Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Братья наши

Рейтинг:   / 1
ПлохоОтлично 

Содержание материала

Богдан 

Конечно, я ждала, что дети принесут когда-нибудь в дом брошенного голодного котенка. Но к щенку я не была готова. В лютый мороз, на Крещенье, кто-то рано утром подбросил в наш подъезд двух щенков. Они громко скулили, взывая о помощи. Я слышала их вопли, мне их было жалко, но… Дочь пришла со школы и со слезами на глазах занесла дрожащего от холода еще слепого щенка. Она не смогла пройти мимо него. И я теперь уже не могла сказать ей: «Отнеси обратно!»

Мы его согрели, залили в рот немного молока, и стали ждать папу. Самовольно оставить дома щенка не решались. Папа зашел, посмотрел на него, лежащего в тряпках:

– Вы что, щенка подобрали? – грозно спросил он.

Наш кутенок, маленький, несчастный, трясся и беспомощно тыкался носиком в тряпки.

– Ладно, пусть остается, – тут же смягчился папа и сразу же, как врач, занялся щенком.

На нем оказались большие гнойные раны, видимо, его покусала сама сука. Хвост был купирован. Щенок по виду обещал быть черным пуделем. Андрей обработал раны, напоил его из пипетки, положил между двух обогревателей. И так мы стали хозяевами подкидыша, которого назвали Богдан – Богом данный.

Второго щенка, который уже не мог скулить, и был очень хилым, в два раза меньше Богдана, тоже взяла одна девочка из соседнего дома и выходила его. Выброшенные кутята были спасены. И до, и после я замечала такую особенность: выбрасывают животных взрослые, а спасают их дети.

Приемыш подрастал. Выглядел он несколько неказисто: «подпорченный» пудель с большой головой и грубоватыми, как бы наспех сработанными линиями тела. Он с трудом позволял себе стричь морду, поэтому надолго зарастал густой бородой.

Едва ли Богдан понимал и помнил, что мы спасли его от смерти, но у него развился настоящий синдром «гостей» из «Соляриса»: он почти физически не мог без нас обходиться, и по-настоящему страдал в наше отсутствие.

Когда он оставался дома один, то в основном торчал в окне, рассматривая всех заходящих в подъезд и поджидая нас. Если ожидание становилось слишком долгим, он делал очень странные вещи: находил в какой-нибудь из комнат неубранную постель и начинал ее драть. Наши постели были его «пунктиком» Однажды я тихонько зашла домой и направилась в спальню. Увиденным была крайне удивлена. Богдан разлегся на нашей кровати, причем, лежал он неестественно для собаки, зато очень естественно для человека – на спине, распластав передние и задние ноги. О его глубоком блаженном сне свидетельствовало то, что он даже не услышал, как я зашла. Богдан прекрасно знал, что на кровати лежать нельзя. При нас он только осторожно клал на нее передние лапы. А тут!

– Богдан!? – в изумлении воскликнула я.

Богдан вскочил, как ужаленный, виновато завилял хвостом. Я была так поражена его желанием очеловечиться, что даже не стала его ругать. Разве можно корить какое-либо существо за жажду самосовершенствования?

Теперь, уходя, мы стали закрывать все комнаты, а Богдана оставлять в прихожей и кухне. Он начал вытаскивать из октанта в прихожей наши вещи – носки, брюки, рубашки, мусолил их (наверное, целовал), грыз, обнюхивал и обонял их изо всех сил. Не раз я заставала его просто приникшим к рубашке или брюкам Андрея. Так он боролся со своим одиночеством. У собак, оказывается, тоже есть фетишизм. С несколькими вещами пришлось расстаться – Богдан их сгрыз в приступе тоски.

Когда, наконец, после долгого отсутствия кто-нибудь заявлялся домой, Богдан стремглав бежал навстречу, тыкался головой в ноги, странно, со всхлипами и взвизгиваниями, с надрывом подвывал, постанывал. Словом, издавал какие-то совсем не собачьи звуки, в которых слышались и пережитая тоска, и отчаяние, и бурная радость. Один раз, во время такой встречи с долго отсутствовавшим хозяином, он даже обмочился от переполнявших его эмоций.

Иногда эта его привязанность доставляла нам много хлопот.

Каждый год я с детьми и Богданом отдыхала на базе отдыха на Писанке. Богдан находился при нас неотлучно, повсюду сопровождал. Если я читала или загорала в каком-нибудь укромном уголке, он непременно находил меня и часами «охранял».

