Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Кузбасская сага. Роман. Книга 2. Пленники Манчжурии (часть 1)

Рейтинг:   / 2
ПлохоОтлично 

Содержание материала

Глава 7

…В тот же день японцами был завершен захват всей южной части Сахалина, после чего более сорока кораблей с десантом направились для продолжения операции на северную оконечность острова. Туда же, на север, по суше, через горы и лесные чащи, стали продвигаться несколько японских спецотрядов, попутно уничтожая все встречавшиеся очаги сопротивления и отлавливая прятавшихся в тайге русских дезертиров. То-то, наверное, было обидно последним, избежавшим царской опалы, умирать под японскими пулями. А дезертиров японцы просто расстреливали, памятуя о том, что предавший единожды, непременно предаст и второй раз. И потом, к чему было оставлять бандитов и уголовников на своей вновь обретенной земле, чего ждать от них, кроме смуты и вредительства? А в том, что после настоящей победной войны остров Сахалин вновь станет частью Страны Восходящего Солнца, теперь не сомневался даже самый последний японский солдат…

А выстрелы еще долго раздавались в разных концах острова: с переменным успехом продолжали вести партизанскую войну отряды капитанов Быкова, Болдырева, Полуботко, штабс-капитанов Даирского, Слепиковского и Тарасенко, поручиков Домницкого и Данилова. Еще две недели после захвата южной части Сахалина продолжались бои за пост Александровский, но здесь, на посту Корсаковский, в полусгоревшем бараке, где ранее находился продуктовый склад, под усиленной охраной содержались остатки отряда полковника Арциховского. Здесь были пять оставшихся в живых офицеров и сто тридцать пять человек рядового и младшего командного состава. Около двадцати человек имели легкие ранения. Они могли передвигаться без посторонней помощи, а вот семь тяжелораненых требовали постоянного ухода. Среди них был и полковник Арциховский. Осколок снаряда пробил ему грудь и задел легкое, отчего офицер дышал трудно, задыхался, и порой у него на губах пузырилась кровь. У его постели, устроенной на широкой складской полке, чудом уцелевшей после пожара, неотступно находился ординарец Степан Лаптев, а прапорщик Платонов прилагал все усилия, чтобы хоть как-то облегчить страдания командира.

На третьи сутки в Корсаковский прибыл полковник Накамура, которому предстояло отсортировать пленных, отправить их на материк, а уже оттуда организовать их доставку в Порт-Артур, куда, для ремонта и приведения крепостив боевую готовность, со всей Маньчжурии, Сахалина и части Приамурья, находящихся под японским контролем, этапировались военнопленные. Высокий, плотный полковник Асаи Накамура меньше всего походил на своих малорослых и худощавых соплеменников. На его широком скуластом лице смехотворно смотрелись маленькие очки с круглыми стеклами, а небольшая щеточка черных усов, что прилепились под небольшим носом-пуговкой, делали его похожим на доброго клоуна из цирка-шапито, коих немало гастролировало по европейской части России. Увидев его первый раз во время обхода, многие пленные невольно улыбнулись, настолько вид этого человека был благодушен и напоминал сказочных русских добряков. Совсем другим был известен полковник среди своих подчиненных. Жесткий до жестокости, он не прощал ни малейшей расхлябанности, но даже самые страшные приказы он отдавал с добродушной на вид улыбкой. Солдатская молва донесла до Сахалина, что в прошлом году полковник воевал в Маньчжурии и в самый разгар боя с русскими войсками под Мукденом у пулеметчика его полка отказал пулемет, из-за чего не удалось отбить атаку казачьего эскадрона, и полк понес серьезные потери. После боя пулеметчик был вызван в командирский блиндаж, где Накамура лично допросил его, угостил дорогой сигарой и чашечкой саке, а потом приказал его расстрелять. И тем еще отличался полковник от своих земляков, что он очень сносно говорил по-русски.

Перед его посещением временной тюрьмы всех пленных построили, разрешив лежать и сидеть только раненым.

– Здравствуйте, русски сордата! – полковник стоял посредине барака. За его спиной – три офицера, военный врач, несколько солдат с винтовками и примкнутыми к ним штык-кинжалами, а также офицер-переводчик. Но, похоже, полковник решил его не утруждать работой и заговорил с пленными сам: – Вы карасо воевари, но армия насего императора сирнее, и потому вы здесь. Вас будут кормить рис, хреб, чай… Вы работать на верикая Япония. Кто не хочет – пусть скажет … Раненых будет грядеть наш врач. Кто сирно борен – сказать врачу. Кто сирно борен заставрять работа не будет… не будем…

Он повернулся к своим подчиненным и что-то сказал по-японски. Все офицеры козырнули ему и щелкнули каблуками.

