Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Всё нормально!

Рейтинг:   / 0
ПлохоОтлично 

Эту фразу Тамара Васильевна пронесла через всю свою взрослую жизнь. В любой ситуации, о какой сейчас сказали бы « тупиковая » , она в конце концов энергично рубила рукой воздух и говорила: « Всё нормально! » И сама не заметила, как и когда переняла эту привычку у Ивана.

Они познакомились, когда поступили на одно отделение Красноярского строительного техникума. После экзамена по русскому языку письменно Тамара вышла в коридор с полыхающими от волнения щеками. Поделилась сомнениями с такими же, как она, абитуриентами:

– Завалила, наверно. У меня и в школе с русским плоховато было. Тройки в лучшем случае.

– Да не трясись ты так, – успокоил ей высокий сероглазый парень. – Всё нормально будет, вот увидишь.

Из-за поддержки ли этой дружеской, потому ли, что был этот парень, Иван Басаргин, очень, на её взгляд, симпатичным, сразу выделила его Тамара изо всей группы, в которой парней было вдвое больше, чем девчат. С экзаменом по русскому у неё точно всё нормально получилось. Свою « твёрдую » тройку за него девушка получила, а две пятёрки по математике – устной и письменной – позволили ей стать первокурсницей техникума.

Во время занятий она нередко ловила на себе взгляд Ивана, чувствовала, что небезразлична ему. Но дальше взглядов, которыми обменивались и торопливо отводили глаза друг от друга, дело у них не продвигалось.

Тамара жила в студенческом общежитии, так как приехала в столицу Красноярского края из небольшого северного посёлка, Иван же был « домашним » , жил в семьёй в городе. Она-то думала, что с семьёй – это с отцом и матерью. Ну, может, с братьями и сёстрами. А потом вдруг выяснилось, что он женат, один-единственный из всей группы. Какие-то анкеты заполняли тогда, вот и высветилась такая небольшая подробность из биографии Басаргина, которую тут же все в группе начали шумно обсуждать и подшучивать над Иваном. Только на Тамару эта новость обрушилась, как лавина. Что ж он смотрел на неё целый год такими бессовестными глазами, зачем подсаживался нередко к ней за один стол, а на летней практике во время работы на стройке помогал перетащить какую-нибудь тяжесть типа ведра раствора? Правда, о любви своей никогда не говорил ей ни слова. Но она его весёлые замечания такого, например, рода: « Ох, Тома, какая же ты сегодня красивая! » за объяснения в любви считала.

Перестала глазеть на Ивана, когда о его семейном положении правду узнала. Поникла, смеяться перестала, как любила раньше, – звонко и заливисто. Никто, кажется, этого не заметил. А Иван подошёл к ней, когда брала пальто в раздевалке, наклонил голову так, что губами коснулся её виска, сказал негромко:

– Не кисни, Томка! Всё у тебя в жизни хорошо будет, всё нормально, вот увидишь. Это я тебе говорю, Иван Басаргин.

А потом вдруг – в конце третьего курса это было – перестал ходить на занятия. То ли заболел, то ли ещё что с парнем приключилось, но главное – вестей о себе никаких не подал. Классный руководитель всполошился: лучший студент, которому все преподаватели прочили в будущем блестящую карьеру руководителя, по неизвестной причине пропускает занятия накануне экзаменационной сессии. И поручили Тамаре – комсомолке и активистке – побывать у Ивана и выяснить причину его прогулов.

Не без труда разыскала девушка домик Басаргиных на окраинной улице города. Постучалась, вошла. В прихожей встретила её пожилая женщина. « Ванина мать » , – решила Тамара, уловив в женщине сходство с сыном по глазам. Были они такими же светлыми, открытыми, добрыми. Спросила про Ивана, а он уже и сам показался в дверном проёме, ведущем в жилую комнату. За ручку держал Ваня девочку. Малышка, видимо, совсем недавно начала ходить, неуверенно переставляла крошечные ножки, обутые в яркие вязаные башмачки. Она почти висела на отцовской руке и снизу вверх внимательно смотрела на гостью.

– Вот, – сказал Иван Тамаре, – это дочка моя, Галчонок... Сирота теперь наполовину. Мама наша утонула в Енисее, провалилась под лёд. Не спасли...

Он смотрел на Тамару своими открытыми глазами, но были теперь глаза его совсем иными, чем раньше. Как будто погасли, потемнели. И застыла в них несказанная боль.

Тамара от растерянности, от избытка чувств и невозможности как-то помочь этим людям, застигнутым нечаянной бедой, шагнула к Ивану, присела на корточки и взяла его дочку на руки. Девочка вдруг всем тельцем прижалась к девушке, обхватила её мягкими тёплыми ручками за шею и прислонилась головкой к Тамариной щеке. Иван в растерянности шагнул к ним, попытался забрать дочку от Тамары, но малышка только крепче вцепилась в гостью и заревела в голос.

Тамара почувствовала, что тоже плачет. Горячие слёзы побежали из глаз и потекли по щекам. Она высвободила одну руку, стала размазывать слёзы по лицу. Платка с собой не было. Иван вдруг обнял их обеих, прижал к себе, зашептал:

– Всё нормально, девчонки, нормально. Переживём как-нибудь. Всё утрясётся... Жалко Лену, конечно, молодая совсем ещё... И дочка вот осталась без матери. А она, Лена наша, надышаться на Галечку не могла. Как будто чувствовала близкий свой конец... Ты, Тома, наверно, насчёт моих пропусков занятий пришла. С завтрашнего дня начну ходить в техникум. Теперь уж отошёл немного.

