым в сторону вечно закрытого окна. Мы поздоровались, поговорили немного о предстоящей работе и еще о чем-то, и Паша стал рассказывать о своих дошкольницах-дочках, как они совсем отбились от рук, жену не слушают и ничего не хотят делать.

- Слушай, Пашка, ты ж молодой парень, чего так рано женился? – перебила я.

- Дык заделали ребеночка, вот и женился, - тихонько вздохнул он и уставился в нижнюю ступеньку лестницы.

Съемки, которые в этот день предстояли, носили сугубо коммерческий и, на первый взгляд, скучнейший характер. Дело в том, что наша телекомпания сотрудничала с организацией, занимающейся разными крупномасштабными выставками. Ну, вы помните, приветственные речи, желтые машинки, разноцветные колбы.

Мы приехали на выставку, сняли все, что положено снимать в таких случаях, и стали бродить между рядами, выглядывая что-нибудь интересное. Справа показался стенд, сверху донизу увешанный прихотливыми металлическими кружевами. Тут же крутился плотный, средних лет, мужичок, который улыбнулся нам и затрещал что-то не по-нашему. Рядом с ним стоял молодой парень, одетый в костюм-тройку.

Мы подошли.

Бюргер – а мужичок был точно немец – вытащил откуда-то полоску металла и подал мне. Железяка тяжело оттягивала руку, металл был таким плотным, что казалось невозможным согнуть его даже пополам. Я вернула полоску, иностранец засунул ее в громоздкий аппарат, который стоял тут же. Механизм играючи загнул сначала один край железки, потом другой – и вот довольный моим изумлением немец протянул стойкое, с мужской кулак, сердце.

- Для прекрасной фройляйн, - перевел товарищ в костюме.

- Ой, спасибо! – обрадовалась я.

Немец что-то спросил, будто высыпал на пол горсть рыкающих звонких камешков.

- У Вашего оператора есть дама сердца? – повторил за ним переводчик.

Пашка был занят съемкой, поэтому не мог принять участие в «делах сердечных».

- Он женат, - ответила я.

Немец повторил манипуляцию с аппаратом и передал мне второе сердце – теперь для Паши. Мы поблагодарили, попрощались и пошли искать диковины дальше.

- Жене подаришь? – спросила я, глядя, как радуется оператор металлическому сердцу.

- Да ну ее! Себе оставлю, - ответил он.