– Какие у них пятки звонкие, так щелкают… – зашептал на ухо рядом стоящему Гордею Яшка. Гордею разрешили сидеть или даже лежать, но он, молча, встал общий строй, спрятав раненую руку за спину.

– Вы сейчас будет кусать, потом – врач смотрит раненых, а я буду говорить васа командир…

Впервые за три дня плена им дали сухари и рис, до этого всю еду заменяла вода в бачке…

В единственном уцелевшем доме бывшего поста Корсаковского квартировал полковник Накамура. Именно сюда на носилках доставили для беседы раненого полковника Арциховского. Сидеть он не мог, поэтому рядом с носилками японский ординарец постелил коврик, на который были выставлены мясо птицы, рыба, рис, сласти и чай. Накамура не хотел изменять своим привычкам и потому решил угостить своего русского пленника изысками японской кухни, подкрепив их дорогими сигаретами, о вкусе которых Арциховский уже стал забывать. Он был слаб и голоден, но чувство собственного достоинства не позволило ему наброситься на предложенную пищу. Опершись на локоть, русский полковник мелкими глотками пил чай из маленькой пиалы и по мере возможности поддерживал разговор со своим победителем. А тот между тем неторопливо продолжал допрос в виде мягкой непринужденной беседы. Поняв, что полковник не намерен отвечать на вопросы, касающиеся количества войск, расположенных на острове, вооружения и назвать главнокомандующего всеми островными силами, Накамура понимающе улыбнулся и ответил сам:

– Васа гравный генерара острова – Ряпунов… Така? Сордата васа маро. Они бандиты, старые… бежари остров. Наса сордата харасо. Пушек васа нет. Така?

На все вопросы Арциховский только морщился и молчал.

– Пять-семь дней весь Сахарин будет наса. Така?

Опять ответом на вопросы японца было молчание русского полковника и это стало заметно раздражать Накамуру.

– По праву сирьного я могу васа расстреряти, и сордата, и офицера… Вы даже сисяс морсите? Карасо, но, мозета, вы сисяс сто-то сказете? Всех офицера мы отпустим дома, а сордата будет работать моя страна, будет много работать… А раненых и борьных мы растреряти…

– Как расстреляете? – Арциховский, несмотря на свою физическую слабость, весь вскинулся и бросил на пол пиалу. – Вы не имеете права, они военнопленные?!

– Ага, заговорира порковника! – удовлетворенно произнес Накамура, и его глаза-щелочки совсем спрятались за стеклами очков. – Наса права – права победитеря, и мы будем его порьзовать порной мере. Я могу всех васа расстреряти: война, вас взяри с орузия в руках – вас тоже мозно расстреряти. Но я не буду это дерать, я не варвар, но пренные будут идти много и дорго, будут трудно работать, и раненых будут дерзать коронна в пути…

– Господин полковник, мы живем в ХХ веке, вы же должны понимать, что…

В это время где-то совсем рядом раздался залп, а следом прозвучало еще два-три выстрела, и все стихло.

– Что это? – русский полковник с тревогой взглянул на своего визави, а тот, продолжая прятать свои глаза в улыбке, произнес с деланным сочувствием:

– Пока мы с вами тута чай пири, васих раненых уже отправири на небо, – и он поднял указательный палец вверх.

– Вы…вы – чудовище! Вы – палач! Вы не достойны звания офицера!..

Улыбка медленно сползла с лунообразного лица японца, а в голосе уже звучал один металл.

– Я два раза мог вас расстреряти. Вы оскорбили меня, когда бросили чашку на пор и назвари меня парачом. Как вы есть тязеро раненый я мог растреряти вас, но я и это дерать не буду… Вы и васа офицера дадут подписку наса командование, что не будут воевать против нас. Кто не даст такая подписка – будет расстрерян или отправрен с пренный сордата на работа…

– У меня только четыре офицера, есть унтер-офицеры…

– Нет, нет! Это сордата, а не офицера – они будут работать на Япония…

– Я не могу передвигаться самостоятельно, господин полковник, могу я взять в качестве носильщиков четырех солдат… нет, восьмерых, на смену…

– Нет, господина порковника, с вами будут идти четыре офицера, они вас понесут, а есри нет – вы останетесь на острове… Есть вариант: если вас бросят васи офицера, я дам вам наган с один патрон… Вы понимаете меня, господин Арциховски? Я отпускай с вами есё васа ординарец, но борсе никого!

– Я понимаю вас, господин Накамура! Я понимаю, и все же вы слишком жестоки!..

– Увы, господина полковник, война вообсе весь зестокая. Заметьте, это не я удумар!..