Рядом с базой отдыха находился заповедник «Томская писаница», куда мы частенько ходили гулять. Собак туда брать было нельзя. Мы также не брали его, отправляясь в соседнюю деревню Колмогорово, где было много собак и коров. Коров он с остервенением облаивал и гонял по деревне, что могло вызвать и вызывало ярость местных жителей. А с собаками дрался. Отвязаться или убежать от Богдана было невозможно. Один раз мы закрыли его в комнате. Он выпрыгнул из окна второго этажа и побежал нас искать. В следующий раз, оставив его в комнате, закрыли и дверь, и окно. Когда через несколько часов вернулись домой, то поняли: никогда больше Богдана запирать не будем. Вся морда у него была в известке и сухой краске: он выгрыз дыру в косяке и уже принялся прогрызать стену. Ветхая стена легко поддавалась его напору. И наверное, он через час-другой вырвался бы на свободу. Комендант пригрозила нас выгнать из дома отдыха за порчу имущества, а мы пообещали ей сделать ремонт косяка и стены.

Тогда мы избрали другую тактику. Когда Богдан дремал в комнате, мы выходили потихоньку и быстрее бежали к шоссе, за пределы дома отдыха. Дверь оставляли полуоткрытой. Пока он решал идти на поиски, мы были уже далеко. Он выбегал из комнаты и с крайне озабоченным видом начинал нарезать круги по базе отдыха: бегал без устали от столовой – к речке, к теннисному клубу, бане, от бани – к нашему корпусу и снова к речке, в общем, по всем местам, где мы обычно ходили. При этом он яростно обнюхивал всех подряд, пытаясь уловить знакомый запах. Хоть мы и чувствовали себя немножко виноватыми перед Богданом, но утешали себя тем, что в этих его променадах есть много пользы и ничего вредного.

Взгляд у нашей собаки был чудесный: умный, выражающий и любопытство, и заинтересованность по отношению к вам, и готовность принять вас со всем, что вы ему предложите, и какая-то теплота – это, действительно, был взгляд друга.

И еще я уважала Богдана за достоинство. При всей его любви к нам он оставлял за собой право не покоряться, если речь шла о его жизненно важных интересах или о его территории. Например, он слушался нас дома во всем. Но была заповедная территория – под ванной, которую он считал своей и не позволял нам устанавливать свои правила. Из-под ванны его нельзя было выгнать ничем, даже если он забрался туда с грязными лапами. А он, не желая их мыть, частенько так и делал. Он осмеливался рычать на нас и даже на самого Андрея, своего «любимого любимчика», но не вылезал оттуда и под воздействием грубой силы.

При всей чуткости, Богдан проявлял непонятливость и глухоту, когда его просили сделать то, чего ему не хотелось. Например, вернуться к хозяину, когда впереди маячила восхитительная помойка, когда нужно было облаять стадо коров и поваляться в их дерьме, познакомиться с мохнатой особью. В помойке он рылся, стадо коров разгонял, в их дерьме обваливался, дрался с псами и только потом довольный возвращался к хозяевам. Никакие наказания не могли заставить его отказаться от этих удовольствий.

Сложные и противоречивые отношения у Богдана были с машинами. Первоначально он их всех ненавидел и яростно облаивал. Причем, он гнался за ними, рискуя попасть под колеса. После этих дурных облаиваний он получал по загривку поводком, и даже это не усмиряло его. Но оказалось, что Богдан испытывал уважение к автобусам. Потом я разгадала причину этого. Ведь на больших автобусах мы ездили в Журавли и на Писанку на отдых, то есть, считай, в собачий рай. Там леса, поля, огромные пространства, море запахов, речка, в которой Богдан любил купаться и плавать. Плавал он, кстати, хорошо, бесстрашно пускаясь за своими хозяевами даже на стремнину. Полная свобода с утра до вечера! Поэтому на автобусных остановках в предвкушении рая он, не различая номеров, рвался в любой автобус, так что изо всех сил надо было удерживать его на поводке.

Однажды Богдан ухитрился прокатиться на автобусе. Мы провожали вечером гостей и стояли с ними возле остановки. Богдан крутился рядом. А когда мы пошли домой, Богдан исчез. Мы звали его, прочесали весь базарчик на Швейке и его округу – пес как под землю провалился. Богдан никогда не терялся и никогда не отставал. Он, наоборот, «пас» нас во время совместных прогулок и походов за городом – следил, чтобы никто не отставал, перемещаясь из начала процессии в конец и наоборот. А тут исчез. У нас появилось только одно предположение: когда мы стояли возле остановки и подъехал автобус, он решил, что сейчас все отправятся в восхитительное путешествие за город и прыгнул в открытую дверь.