– Может, чайку попьёте с пирожками? – неулыбчиво, строгим голосом предложила ей хозяйка.

– Давай, не стесняйся, – поддержал мать Иван. – Раздевайся. Погрейся, перекуси. Знаю я: вы, общежитские, живёте впроголодь, от стипендии до стипендии. А какая эта стипендия... У меня хоть и повышенная, да и та с гулькин нос.

Бабушка забрала внучку, а Иван силой расстегнул пуговицы и стянул с Тамары пальто. Так и засиделась она у Басаргиных до позднего вечера. Потом проводил её Ваня до трамвая, на подножку подсадил, улыбнулся через силу твёрдыми губами, кивнул головой, слегка прикрыв глаза: всё нормально.

Заболела у неё душа. Не так за Ивана, как за Галчонка, доченьку его. Всё, казалось, чувствовала тёплое детское дыхание на своей щеке, прикосновение мягких ладошек на шее. И тянуло Тамару в их дом, где тепло, уютно, тихо в отличие от опостылевшего шумного общежития.

Вот и села в одно из воскресений на трамвай и покатила на Ванину окраину. Шоколадку с собой прихватила, на последние копейки купила. Только Галечкина бабушка, Таисья Семёновна, отстранила гостинец от внучки рукой:

– Что вы, Тамарочка, нельзя ей этого, маленькая ещё. Вы уж сами кушайте, вам на пользу будет.

Сидели, смотрели телевизор с крошечным экраном, но зато с настольной линзой. Было это для Тамары невиданной новинкой и предметом настоящей роскоши. Потом бродили с Иваном по тихой улице. Он говорил ей:

– Ты мне с первого взгляда понравилась. Я тогда здорово жалел, что рано женился. Понял, что никогда не любил свою жену Лену так, как тебя. Была к ней привязанность, привычка. Со школы, с младших классов дружили с ней. С тобой было по-другому. Голова шла кругом от одного твоего взгляда... А Лена ждала ребёнка, вот-вот должна была родить. Запутался я тогда. Но жену никогда бы не бросил. Не так воспитан. Семья у нас строгая. И батя был такой, и мама. И я в них... Теперь, если бы был один, не задумываясь, тебя бы сосватал. Но – не один. Дочка у меня. А руки тебе связывать ею не хочу. Решай сама.

Когда после весенней сессии отгуляли летние каникулы и четверокурсниками-выпускниками приступили к занятиям в техникуме, были уже Иван и Тамара мужем и женой, законными, так сказать, супругами.

После защиты диплома распределили их на север края, на строительство аэропорта. Ивана – прорабом, Тамару – нормировщицей. Жильё им там как молодым специалистам уже подготовлено было. Собрали пожитки, которые в два чемодана и объёмистую сумку поместились, подались в неблизкие края. Мать Ивана запросила было:

– Оставьте у меня Галечку, хоть на какое-то время. Куда дитё тащите? Морозы там, холода похлеще наших. И садика, яселек, поди-ка, нету.

Иван вопросительно глянул на жену – ей решать. А Тамара прижала малышку к себе.

– Ни за что не оставим! Как мы без неё и она без нас?

Девочка улыбалась доверчиво, прижавшись к матери. Теперь бойко говорила дочка, и слово « мама » было главным в её лексиконе.

– Не могли уж поближе какую точку попросить, – ворчала Таисья Семёновна. – Другие вон, товарищи ваши, сами говорите, возле дома многие остались, а вас понесло куда-то.

А Тамара тогда и хотела, чтоб подальше от Красноярска, от Ивановой родни унесло их. Сроднилась она с Галечкой, без всяких оговорок стала считать своей дочкой. Но поселился в ней страх, что кто-то недобрый или просто глупый расскажет девочке, когда та подрастёт, что не мать ей вовсе Тамара. Уехать подальше, обрубить все концы с Красноярском, чтоб не дрожать за свой и доченькин покой.

Поработать на первых порах на Севере на строительстве аэропорта Тамаре довелось недолго. Как и предсказывала свекровь, и с садиком проблемы возникли на новом месте, няньку пришлось искать для дочки, и простуды следовали у Галечки одна за другой. А ещё к весне, когда кончалась эта их первая трудная северная зима, выяснилось, что к зиме следующей в семействе Басаргиных произойдёт пополнение. Местная фельдшерица и время подсчитала, в середине ноября, сказала, должна родить Тамара.

И когда появился у счастливых родителей сын Петя, и тогда дочка Галя не отошла для матери на второй план. Ей и подарки – в первую очередь, и ласка материнская – тоже. Оно и понятно – девочка ведь. Да к тому же сиротка наполовину. Пусть только не почувствует этого никогда, не догадается, не узнает. Так думала Тамара.

 

В Красноярске в отчий дом Басаргиных перебралась к тому времени старшая и единственная сестра Ивана – Люба. Она развелась наконец со своим чрезмерно пьющим и скандальным мужем. Тамарина свекровь, тоскующая по внучке Галочке, поддалась на уговоры сына и, оставив дом на дочь Любу, переехала к Ивану и Тамаре. За внуками чтоб приглядывать, по хозяйству невестке помогать. А у Тамары появилась возможность со всей полнотой отдаться работе. С должностью нормировщицы она решила расстаться. Не по душе ей была теснота конторского кабинета. Хотелось размаха, простора стройки, а главное – хотелось быть поближе к любимому мужу. Вот и перевелась она на стройку мастером. Под начало Ивана.

Удивлялась, как ладно всё у мужа получается. С вышестоящим начальством уважителен, но без подобострастия. С подчинёнными в меру строг, но без мелочных придирок. Крупное строительство для прораба – что дом родной. И техника вся при деле, и нужные материалы умеет выбить вовремя, и с трудовой дисциплиной в бригадах вполне терпимо.