Уже в бараке, куда его вскоре принесли японские солдаты, Арциховский убедился, что за время его отсутствия действительно были расстреляны восемь человек: шесть тяжело раненных и двое легко раненых, которые не захотели встать в общий строй, а воспользовались разрешением лежать или сидеть при разговоре с полковником Накамура. Гордей уже задним числом понял, что его смерть прошла совсем рядом. Ведь поначалу он тоже хотел остаться на нарах, как и предлагал Гриша Горкунов, получивший пулевое ранение в плечо. Хотел, но не остался, и встал в общий строй, зато теперь он жив, а Гриши уже нет, как нет и еще двух земляков из Расейского угла. Они были моложе его, и он даже не помнил их фамилий. Всего неделю воевали урские парни на войне, а троих уже нет. Скольких же еще заберет эта проклятая война? Кто же из оставшихся восьми расскажет на селе о том, как воевали и умирали их земляки?...

* * *

…Немного отдохнув, Арциховский пригласил к себе офицеров и пересказал весь разговор с японским полковником.

– Позор, господа, но это не наш личный позор, на всю Россию-матушку позор ложится. Долго отмываться будем!.. Поручик Сонин, штабс-капитан Горх, прапорщик Платонов, лейтенант Максимов, вас пригласят к полковнику Накамуре подписать обязательство об отказе воевать с Японией – подписывайте, не раздумывая, не говорите ничего лишнего… Сдается мне, что этот полковник большая сволочь и в любой момент может устроить любую гадость, а потом все списать на военное положение…

– Господин полковник, а как же наши солдаты? – на юном лице прапорщика ярко проступил румянец, губы его дрожали, что выдавало крайнюю степень его возбуждения. – Мы же не можем их бросить?

– Пока я был у полковника, у вас на глазах увели и унесли на расстрел восемь раненных солдат. Почему вы не защитили их?

– Но как?.. – офицеры стушевались и недоуменно поглядывали друг на друга.

– Вот и я спрашиваю, как мы можем отменить решение Накамуры? А никак! Солдат погонят в плен на восстановление железной дороги, разрушенных городов, а кого-то увезут в Японию. Поэтому, господа, вы сейчас должны переписать фамилии и адреса всех солдат, воинские части, где они приписаны, а когда, даст Бог, мы окажемся на свободе, то сообщим родным о их судьбе. Сам же я, если мне суждено выжить и добраться до Санкт-Петербурга, лично обращусь к государю императору и в министерство иностранных дел для вызволения наших солдат из плена. В этом я вижу свой личный долг перед ними.

И еще, господа, вопрос для меня крайне важный и щепетильный…Могу ли я озвучить его?

Все офицеры в унисон произнесли только одну фразу:

– Господин полковник…

– Спасибо, господа, спасибо… Раненых они расстреляли, потому как они не выдержат долгого пути, будут задерживать колонну да и работать не смогут… Я тоже серьезно ранен, и тоже должен быть расстрелян, но, согласно международной конвенции о военнопленных, офицеры могут быть освобождены из плена, если они дадут слово офицера и подписку о том, что впредь и на все времена они не будут воевать против государства, которое дарует ему свободу… Я дал такую подписку, дал слово офицера, к чему и вас призываю. Не нужны лишние жертвы, господа... Даровав свободу, полковник Накамура, зная о том, что я не силах передвигаться самостоятельно, отказался дать мне в помощь солдат. Я просил восемь человек, две смены, потому как весу во мне почти шесть пудов, но он не дал ни одного... Ординарца только вот, Степана Лаптева. Сказал с издевкой: «У вас есть офицеры… Решайте сами, как быть. Ежели вас оставят на острове, то я готов дать вам револьвер с одним патроном…».

– Сволочь!.. Мразь!. Обезъяна желтая!.. – так выразили свое негодование офицеры.

– Вы правы, господа, – попытался успокоить своих подчиненных командир. – Но даже в такой ситуации я не смею принуждать вас… как бы это правильно сказать… В общем, если вы по каким-то причинам морального плана или физического недомогания не сможете мне помочь… я готов принять предложение полковника… Прошу все взвесить сказанное мною и дать мне ответ, каким бы он ни был… Прошу оставить меня на пять минут…покурите пока и определитесь с ответом, а я отдохну… какая-то слабость… минутку, господа…– и полковник безвольно откинулся на спину.

– Прапорщик, что с ним? – встревожено спросил штаб-капитан Горх.