– Если не дурак, то выйдет на следующей остановке, – сурово сказал Андрей.

Нам ничего не оставалось делать, как пойти на следующую остановку – «Трикотажку». Мы пришли и стали громко звать Богдана. К нашему изумлению и радости он тут же выбежал из дворов.

– Все-таки не дурак, – с одобрением сказал муж.

Когда у нас появилась белая «девятка», Богдан изменил свое отношение и к легковушкам. Не облаивал. Стал их метить, особенно дорогие и красивые. А в белые, становясь на задние лапы, заглядывал в окна – нет ли там хозяина.

Стоило открыть дверь, он тут же прыгал в машину и забивался в ноги, даже если его никто и не приглашал. И потом еще приходилось потрудиться, чтобы выгнать его, если поездка с ним не предполагалась.

В остальном Богдан не был назойливым. Когда ему хотелось, чтобы его угостили, он подходил к столу и клал лапу на колено – гениальный жест: мы друзья, поделись со мной тем, что ешь. Если же не делились, Богдан начинал скрести лапой по колену, выказывая нетерпение. Этот жест обозначал уже другой оттенок просьбы: я тоже имею право поесть то же, что и вы, мне сильно хочется.

Он не особенно успешно обучался собачьим командам. Из всех фокусов и премудростей, которым обучают собак, Богдан с легкостью овладел только одним, назывался он: «В какой руке». Прячется в один кулачок какое-нибудь лакомство и Богдану выставляются два кулачка: «В какой руке?» – спрашиваем у него. Он обнюхивает оба и скребет по тому, в котором, как он предполагает, спрятано лакомство. Если он не отгадывал, ему раскрывали пустую ладонь, он старательно скреб по другому кулачку и съедал лакомство. Но все-таки, знал «место», «сидеть», «лежать». И никакие силы не могли его заставить убежать от магазина или аптеки, в которую зашел хозяин, тут даже и никакой команды давать не надо было.

Богдан обладал удивительной стойкостью и живучестью. Он переболел чумкой, энтеритом, падал в речку с моста, дважды попадал под машину, перенес две операции. Был не раз покусан собаками, так как, обладая отчаянной смелостью, вступал в драку с противниками, вдвое превышающими его по размеру. Однажды на даче в гостях приструнил одного назойливого дога, которого хозяева не могли поставить на место. Тот лез к столу, за которым мы пили чай, укладывал свою гигантскую слюнявую морду на стол рядом с тортом и чашками. Богдан укусил его за ляжку. Дог обиделся и ушел.

Богдан прожил у нас шестнадцать лет. Мы похоронили его в березовой роще. Когда вернулись домой, я стала собирать его вещи и была поражена тем, как мало вещей у собаки, жившей в доме шестнадцать лет: поводок, подстилка-коврик, полотенце для лап, большая простыня для купания, пластиковая миска и чашка для воды – вот и все. Я сложила их в мешок

– Ты что, выбросить хочешь? – спросила дочь.

– Нет, в музей сдам, – огрызнулась я.

Сколько раз я мечтала выбросить все эти моментально грязнеющие тряпки. И когда я все это выбросила – квартира опустела, особенно колол пустотой тот угол в прихожей, где лежал коврик Богдана.

Вечером пришел Андрей – посмотрел на это пустое место – лицо у него перекосилось. «Больше никаких собак», – сказал он глухо.

– Давай помянем Богдана.

Я поставила на стол тарелку с пельменями и налила по стопке коньяка.

– Скажи что-нибудь…

– Что сказать, мне плакать хочется…

Он стал жевать пельмени, и глаза его предательски влажнели, наливались слезами. Он бросил вилку, закрыл лицо рукой и стал плакать по-мальчишески сдавленно, сотрясаясь плечами. Я обняла его.

– Мне животные ближе… – будто оправдывая себя, сказал Андрей, – Они честнее…

– Да, они не могут врать, – сказала я глупую и бесполезную фразу.