Тамара с интересом присматривалась к мужу, который порой казался ей на работе немного чужим, слишком занятым, слишком серьёзным. Но когда он ловил на себе её взгляд, тут же моментально оттаивал и украдкой озорно подмигивал ей. Тамара благодарно улыбалась в ответ. Тёплая волна нежности обволакивала её всю. Думала: господи, как же повезло ей в жизни – такой парень в мужья достался!

По прошествии трёх лет со времени приезда Басаргиных на Север со строительством аэропорта было покончено. Торжественно сдали его в эксплуатацию. А Ивана ждало новое назначение – теперь уже на роль начальника управления в городе Братске, где затевалась грандиозная стройка, – мощная гидроэлектростанция.

Ближе к весне, но пока ещё не подтаяли, не поползли дороги, загрузили Басаргины своё имущество на большегрузную, покрытую тентом машину и подались в новые места.

Ехали весело всей семьёй в той машине под тентом. Почти с комфортом разместились на разостланных в кузове грузовика матрасах и стёганых одеялах. Катили по гладким зимним наезженным дорогам. Было относительно тепло, мягко и не очень тряско. Гале тогда уже седьмой год пошёл, и на новом месте ждала её новая школьная жизнь. А сыну Пете три с половиной года было в то время.

Обживали новое жильё. Опять покупали самое необходимое: кровати, стулья, столы. Опять навалилась работа. Всё было новым: проекты, стройплощадки, люди. И куча новых проблем. Как выручала тогда Тамару свекровь, Таисья Семёновна. Всю заботу о доме, о детях – больших и маленьких – взвалила на свои плечи. А Иван и Тамара отдавали себя работе – целиком, до последних сил. Как будто была та стройка для них последней и самой главной в их жизни. Для Ивана так и случилось – последней стала.

Прошло ещё три с половиной года. Сынок Петя в первый класс пошёл. А в конце октября засобирался Иван с тремя приятелями на осеннюю рыбалку. Так редко удавалось ему выбраться на природу – расслабиться, посидеть у костра, повспоминать юность и такие же рыбалки на Енисее...

Сынок запросился с отцом: возьми да возьми. Тамара воспротивилась было: ещё чего. Осенние ночи такие холодные, простынет мальчонка. А Иван обнял её за плечи.

– Я ведь тоже с батяней в Петькином возрасте рыбачить начинал. Это ж такая радость для мальца, такая память на всю жизнь. Собирай сына, возьму с собой. А о простуде думать забудь. Знаешь, какое благо костёр. Не хуже, чем у русской печки заночуем.

Уплыли рыбаки на быстроходной моторке утром в субботу. А в воскресенье чёрное горе обрушилось на женскую половину семейства Басаргиных. Пришли к Тамаре люди и сообщили, что что-то там случилось с лодкой, перевернулась она на быстрине. Те трое товарищей мужа, что на рыбалку его созвали, сумели выбраться из ледяной купели, а Ваня с сыночком Петей утонули. Один-то Иван непременно бы выплыл, Тамара была в этом уверена. Таким сильным, крепким, жизнестойким был этот человек. Но он всё нырял и нырял, искал под водой сынишку. И однажды уже не вынырнул. Унесла их обоих коварная Ангара...

Как только пережили они то страшное горе? И сейчас, по прошествии стольких лет, воспоминания о тех днях отзываются в сердце Тамары тупой болью.

Таисья Семёновна слегла. Из-за частых сердечных приступов увезли её в больницу. Галя, притихшая и враз повзрослевшая, ходила на занятия в школу. А Тамаре волей-неволей приходилось работать на вверенном ей участке. И этот сумасшедший накал стройки, нервотрёпки, выколачивание машин и материалов, разговор « по душам » с нерадивыми работниками, ругань с нормировщиками и водителями – любителями левых рейсов – стали тогда для неё спасением, помогли выстоять, не пасть духом. А в осиротевшей их квартире её спасало общение с дочкой. Если бы не Галочка... Вместе готовили на кухне скорый ужин. После него делали уроки на завтра. Галя – свои, школьные, а Тамара – свои. Делала в записной книжке пометки о том, что предстояло в ближайшее время выполнить той или иной бригаде, какие вопросы необходимо решить с руководителями треста.

Оставшись вдвоём, они стали спать вместе. Галя попросила об этом.

– Мама, можно я с тобой лягу? Я боюсь.

– Боишься, доченька? Кого, чего? Я же с тобой. Нечего тебе бояться. Но если хочешь, ложись со мной. Прохладно что-то в квартире. Вдвоём-то теплее.

Девочка прижалась к тёплому боку Тамары, обняла её, зашептала горячо:

– Я не кого-то боюсь, я боюсь за тебя, мамочка! Вдруг и с тобой что-нибудь случится. Я тебя так люблю. Ты самая лучшая мама в мире!

– И я тебя люблю, доченька моя. Никого у меня в жизни нет дороже тебя.

Целовались, обнимались, засыпали, чувствуя, что легче становится на сердце, отступает боль.

Потом свалилась на их головы нежданная, негаданная гостья – сестра Ивана Люба. Она получила известие о гибели брата и племянника, о болезни матери, вот и поспешила навестить родных. Как только вошла в квартиру Басаргиных, заплакала, кинулась к племяннице Гале, обняла её, запричитала:

– Сиротиночка ты моя бедная! Как же жить-то будешь дальше, господи! Хоть бы бабуля поднялась, поправилась... А нет, так заберу я тебя, Галенька, с собой в Красноярск. Поедешь? Я ведь одна живу, скучно мне. А ты ж любимого моего братика доченька, кровиночка мне родная.