Осмотрев больного, Платонов нашел обыкновенный обморок и достал пузырек с аммиаком. – Устал командир… осколок надо вынимать, а где, как? В госпиталь надо…

– Господа, я думаю надо решение принять здесь и сейчас, – лейтенант Максимов оглядел всех и спросил: – намерены вы, господа, оставить своего командира на милость этой японкой бестии или готовы вынести его на носилках до нашей части, до госпиталя? Я не знаю, каким будет этот путь, но я готов быть с командиром до конца…

– Я тоже… – отозвался Горх.

– Я также считаю своим долгом сопровождать господина полковника…– и, намочив едко пахнущей жидкостью носовой платок, Платонов наклонился над раненым.

– Я с вами, господа, – завершил разговор поручик Сонин.

Едва прапорщик коснулся носа раненого платком, как лицо его дрогнуло, и он открыл глаза. Оглядев всех, полковник попытался подняться на локте, но Платонов предупредил его движение:

– Вам нужен покой, господин полковник, лежите… Не беспокойте ваш осколок…

Полковник послушно лег на спину и обессилено закрыл глаза.

– Я слушаю вас, господа, я готов принять любое ваше решение…

Штабс-капитан откашлялся и, как старший по званию, объявил решение:

– Мы обсудили ваш вопрос, господин полковник … Наше мнение едино – мы с вами до тех пор, пока вы будете нуждаться в нашей помощи… Мы донесем вас до наших войск, до госпиталя…

Офицеры видели, как дрогнули веки их командира и по давно небритой щеке скользнули две предательские слезинки.

– Спасибо, господа, я верил, я всегда верил… Спасибо…– голос его заметно дрожал, но на лице уже появилась умиротворенная улыбка.

…Всю ночь в бараке, где содержались пленные, не прекращалось скрытое от глаз охранников движение и вполголоса велись разговоры.

На клочках курительной бумаги, на обрывках случайных газет и даже на листовке партии эсеров, невесть как попавшей на Сахалин, химическим карандашом при свете спичек и зажигалок составлялись списки военнопленных, адреса и номера их частей. Бессонная ночь выдалась и для прапорщика Платонова. Среди пленных было несколько раненых, и им требовалась медицинская помощь. Раны на руке Гордея затянулись, боль заметно пошла на убыль, но во сне у него невыносимо ныли пальцы, которых уже не было, и от того он несколько раз просыпался в холодном поту.

– Это фантомные боли, – успокоил его Платонов, – значит, дело идет на поправку…

Утром в барак принесли два казана с вареным рисом и котел с кипятком. Пока шел прием пищи, прапорщик Платонов пришел к постели полковника. Ординарец Лаптев бережно, с ложки, кормил раненого, а рядом стоял котелок с кипятком, где плавала какая-то трава. Нерешительно потоптавшись на месте, доктор заговорил:

– Разрешите обратиться, господин полковник?

– А-а, Василий Аркадьевич? Вы уже позавтракали? Что за вопросы с утра?

– Спасибо, я сыт, господин полковник, а вопрос у меня серьезный… Среди солдат остались раненые. Если у Кузнецова, Сачко и Левкина дела идут на поправку, то у остальных может начаться воспалительный процесс и через день-два они ослабнут, слягут и…

– А что вы можете сделать для них в такой ситуации? Есть у вас лекарства?

– Нет, господин полковник, но… я все же мог бы что-то сделать для них… Я знаю разные лечебные травы, мы проходили в университете, да и отец меня учил… я хочу попросить у японского полковника хотя бы спирта и йода, корпию… Наконец, кто-то должен им делать перевязку?

– Вася, сынок, ты… хочешь остаться с ними?...

– Господин полковник, я должен…

– Все, что ты был должен, ты уже сделал, а сейчас вступает в силу провидение Божие…

– Сергей Сергеевич, как офицер я сделал все, но как врач я могу сделать еще многое …

– Вася, сынок, это же…

– Я знаю, Сергей Сергеевич, но я должен…

Полковник отстранил ординарца и привлек к себе Платонова, обнял одной рукой.

– Спасибо, сынок, за добрую душу, за … за все спасибо. Оставь адрес родителей. Ежели сам доберусь до Питера, навещу их, передам привет, успокою… И дождусь, обязательно тебя дождусь из плена и мы еще погуляем по Невскому проспекту…

…Через восемь дней полковник Арциховский умрет в военном госпитале города Владивостока, а чуть позже прапорщик Платонов погибнет в схватке с японским конвоем, когда вместе другими русскими солдатами попытается вырваться из плена…

* * *

Весь день пленные пребывали в ожидании того, что их погрузят на баржи или транспортные суда и отправят в далекую и чужую Японию, но вместо этого сразу после полудня к ним вышел полковник Накамура с многочисленной свитой. Стоя в дверях барака, он упорно кого-то искал своим взглядом, наконец, заметил и ткнул пальцем в угол, где прямо на земле, подостлав какие-то тряпки, лежал Яшка Чуваш. Заметив такое внимание к своей персоне, Яшка нарочно зажмурил глаза и притворился спящим, но уже в следующее мгновение он почувствовал тычок в бок. Открыл глаза и увидел над собой лейтенанта-переводчика.