Для мужа Богдан являлся больше, чем домашний любимец, он был другом-лекарем. После изматывающего рабочего дня, он брал его, и они отправлялись вместе восстанавливать силы и душевное спокойствие, гуляли по заросшим пустырям, маленьким рощицам вдоль Искитимки. Андрей покупал ему лакомство: палочку ливерной колбасы или пару сарделек, сам охлаждался бутылочкой пива, и возвращались они оба совершенно умиротворенные.

Первое утро без Богдана было хмурым и холодным. Первое утро без нашей собаки. Утром он обычно начинал топотить в прихожей, напоминая о том, что наступило время прогулки. Если мы медлили, он деликатно просовывал свой нос в дверь спальни, но не более.

В последние дни болезни, к прогулкам он относился с нескрываемым испугом – ему очень тяжело было ходить. Но гулять надо было много, так как мы, борясь с его отеками, ставили ему мочегонное.

Когда он слышал «Пойдем гулять», глаза его расширялись, он смотрел с ужасом. Но все-таки вставал с нашей помощью и, тяжело ступая, медленно тащился к двери.

За окном цвела сирень, доцветали на клумбах тюльпаны, шелестели деревья. Но не было Богдана.

В ванне взгляд упал на мыльницу с дегтярным мылом. Вот, еще одна вещь Богдана. Мы отмывали его таким мылом, и после купания Богдан источал приятный смолистый запах. Мыло тоже убрала подальше.

Одна за другой стали проплывать картины из прошлого. Богдан молодой, весь в черных блестящих кудряшках бегает по поляне, с веселым лаем, оглядываясь на нас. Блестит на солнце гладь реки, Богдан, громко отфыркиваясь, плывет за мной, вытягивая шею.

– Мама, а Богдан попадет в рай? – спросила меня моя богословски не подкованная дочь.

Я кивнула.

Если в раю не будут петь птицы, летать над лугами бабочки, не будут звенеть мушки, разгуливать собаки, кошки, львы и лани, а в воде не заплещутся рыбы, то какой же это рай? Разве будет он совершенным. А Господь не может создать несовершенный рай. Разве без души можно так любить и страдать от отсутствия близких, как Богдан? Что мне на это скажут богословы?

И еще я точно знаю, что и души животных, и души людей связаны в единый мистический, неразрывный, сообщающийся круг жизни и смерти. И узнала я это от Богдана.

Накануне трагических событий, связанных с гибелью сестры Наташи, ровно за месяц до этого, на Троицу, мне был послан пророческий сон, больше похожий на видение.

Стук в дверь. Я подхожу к двери и замечаю рядом с ней еще высокое стеклянное окно, которого раньше не было. Через это окно я вижу Наташу, там, за ее спиной темнота. Я открываю дверь, и вдруг в дверь первым перед Наташей бесшумно входит Богдан. Я смотрю на него с удивлением: «Почему Богдан здесь? Он же умер». Вслед за ним заходит сестра. Она в черном пальто и в черной широкополой шляпе, очень молодая и красивая. Это меня поражает – очень молодая. Мы смотрим друг на друга, и она ничего не говорит мне. Вдруг на ее лицо и на мое набегает мрачная тень. В тот же миг меня пронизывает чудовищная ужасающая догадка о каком-то грядущем несчастье. Я теряю сознание – и просыпаюсь. Две недели время от времени с тревогой вспоминала этот сон. Я думала о том, что может случиться что-то плохое, но не могла допустить даже догадки о гибели сестры, такое невозможно было помыслить. Потом я его забыла. Когда произошла трагедия, передо мной этот сон пронесся со всей отчетливостью.

Я думаю, что душа Богдана устремилась на помощь мне, предупредить о беде, он как бы показал мне Наташу – принадлежащей иному миру. И он дал мне утешение: нет никаких случайностей в уходе и приходе людей. Книга жизни написана на Небесах. Никто не может потерять ее из-за нелепых обстоятельств. И если это так, но нам нужно смиряться с решением Всевышнего. Ведь Он делает это по законам любви. Приход Богдана в мой сон был последней и самой насущной помощью, которою он оказал мне уже за гранью жизни.

 

Почему мы называем животных «братья наши меньшие», если они гораздо старше нас на этой Земле? Если у них можно поучиться преданности и дружбе, если они не способны подличать и обманывать, прикидываться хорошими и добрыми? Разве только человек? Любое существо ищет любви и раскрывается с благодарностью навстречу ей. И может ли человек сравниться с ними в способности так безусловно и бескорыстно любить? Тогда, может, просто – братья наши?

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.