Тамара опешила на какое-то время, потом опомнилась, шагнула к золовке, с силой развела её руки, оторвала от Гали, прижала девочку к себе.

– Что это ты, Люба, тут болтаешь? Какая тебе Галя сиротиночка? У неё я есть, мать её. А если тебе скучно жить одной, заведи собаку или какую козу драную.

То ли работа на стройке сделала характер мастера Басаргиной таким жёстким, несгибаемым, то ли природа от рождения таким наделила, но никому и ни в чём не привыкла уступать Тамара, если чувствовала свою правоту. Почувствовала это и сестра Ивана. Мигом перестала лить слёзы и причитать, засобиралась с привезённой « передачей » к матери в больницу. Тамара оглянулась на дочку, которая пристроилась у телевизора. Вышла с золовкой на лестничную площадку, сказала тихо:

– Люба, ты знаешь, Галю я с года ращу, воспитываю. Она для меня дочь родная, я ей – родная мать. Держи, Люба, себя в руках. И не дай тебе бог ляпнуть ребёнку лишнее. Ты же ей всю жизнь искалечишь. Понимаешь или нет?

– Да не собираюсь я ничего говорить, всё я понимаю. Ладно, пойду. В третьей палате, говоришь, маманя лежит?

– В третьей, в третьей.

 

Зиму ту перебедовали кое-как, а по весне свекровь умерла. И возненавидела Тамара тамошние места, Ангару, отнявшую дорогих людей, невзлюбила. Всё чаще стала подумывать о переезде на другое место. И чтоб реки рядом не было никакой. Енисей унёс жизнь Галиной матери, Ангара отняла мужа и сыночка.

Только почему-то так случалось в жизни Тамары, что новые места её работы, новые назначения были связаны с городами, расположенными вблизи рек. Когда стала просить начальство послать её на какую-нибудь новую стройку, предложили ей должность прораба на строительстве химкомбината на реке Витим. Согласилась главным образом потому, что решила убраться подальше от родни Ивана, от сестры его Любы, как будто почуяла исходящую от неё опасность, угрозу их отлаженным отношениям с дочерью.

Главное строительное управление располагалось в Иркутске. Нередко приходилось теперь Тамаре летать туда самолётами, вертолётами по служебным делам. И чтобы совместить полезное с очень полезным, поступила она на заочное отделение Иркутского инженерно-строительного института.

К тому времени, когда проходила госприёмка основных объектов Витимского химкомбината, получила Басаргина-старшая диплом инженера, а Басаргина-младшая, Галя то есть, – аттестат об окончании средней школы. Подумали, посовещались мать с дочерью и решили, что следует им перебраться в какой-то город, где Галя сможет поступить в вуз, в котором можно было бы ей спокойно учиться на нормальном дневном и очном отделении. Что такое заочное обучение, Тамара Васильевна испытала, как говорится, на собственной шкуре. Не желала она подобных мытарств любимому чаду.

Собрались привычно быстро, сравнительно легко расстались с обжитой квартирой в брусчатом доме, с казённой мебелью. Что-то из вещей подарили, что-то по дешёвке продали соседям и налегке, с чемоданами и дорожными сумками, покатили на новое место жительства, в Комсомольск-на-Амуре. Опять река? Ну куда ж от них денешься? Впрочем, теперь это обстоятельство уже не страшило Тамару. Улеглась на сердце давняя боль. Только иногда саднила давняя рана, всплывали в памяти дорогие люди: красавец-богатырь муж, да так и оставшийся навсегда семилетним мальчиком сын Петя.

В Комсомольске Басаргиных ждала благоустроенная трёхкомнатная квартира в новом крупнопанельном доме. Второй этаж, остеклённая лоджия, преимущественно южная сторона. Галя, едва вошла в эти апартаменты, завизжала от восторга, бросилась обнимать и целовать мать. А потом вихрем понеслась по квартире, заглядывая в каждую комнату, в кухню, санузел.

– Здорово, мамулечка! Вот это заживём! Это ж мечта, а не квартира. Спальня тебе, спальня мне, гостиная с телеком. Классно!

 

Поступила Галя на химфак. Очень много тогда о химии говорили. За ней, мол, будущее. Да и строительство химкомбината Витимского на жителей тех мест отпечаток наложило. Многие парни и девушки, товарищи Галины по школе, собирались поступать кто в институт, кто в техникум, но чтоб непременно стать химиками.

Опять работа забирала у Тамары много времени и сил. Теперь здесь, в Комсомольске, руководила она крупным участком, занятым возведением новых жилых массивов. С бьющимся сердцем просматривала генпланы будущих микрорайонов. Это же так здорово! За три-четыре года на сегодняшних пустырях вырастут новостройки, где рядом с благоустроенными многоэтажками возведут детские сады и школы, поликлиники и кинотеатры, магазины, столовые, службы быта. И частица её души, труд будут вложены в это великое дело. Нет, не ошиблась она в свои семнадцать лет, когда поступила в строительный техникум.

 

С Любой, сестрой покойного Ивана, Тамара изредка переписывалась. Родня всё-таки, как ни крути. Вот и теперь, как только устроились на новом месте, написала золовке письмо, сообщила свой новый адрес. Каково же было её удивление, когда вдруг без какого-либо предупреждения ввалилась в их дом гостья из Красноярска. С большой сумкой, с набитым чем-то чемоданом, закутанная в пуховый платок, раздобревшая, постаревшая, но всё такая же визгливо-шумная. Кинулась, как водится, обнимать племянницу.