– Вставай надо!.. – жестом он приглашал его подняться и следовать за собой. Как бывало не раз в прошлом, до прояснения ситуации Яшка, что называется, начинал косить под дурачка. Он улыбнулся лейтенанту жалкой улыбкой, охнул, схватившись за бок, снова упал на лежак и закрыл глаза. Лейтенант обернулся к солдату, что стоял у входа, и тоже жестом позвал к себе. В отличие от Яшки, солдат трусцой засеменил к офицеру. Тот что-то сказал ему на своем языке, и солдат, подойдя к Яшке, довольно чувствительно ткнул его штыком в мягкое место.

– Ты чо-о? – Через мгновение Яшка был уже на ногах и как глыба завис над низкорослыми японцами. Не желая искушать судьбу, офицер выхватил из кобуры наган и приказал строптивому пленнику идти на выход. Все это время стоявший в дверях барака полковник Накамура с интересом наблюдал за происходящим, а с толстого лица его не сходила сахарная улыбка. Когда Якова вывели во двор, он подошел к нему и оглядел долгим оценивающим взглядом. Ничего не понимающий Яшка пытался улыбаться, но это у него получалось плохо. Полковник пальцем поманил офицера-переводчика и переговорил с ним по-японски.

– Господина порковника рюбит борьсих сирьных муссина…

При этих словах глаза Яшки округлились, а сам он весь напрягся, ожидая самого худшего.

– Скажи господину полковнику, что я женатый, д-а-а… у меня дети есть…

– Борван! Господина порковника хочет, чтобы ты борорась насим сордатом.

Услышав последние слова, Яшка облегченно вздохнул.

– А чо, можно, только, чур, по правилам…

– Сто такое «чур»? – спросил переводчик.

– «Чур»? А хрен его знает!..

– А что такое «хрен»?

– «Хрен»?... Ну-у…– Яшка был явно обескуражен японской несообразительностью. Не знать что такое «хрен»?! Переводчик, похоже, понял, что эти слова не имеют отношения к сути поручения полковника, и продолжил объяснять правила борьбы сумо.

– Сумо? – Яшка усмехнулся, – ну и названия у японцев! То ли дело – борьба на поясках!..

Потом офицер саблей обозначил круг, за который, по его словам, борцы должны были выталкивать друг друга, и махнул кому-то рукой. От группы японских солдат, лежавших на траве у деревянного полуразрушенного забора, поднялся один и пошел к офицеру. Солдат ростом доходил Яшке до плеча, но был такой толстый, что даже Яшка присвистнул от удивления. Солдат снял ремень, приставил винтовку к стенке барака, затем вошел в очерченный круг и, сложив руки шалашиком у груди, наклонил голову в сторону Яшки и широко улыбнулся. Поняв, что надо что-то делать, Яшка сорвал с головы солдатскую фуражку и помахал в ответ: будьте здоровы!

Офицер взял Яшку под локоть, ввел его в круг и указал на солдата: вперед!

Все пленные бросились к дверям барака, желая посмотреть схватку, а кому не хватило места, те прильнули к окнам, что находились на уровне глаз человека среднего роста. Несколько японцев вскочили с земли и, взяв винтовки наизготовку, встали перед распахнутой дверью барака.

– Ага, струхнули, косоглазые! – со злорадством проговорил Кочергин. – Погодите ужо!..

– Смотри, смотри, Вань, – толкнул его Федька Харламов и указал на крышу дома, где квартировал японский полковник. Из открытого окна чердака на площадку перед бараком, где готовилась схватка борцов, тускло отливая на солнце вороненой сталью, смотрел пулемет Гастингса, и маячили две физиономии японских солдат. Иван тронул плечо Гордея и показал глазами на пулемет. В ответ тот только покачал головой: вижу, мол.

…Яшка не успел надеть кепку на свои растрепанные вихры, как к нему подскочил толстяк, вытолкнул его за круг и победно заорал, вздымая руки вверх. Яшка не понял радости японца и вернулся в круг. Гимнастерка его была расстегнута почти до пупа, из-под нее выглядывало грязное белье, но глаза его горели неукротимым огнем. Он поманил невесть отчего ликующего соперника, но японец не принял приглашения и выжидательно смотрел на полковника. Накамура был недоволен. Он подозвал переводчика, сделал тому какое-то внушение, после чего офицер снова принялся объяснять Яшке правила борьбы… Толстяк-японец опять наскочил на него, но тут Яшка ловко увернулся и, поймав того за руку, несколько раз провернул его вокруг себя и отпустил… Сметая на своем пути все, что попалось, японец улетел в заросли крапивы, и оттуда раздались его жуткие вопли.

– Давай, Яшка! – раздались голоса из барака, и под напором задних несколько человек оказались рядом с полковником и тем кругом, где шла борьба. Солдаты, выставив вперед штыки винтовок, оттеснили пленных назад, в барак. Накамура снова подозвал к себе переводчика и что-то ему сказал, после чего тот засеменил к тем солдатам, что еще лежали на траве. Его речь была длинной, горячей, но солдаты нехотя слушали его, и только суровые взгляды, что изредка бросал на них полковник, заставили их подняться и, сняв ремни, встать против Яшки. Их было трое. Небольшого росточка, худые, как весенние грачи, одинаково скуластые и узкоглазые, они невольно рассмешили Яшку.

– Господина офицера, – обратился он к переводчику, вольно или невольно ломая язык, – их всех сразу можно колотить или по одному?

– О-о! Кароси сордата! Бей всех, если помозес…

– Поможешь? – удивился Яков, – а-а, понял, если сможешь… А ну, идите сюда, косоглазые! – и он энергичным жестом поманил их к себе. Зычно крикнув, они все трое разом бросились на расхристанного солдата, стоявшего в центре круга. Первый солдат сильно боднул его в живот, но отлетел в сторону, схватился за голову и остался лежать на земле. Двое оставшихся японцев повисли на нем, пытаясь выкрутить ему руки, делали подножку, но Яшка стоял как скала. Все это время они топтались внутри круга, но чаша победы упорно не хотела клониться ни в ту, ни в другую сторону. Из барака неслись крики и свист. Полковник с неподдельным интересом наблюдал за поединком. Улучив момент, Яшка ухватил сначала одного солдата за шиворот, потом другого и с силой ударил их головами. Уже обмякшие их тела он осторожно положил на землю около ног переводчика.

– Вот, извиняйте, конечно, но они так дергались, так дергались, ну, спасу нету…

Переводчик испуганно отскочил к полковнику и стал что-то горячо говорить, показывая на Якова, а двое солдат направили на него свои винтовки.

– Карасо, сордата! – проговорил Накамура. – Настояси самурай!

– Скажете тоже… – Яшка, смущенный и напуганный словами полковника, не знал как себя вести. Один из двух побежденных Яшкой японцев, наконец, очнулся, сел, долго вытирал разбитое лицо, затем с криком побежал к своей винтовке, но по команде полковника два офицера остановили его. Накамура снова подошел к русскому солдату и еще более внимательно осмотрел его лицо, ощупал руки, легонько ткнул пальцем в живот и засмеялся. Когда он начал снимать свой френч, офицер переводчик и майор стали его отговаривать, но полковник в ответ только улыбался своей широкой и безглазой улыбкой. Яшка сначала спокойно смотрел на раздевание полковника, но когда до него дошла суть происходящего, он громко стал возражать.

– Не-е, не надо… господин японец, ну, скажите же ему… – он тянул за рукав переводчика, – ну хватит собачиться… я больше не хочу бороться…

Но тот уже понял, что полковник не отступится от своей задумки, и ледяным тоном приказал русскому борцу:

– Вы будесь бороться с господина Накамура борьба настоясих самураев… это больно, страшно, и вы должен проиграть, иначе вас расстреляют …

Яшка стал белее мела, колени его подогнулись, а голос предательски задрожал:

– Мать вашу!.. Ну зачем так-то, господин офицер?..

Полковник подошел к Яшке и тот невольно замолчал.

– Он сказара немного правда, – и японец указал на переводчика. – Будете драться – будете жить, есри будете меня обмануть и поддаться, я сам вас растреряти…

– Ну, е… твою мать! – взревел Яшка и яростно засучил кулаками, – драться захотел, да? Ну, давай, давай! Подеремся, я люблю драться, япона мать!..

Федька Харламов стоял у окна с разбитым стеклом и слышал весь разговор.

– Ну вот, Яша, сейчас наборешься от души! Ты же обещал их в узелок завязать…

Кочергин, стоявший рядом, весь вскинулся и заявил со злостью:

– Зачем ты так? Он же земляк наш!? Или ты и вправду Окаянный?!..

А между тем Накамура снял не только китель и портупею, по его команде один из солдат стянул с него сапоги и полковник встал в круг босым.

– Ну, надо же! – продолжал удивляться Яшка. – Так он и штаны снимет, а мне что с ним делать?