– Галинька, красавица ты наша! Ой, какая сделалась! Повстречала бы на улице, ни в жисть не узнала бы. И не пойму, в кого пошла. В маму или в папаньку?

– В обоих помаленьку, – оборвала золовку Тамара.

– Наверно, так, – согласилась Любаша. – Отпуск у меня зимой в этот раз выпал, вот и надумала к вам на какую недельку закатиться. Не стесню, поди-ка. Ишь, какие хоромы у вас тут. Богато живёте. А я всё в родительском домишке обитаюсь. Но теперь уж недолго осталось. Вот-вот снесут его. Вокруг посносили соседей, теперь я на очереди. Этой весной должны мою хибару сломать. А я тоже благоустроенную получу, только, конечно, однокомнатную. Этакую-то кто мне даст? Я институтов-техникумов не кончала, жисть не та была. Кое-как семь классов осилила.

Терпела Тамара, пересиливала неприязнь к золовке, изображала из себя хлебосольную хозяйку. После работы тащила домой полные сумки разных деликатесов: дорогущие по зимнему времени фрукты, заморские консервы, колбасы, ветчину. Один раз живём, думала с улыбкой. Да и гость в их доме – очень большая редкость.

– Богато живёте, – вздыхала завистливо Люба, окидывая взглядом накрытый к обеду стол.

– Так ведь непьющие мы, некурящие, поэтому вкусно едящие, – смеялась Тамара и заговорщицки подмигивала дочери. Та весело кивала матери в ответ.

Наконец засобиралась гостья домой. Тамара попрощалась с ней перед уходом на работу.

– Извини, Люба, проводить тебя на поезд не смогу. Дел на работе по горло. Ну да вы вдвоём с Галинкой управитесь. Сумку донести дочка поможет, в вагон посадит. Пока! Побежала я.

А после много раз казнила себя Тамара Васильевна, вспоминая тот злополучный день. Ничего страшного не стряслось бы на её работе, если б выкроила полтора-два часа, проводила дорогую родственницу.

Вернулась тогда с работы, разделась в прихожей, переобулась в комнатные тапочки, подправила перед зеркалом волосы и, удивляясь тишине, окликнула дочь:

– Где мой котёнок? Твоя мама пришла, молочка принесла!

Безмолвствовала квартира. А между тем шубка дочери висела на вешалке, стало быть, дома она была. Спит, что ли?

Тамара неслышно прошла по ковровой дорожке, толкнула рукой дверь в Галину комнату. Девушка сидела в кресле, поджав ноги и закутавшись в пушистый клетчатый плед. Лицо её было незнакомо-окаменевшим, глаза – заплаканными.

– Заинька моя! – кинулась Тамара к Гале. – Кто мою доченьку обидел?

– Доченьку?! – с надрывом крикнула Галина. – Мамочка нашлась! Значит, ты всю жизнь, всю мою жизнь врала мне, мамочкой прикидывалась? А на самом деле ты – никто. Никто! Чужая!

Всё поплыло перед глазами у Тамары, потемнела яркая люстра. С трудом она сделала шаг к дивану и опустилась на него тяжело, почти упала. Вспомнилось давнее: было с ней уже такое. Это когда в её дом весть о гибели мужа и сына принесли. И вот теперь... За что?! Ах, Люба, Люба! Ведь просила её по-хорошему не болтать чего лишнего, не ломать жизнь девочке. И ей, Тамаре... С такой роднёй и врагов бояться не стоит. « Родня » -то пострашнее будет.

Постаралась унять боль в сердце, выровнять сбившееся дыхание, сказала тихо, обращаясь к Галине:

– Я тебя хоть раз обидела чем-то? Не заботилась о тебе, мало тебя любила? Или не видела ты, что никого в жизни не было и нет дороже, роднее тебя? За что же ты со мной так, доченька?

– Спасибо вам, Тамара Васильевна, спасибо за всё, что для меня делали! – закричала сквозь слёзы в истерике Галина. – Только теперь уж никаких доченек и мамочек! Всё! Поиграли в счастливую семейку и хватит! И оставьте меня в покое, прошу вас!

Не нашлась тогда Тамара, что ответить, как справиться с истерикой дочери. Оправдываться? В чём? Просить прощения? За что? За то, что всю себя без остатка отдала чужому ребёнку? Всю жизнь посвятила тому, чтобы стали они такими близкими, нужными друг другу, счастливыми этой близостью... Разве надо что-то объяснять?

Она поднялась с дивана и направилась в свою комнату. Вдруг впервые ощутила тяжесть своего немного погрузневшего тела и усталость, навалившуюся на плечи. Медлила, ждала: вот сорвётся со своего кресла её девочка, догонит, обхватит руками за плечи, приникнет мокрым лицом к спине, выдохнет покаянно: « Прости, мамочка! Ты моя родная, единственная! »

Ничего этого не произошло. Потянулись дни их унылого сосуществования. Любые вопросы, любое участие со стороны Тамары Галина пресекала с желчной усмешкой на губах:

– Ой, не надо, а! – и скрывалась в своей комнате.

Никак она теперь её не называла, ни мамой, ни по имени-отчеству. Впрочем, когда Галине понадобились деньги для какой-то загородной вылазки с друзьями на природу, она переломила себя, окликнула Тамару:

– Мама, ты мне не можешь дать рублей десять на расходы?

Тамара Васильевна задохнулась от радости, бросилась к сумочке.

– Какой разговор! Какие там десять? – и щедро отвалила дочери двадцатипятирублёвку – большие по тем временам деньги.