К счастью, полковник находился далеко и не слышал этих слов, но переводчик обернулся к Яшке и строго погрозил пальцем:

– Не карасо!..

– Да что уж хорошего, когда меня убивать будут!..

Между тем полковник слегка кивнул головой своему противнику в знак приветствия, затем встал в стойку и начал перед своим лицом водить руками, отступил сначала влево, потом качнулся вправо и вдруг, несмотря на свой немалый вес, пружинисто подпрыгнул и ударил Якова ногой по голове, и тут же отскочил назад. Видимо, полковник рассчитывал, что его противник упадет, но Яшка не упал, а только замотал головой и взревел как бык:

– Ногой по морде?! Да ни в одной деревне так не бьются!..

Не будучи уверен, что самураи поняли его претензии, он все-таки сжал свои кулаки и теперь держал их перед собой. Снова полковник был в воздухе. По всему выходило, что бить он будет правой ногой, и Яшка прикрыл эту сторону лица и голову отклонил, но последовал удар левой ногой, и Яшка рухнул на землю. Японцы громко захлопали в ладоши, зато из барака разнеслись недовольные крики:

– Так нечестно! Позор!

С минуту-другую Яшка сидел, тупо уставившись перед собой, потряхивал головой, словно бы возвращая ее содержимое на прежнее место. Тяжело поднялся на ноги, но в это время Накамура был уже в полете и так больно двинул его ногой в грудь, что Яшка отлетел шагов на десять и долго не мог восстановить дыхание. Полковник был доволен и о чем-то весело разговаривал со своими офицерами. Когда Яшка вернулся в круг, переводчик стал объяснять, что борьба закончена, и он может идти в барак, но Яков уже взбыченно смотрел на своего обидчика, а переводчика просто оттолкнул в сторону. Он рвался продолжить схватку. Заметив состояние русского борца, полковник легко затанцевал на месте, руки его снова заходили перед лицом, а пальцы словно подманивали к себе противника. Наконец он в очередной раз резко саданул ногой, но Яков успел пригнуться, и потому удара не получилось. Зато едва полковник приземлился, как Яшкин кулак впечатался в его лоб. Теперь уже Накамура вылетел за круг и, сидя на земле, долго мотал головой, приводя себя в норму. Дружно взревели пленные в бараке, и кое-кто даже попытался вырваться наружу. Все офицеры мгновенно выхватили пистолеты, а с чердака застучал пулемет. Пулеметчики дали очередь над бараком, но этого было достаточно, чтобы ликование пленных прекратилось. Потом все в тревожном ожидании стали смотреть на полковника, а переводчик и майор помогли ему встать. Круглые полковничьи очки валялись в пыли, на лбу алел след удара, но его глаза-щелочки улыбались.

– Карасо, сордата! Карасо!..

Запал у Яшки прошел также быстро, как и появился, и он даже успел испугаться, что его прямо сейчас расстреляют у этой грязной стены барака. Но дальнейшее поведение полковника его повергло в изумление. Подозвав к себе майора, потребовал у него фляжку, которую тут же вручил Яшке, а затем дал команду загнать всех пленных в барак. Когда Яшка и его приятели распробовали содержимое фляжки, то закричали от восторга: водка!

– Да не водка это, – сказал лейтенант Максимов, – а саке… рисовая самогонка…

– Оно и понятно, что не наша… слабоватенькая, – разочарованно произнес Яшка, полоща ею рот, – у нас папаня в такой водке мякиш в тряпке вымачивал и давал сосать, когда кто-то из детишек долго не мог успокоиться… и мне давал… И я сосал, а куда деваться?

– Может, тебе и сейчас мякиш в тряпочке намочить?

Громовой смех раздался в полутемном бараке. Хохотали все: солдаты и офицеры, раненые и здоровые. Здесь, на самом дальнем рубеже России, в окружении врагов, рискуя в любую минуту быть расстрелянными, русские люди смеялись громко, весело, до слез. И это служило свидетельством тому, что моральный дух этих людей не сломлен, что они побеждены, но не покорены, и каждый из них по-прежнему хранит в своей душе веру в свои силы, в свою страну, в своего Бога…

А японцы с удивлением поглядывали на барак с военнопленными и пожимали плечами: сам черт не поймет этих русских!

Рано утром следующего дня несколько солдат и офицер-переводчик вошли в барак, тихо разбудили Яковлева и приказали идти за ними. Ни одного слова не было произнесено, но кто-то из пленных проснулся и недоуменно смотрел, как уводят их товарища. Поняв, что его могут сейчас расстрелять за вчерашние подвиги, Яшка стал упираться, но сразу три штыка уперлись в его могучую спину и подтолкнули к распахнутой двери. Только здесь у него, наконец, прорезался голос, и он закричал обреченно:

– Прощайте, мужики!

Пленные повскакивали, раздалась громкая брань и крики возмущения, но двери барака уже закрылись, а на чердаке дома зашевелился ствол пулемета…

– Что делают, суки! Сами же прицепились: поборись, поборись, а теперь к стенке! Япона мать, куда я попал!..

…В этот же день после обеда всех пленных в трюме транспортного корабля переправили на материк…

* * *

…Порт-Артур, куда после нескольких дней каботажного плавания прибыл транспорт с пленной командой полковника Накамуры, встретил их несусветной суетой, обилием людей и кораблей. В бухте на рейде стояло до десятка военных и транспортных судов. Одни высаживали людей, в основном пленных, как и тот транспорт, что привез сюда Гордея и всех его земляков, с других выгружали лес, камень и другие строительные материалы для восстановления крепости. С военных кораблей снимали орудия и оборудовали ими казематы, выгружали стрелковое оружие, боеприпасы. Япония опасалась, что Россия не согласится подписать унизительный для себя мир в этой затянувшейся войне, и даже больше – найдет в себе силы для нового наступления, и тогда-то, для удержания под своим контролем побережья Ляодунского полуострова и одноименного залива как нельзя кстати будет крепкая и надежная цитадель, какой раньше и был Порт-Артур. За время длительной осады и многочисленных штурмов стены цитадели в некоторых местах почти сравнялись с землей, и потому в спешном порядке японское командование силами русских военнопленных торопилось придать ей первозданный грозный вид.

По прибытии в крепость полковник доложил военному коменданту генералу Като о доставке очередной партии военнопленных для ремонта крепости, но, как оказалось, уже несколько дней Порт– Артур отказывался принимать их из-за переизбытка рабочей силы, а потому все вновь прибывшие партии пленных прямо с марша отправляли в глубь Маньчжурии на восстановление Китайской Восточной железной дороги, железнодорожных станций и сильно разрушенного в боях города Мукдена, который, после завоевания японскими войсками южной Маньчжурии, становился опорным пунктом базирования японских войск на Ляодунском полуострове. Часть пленных отправляли по железной дороге на дрезинах и мотовозах, но чаще – в глубь материка пешим строем под охраной конвоев. Получив от генерала такую информацию, полковник Накамура невольно загрустил: его никак не вдохновляло путешествие с сотней военнопленных по суглинистой и раскисшей от постоянных дождей Южной Маньчжурии, но комендант, заметивший перемены в настроении гостя, поспешил его успокоить.

– Из генерального штаба поступила депеша, согласно которой полковнику Накамура следует прибыть в Ставку для вступления в новую должность… – комендант сделал большую паузу, наблюдая за Накамурой, но лицо полковника было непроницаемо, как и подобает настоящему самураю. – Я тут навел некоторые справки через своих товарищей в генштабе: эта должность генеральская… Как говорят наши русские враги– с вас причитается, господин полковник!..

– Так точно! Благодарю вас, господин генерал…

– Благодарите нашего императора! Находясь в столице, он видит каждого своего подданного и воздает ему по заслугам…

– Так точно, господин генерал! – и как юный ординарец, тучный Накамура звонко щелкнул каблуками своих ботинок.

– И это еще не все… За успешную десантную операцию на острове Сахалин многие офицеры и солдаты представлены к боевым наградам… По-моему, в наградном списке есть и ваша фамилия, господин полковник…

И снова тишину кабинета военного коменданта нарушил звонкий щелчок каблуков удачливого полковника.

– К сожалению, у меня сейчас будет совещание, люди уже ждут, и я даже не могу вас поздравить, как положено в кругу офицеров и настоящих самураев, но, я думаю, господин генерал (эту фразу он специально выделил голосом) мы еще встретимся после нашей победы над грязным русским медведем и подобающе отметим и вашу должность, и вашу награду. Честь имею…

Накамура уже был в дверях, когда генерал остановил его еще раз:

– Сдайте военнопленных майору Осиро, он поведет их к Мукдену. Задачи ему уже поставлены… Всего доброго!.. Транспорт в вашем распоряжении и готов следовать в столицу немедленно, только возьмите на борт раненых…

…В тот же вечер полковник Накамура вместе с ординарцем отбыл на родину, а в темном, затхлом трюме своего парохода он вез русского пленника, имя которого было Яков Матвеевич Яковлев, но в родном селе его чаще звали просто Яшка Чуваш. Для остальных пленных теперь путь лежал в центральную Маньчжурию…

(продолжение следует)

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.