– Спасибо, – кивнула та благосклонно головкой и сунула деньги в кошелёк.

Отойдёт девочка от шока, одумается, – утешала себя Тамара. – Всё будет опять хорошо. Всё нормально будет! А золовушке написала гневное письмо, последнее, как решила она для себя. Вскоре пришёл от Любы ответ: « Тома, ты зачем на меня обиделась? Не враг я тебе. А девочке когда-никогда правду надо было открыть. Не малое дитё она, 18 лет исполнилось. Ну, не я, так другой кто ей глаза бы открыл. Я же со своей любовью и жалостью к ней, со всем уважением к тебе, Тома, ей тогда на вокзале всё обсказала. И что должна быть она благодарна тебе по гроб жизни за заботу твою и ласку. Так что обижаться тебе на меня не за что. А горькая правда лучше, чем сладкая ложь. Ты же, наверное, знаешь такое присловье » .

Так прошли долгие ли, короткие ли четыре года. Тамаре предложили возглавить новое строительство – гостиничный комплекс в Петропавловске-Камчатском. А у Галины впереди преддипломная практика, дипломирование, защита. И ещё одна проблема – влюбилась девочка в сокурсника. К счастью, взаимно.

Когда Тамара заикнулась о новом назначении и связанном с ним переезде, Галя живо посоветовала:

– Соглашайся, конечно. Квартира-то тебе там будет обеспечена. И потом Камчатка – северные надбавки, зарплата по высшему коэффициенту. А мы тогда с Вовкой распишемся, и жить он ко мне переберётся. Не пустовать же такой жилплощади.

На новом месте Тамара ограничилась однокомнатной квартирой, хоть и предложили ей по приезде трёхкомнатную. Обставила своё жильё более чем скромно – только самое необходимое: узкая кушетка, письменный стол, два стула, телевизор. А в кухню дешёвый, подержанный, но вполне приличный гарнитур у соседей по подъезду купила. Отъезжали они на материк.

Проработала Тамара Васильевна на новом месте месяца два и стала замечать – на планёрках, совещаниях – внимательный, изучающий взгляд одного « товарища » , начальника субподрядной организации. Был это чисто мужской коллектив – ПМК – передвижная механизированная колонна, которой и руководил этот Михаил Ильич Сафатов, энергичный, симпатичный мужик приблизительно одного с Тамарой возраста. Жил в рабочем общежитии, без семьи. Вот так, молча, присматривался к ней с месяц, наверно. А потом, после торжественного заседания, посвящённого 7 Ноября, предложил проводить её до дома. Согласилась. Почему бы нет? Темнота на улицах. Фонарей – на полкилометра один.

Отважился, взял под ручку, заговорил о том, что в разводе с женой уже около трёх лет. Надоело, видите ли, ей мотаться с ним по стройкам или месяцами дожидаться его редких визитов домой. « Это же всё равно, что жить с моряком дальнего плавания. Не знаешь, есть муж или нет » , – сказала жена ему на прощание. Вот и Тамара одна, заметил Михаил. Не надоело одиночество? Женщина она симпатичная, серьёзная, умная и тоже строитель к тому же. О такой можно только мечтать, что он, Михаил, и делает всё последнее время.

– Ты что, Сафатов, никак руку и сердце мне предлагаешь? – невесело усмехнулась Тамара. – Нет, миленький, мой поезд ушёл. Давно уже...

« Полтора десятка лет как ушёл, – подумала, подавив вздох. – Тогда, когда не стало Ивана. Единственным он был в её жизни. И другого не будет » .

Попоглядывал на неё Сафатов ещё месяца два-три, а потом его мехколонну перебросили на другую стройку.

Письма от дочери Галины приходили редко. Когда поздравляла Тамару с днём рождения или с большим праздником – с Новым годом там, с Первомаем. Или когда надо было Галине что-то заполучить от матери. Например, денег на дорогую обновку. В таких случаях письма становились тёплыми, даже ласковыми.

Вот и теперь пришло такое письмо: « Мама! Как ты там поживаешь? Я уже соскучилась по тебе. Почему ты в отпуск не приезжала? Мы тебя ждали. Мама, у меня будет ребёнок, через три примерно месяца. Здорово, да? Мамуля, у меня к тебе такое дело. Ты же знаешь, что мой Вовка родом с Украины. Там такая благодать, тепло, фрукты. И его родители там живут, недалеко от Харькова. Так вот они там уже почти договорились насчёт обмена квартирами. Одна семья, они русские, согласна обменять свою однокомнатную в Харькове на нашу трёхкомнатную в Комсомольске. Мам, согласись, что это для нас большое везение, редкая удача, чтобы кто-то согласился поменять Украину на Дальний Восток. А тут вот нашлись такие. Как я мечтаю перебраться в тёплые края! Всё мы с тобой мотались то по Крайнему Северу, то по этому вот Дальнему Востоку. Осточертело мне тут уже всё. А чтобы обменять квартиру, нужно твоё согласие, квартира-то на тебе числится. Но тебе ведь она не нужна, правда? Ты ведь не откажешь в такой ерунде своей единственной дочери, а, мамуля? »

Нет, Тамара не могла отказать Гале ни в чём. Квартира? Какой разговор? Есть у неё однокомнатная в Петропавловске-Камчатском, а ей больше и не хочется, и не надо. Укатили с её согласия молодые на Украину.

У Тамары появилась мечта: накопить с больших северных заработков побольше денег да и перебраться под старость поближе к дочери. Чтобы ни в коем случае не быть ей в тягость, купить где-нибудь поблизости, пусть не в самом Харькове, а в его окрестностях, например, небольшой частный домик с огородом, с садочком... Вот и начала она складывать на книжку чуть не всю свою зарплату, потому что привыкла довольствоваться малым, самым необходимым.

На пенсию Басаргина оформилась по северному льготному стажу в 50 лет. Усмехалась сама себе: на пенсионерку она никак не « тянула » , ни внутри, ни снаружи. Не могла представить себя без работы, тихой домохозяйкой в стенах квартиры. Но решила снять со счёта все сбережения и махнуть к дочке Гале. (Не могла считать её никем другим, как дочерью.) Очень уж соскучилась по своей « занозе » . Девять лет не виделись, такой срок! Не раз могла бы слетать к ним в отпуск, но... не звали. А незваный гость... Внука поглядеть хотелось, ведь ни разу не видела, а ему уже восемь. Накопленных денег, по её мнению, на покупку небольшого дома или скромной квартирки должно было хватить.

По пути на Украину сделала Тамара остановку в маленьком сибирском городке, где уже двадцать с лишним лет жила двоюродная сестра её покойной матери Зинаида Леонидовна, попросту – тётя Зина. Сердце Тамары болезненно сжалось при первых звуках голоса тётки. С трудом доковыляла она до двери, чтобы впустить племянницу в квартиру. Долго ковыряла ключом в замке, с одышкой, хриплым голосом приговаривала из-за двери:

– Тома, ты? Не верится, господи! Не надеялась уж, что увижу тебя. Счас я, счас, погоди.

Открыла наконец неподатливый замок, жадно всмотрелась в незнакомое, как показалось ей вначале, лицо племянницы. Признала, обняла, прижалась лбом к плечу Тамары и заплакала молча, сотрясаясь всем телом.

– Томочка, одни мы с тобой изо всей родни остались на всём белом свете. Никого ведь у нас, ни у тебя, ни у меня.

Тамару неприятно задели эти слова. Она отстранилась от тёткиных объятий, возразила резковато:

– Как это никого? Дочь у меня есть. Галя. Забыла, тётя Зина, что ли? Вот к ней и еду сейчас, на Украину. К тебе на денёк заглянула, остановку проездом сделала. Ну, как ты тут? Как здоровье?

– Какое там здоровье! – махнула тётка рукой. – Никакого нету. И смертушка моя заплутала где-то... Мне, Тома, квартирку мою жалко. Помру, достанется неведомо кому. Вот ты прописалась бы ко мне, да и жила бы и теперь со мной, и после, как уберусь. Тут ведь и обстановка вся на месте, не надо ничего покупать. И белья постельного у меня полно, и полотенец. Как сейчас начали пугать наценками, я деньги с книжки сняла и всего набрала – мануфактуры, посуды, постельного. А ещё у меня, Тома, дачка имеется. Лет десять назад купила за копейки старую избушку на краю города ради огорода. Земля жирная, три сотки, всё родит хорошо. В прошлом годе, наверно, последний раз сажала огород. В этом, думаю, не осилю. Бросать придётся. Ой, да что ж я, дура набитая, языком ля-ля-ля, а ты с дороги, голодная, поди. Счас мы с тобой перекусим. У меня и водочка есть, пропустим по маленькой за встречу. Это ж для меня такая радость, Томочка! Не чаяла встретиться, верное слово.

И правда, выпили по стопочке, закусили огурцами из банки с тёткиной дачки и сардельками, почаёвничали от души. Потом выключили и допотопный телевизор, и свет, легли. Тётка – на металлическую кровать со скрипучей сеткой, гостья – на продавленный диван. « Вот она, обстановка тёти Зины » , – грустно улыбнулась Тамара. Но было ей так хорошо, так спокойно рядом с родным человеком, словно к матери дорогой в гости заглянула.

На другой день пришлось прощаться. Зинаида Леонидовна опять заплакала, цепляясь за племянницу больными руками.

– Больше, наверно, не свидимся... Оставалась бы ты, Томочка. Куда едешь? Зачем? Здесь у нас хорошо. Природа вон какая, лес кругом, грибы, ягоды. А люди какие. Заболеешь или чё, так соседи всегда помогут, поддержат... Только родную душу никто не заменит. Смотри, Тома, я тебя ждать буду.

– Тёть Зин, – Тамара обняла родную душу, – ну что ты? Всё нормально, не плачь, перестань! Я напишу. А может, ещё и приеду, – добавила она просто для того, чтобы утешить тётку, сама не веря в сказанное.

 

В Харькове шагнула на перрон привокзальной платформы и замерла от удивления: действительно, юг. Начало декабря. В Москве, не говоря уж о Сибири, настоящая зима с метелями, морозцами, а здесь, на Украине, ни снежинки. Выпадал снег, сказали местные, что ехали с ней в купе, но тут же растаял.

Своим « украинцам » о своём визите к ним Тамара сообщать не стала, решила нагрянуть сюрпризом. А вернее – не любила она создавать людям, пусть и близким, лишних хлопот. Её поезд прибывал в Харьков рано утром, когда положено ещё нежиться в постели, досматривать последние сны.

На её звонок дверь открыла Галя. Опешила на миг, затем явно обрадовалась, с визгом кинулась матери на шею. « Ма-ма! » Потом отстранилась и настороженно свела тонкие брови.

– В гости? Надолго? У нас такая теснотища, самим повернуться негде.

– Ненадолго, – поспешила успокоить дочь Тамара. – На пенсию вышла, деньжат подкопила. Хочу поблизости от вас жильё приобрести. На квартиру вряд ли потяну, а вот домик в пригороде, думаю, осилю. Ну, давай, показывай внука. Я ему тут подарки привезла, не знаю, угодила или нет.

Восьмилетний Коля исподлобья, но с интересом и весёлым любопытством разглядывал шумную гостью. Вторую бабушку, о которой знал только понаслышке. Первая, отцова мать, как казалось ему – единственная, жила поблизости и частенько навещала семью сына. Нередко дети и сами наезжали к родителям Владимира – за овощами, фруктами, знаменитым украинским салом. Всего этого было у родителей Галиного мужа в избытке.

– Садись, – суетилась Галя вокруг матери, видно, и впрямь соскучилась по ней. – Сейчас завтракать будем.

А внук распаковывал на диване подарки – игрушечные машинки на батарейках, яркий пластмассовый конструктор под названием « домострой » . Чего ещё было ждать от бабушки инженера-строителя?

Зятя Тамара не застала. Ни свет ни заря укатил на свой завод, где трудился мастером цеха.

– Тут, мама, такое дело, – начала Галя важный, по всему видно, для неё разговор, – такая возможность есть, чтобы расшириться, поменять нашу однокомнатную квартиру на трёхкомнатную. Представляешь? Старушка одна в большой квартире осталась. Сын с семьёй в Ленинграде после учёбы обосновался, а отец его, старушкин муж, умер месяца три назад. С бабушки такую плату за лишнюю площадь драть стали, вот она и решила её на маленькую обменять. Но, конечно, с доплатой. И не очень много запросила, но нет у нас таких денег. А у тебя, мама, – и быстрый испытующий взгляд в сторону матери, – сколько денег при себе?

Тамара уже догадалась, к чему клонит дочь, назвала сумму.

– Правда? – обрадованно ахнула Галина. – Это даже больше, чем та бабка запросила.

– А что, – решительно махнула рукой Тамара, – где наша не пропадала! Один раз живём. Давай сходим, посмотрим ту квартиру.

 

Сходили, посмотрели. Квартира понравилась. Две совмещённые просторные комнаты и одна, боковушечка изолированная, поменьше. « Да мне-то хватит и такой, – решила про себя Тамара. – Стол, стул, диван, ну ещё полка для книг – всей мебели-то » .

– Меняемся? – весело спросила она у дочери.

– Ой, мамочка! – дочь, совсем как в детстве, бросилась матери на шею. У Тамары защипало веки от нечаянных слёз. « Старею » , – подумала она без сожаления.

Вечером, уже с участием Галиного мужа, обсуждали радостное событие.

– Ну, мамаша, – говорил растроганно зять после третьей рюмки, – не ожидал такого, честное слово. Вам при жизни надо памятник поставить. Вот это тёща так тёща. Ну, давайте ещё по маленькой. За ваше здоровье!

И закрутилось колесо обмена. Галя ломала голову над тем, что из мебели брать с собой, от чего отказаться.

– Всё надо брать, – веско сказала Тамара. – В той трёхкомнатной места для всего хватит. Вы себе можете новую мебель справить, а мне и эта годится.

И вдруг, произнеся последние слова, увидела Тамара Васильевна, как окаменело, вытянулось лицо Галины, как опустились уголки её губ, а брови недобро сошлись над переносицей.

– Так ты... рассчитываешь поселиться с нами? Мы уже говорили с Вовой на эту тему и подумали, что если бы ты была мне родной матерью, тогда, конечно, без вопросов. А так... мы на это не рассчитывали, на совместное проживание.

Ну вот, опять всё поплыло перед глазами у Тамары, и противная тошнота подкатила к горлу. Но на этот раз она быстро справилась со своей слабостью, даже нашла в себе силы невесело рассмеяться.

– Не рассчитывали так не рассчитывали. И я-то, признаться, давно уже на тебя, доченька, не рассчитываю. Зажилась я у вас. И бока уже болят от ночёвок на диване с внуком. Сегодня же и уеду. Хватит, нагостилась.

– Мама, – забормотала пристыженная Галина, – мы будем теперь копить деньги, вернём тебе со временем.

« На мои похороны » , – чуть не ляпнула Тамара, но сдержалась. Улыбнулась, обнажив белые ровные зубы, кивнула головой примиряюще:

– Не переживай, дочка! Всё нормально, как любил говорить твой папа.

 

Стоял декабрь, и с билетами на поезда проблем не было. Тамара купила купейный билет до маленького сибирского городка, где жила её любимая двоюродная тётя. Перед отъездом отправила ей телеграмму: « Выезжаю Харькова восемнадцатого целую Тамара » .

Вот уж кто ей будет от души рад, так это тётя Зина. А у неё, Тамары, ещё и деньжата остались. И уже лёжа на вагонной полке, подложив под голову руки, думала она о том, что тётушкину « обстановку » вывезет к чёртовой матери на « дачу » , купит удобные мягкие кровати. Может быть, и на новый телевизор хватит денег. Летом огородом займётся, всё у них с тёткой будет из овощей своё. Может, и работу себе какую-нибудь подыщет. Не рановато ли в пятьдесят лет в пенсионерах сидеть? А может, клуб по интересам организует в этом тихом городе. Бытовали одно время такие под названием « Кому за тридцать » . А что, « за пятьдесят » не подойдёт? В сущности, пятьдесят – ещё не осень. Не зима, во всяком случае.

« Всё нормально! » – по привычке подвела Тамара итог своим размышлениям, резко повернулась на бок и закрыла глаза.

« Спать, спать, спать » , – выстукивали колёса, унося её с благословенного, но чуждого ей юга. Север, дальний Восток, Сибирь – это ей ближе, милее. Там ей и жить.

Декабрь 2004 г.

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.