Павел Бессонов. Дурочка моя, любимая. Повесть

Рейтинг:   / 2

ПлохоОтлично 

Подробности

Категория: Проза

Автор: Бессонов Павел Александрович

Просмотров: 2389

2013 год, Выпуск № 4

     Почти два года наш брак был на грани распада, пока, наконец, не завершился разводом. Встречаться каждый день с Антониной,  теперь уже секретаршей у мэра,  я был не в состоянии, и уехал в зауральский городок, на завод. 

По протекции Вадима, военного представителя на этом оборонном предприятии, стал работать мастером отдела техконтроля и жить в заводском общежитии для молодых специалистов. Ужинал обычно в ресторанчике на первом этаже того же общежития. 

   Там я в одиночестве и сидел за столиком, когда  ко мне с двумя кружками пива подошел мужчина лет сорока на вид и с моего разрешения подсел напротив.  Так произошло мое первое знакомство с местными. Быстро и въедливо, мужчина осмотрел меня, я в свою очередь сделал то же самое.  Худое, помятое лицо с заметными шрамами на верхней губе и подбородке.

     – Извините,  вы недавно в городе?- вкрадчиво осведомился сосед по столику.

     – Да.  Недавно...- и,  чтобы внести ясность,  уточнил: - Работаю на заводе, а живу этажом выше. 

     –  Борис. 

Мужчина протянул руку.  На пальцах  и на запястье тускло синели наколки, сигнализируя о его прошлом. 

     –  Виктор. 

Он пил пиво,  я – чай.  Я кратко рассказал о себе,  Борис поведал о своей жизни.  Отбыл в зоне червонец за тяжкое преступление, которого фактически не совершал.  Выучился играть на аккордеоне, стал художником - оформителем и, вернувшись в город, работает рекламистом в кинотеатре.

Все городские новости и сплетни ему известны! – прихвастнул. 

      – Ты молодой еще и, наверно, скучаешь по бабе? - спросил он, узнав о моем разводе. – Подружка тебе нужна,  это ясно.  Могу познакомить.  Медсестра.  Девка чистая.  - В кривой ухмылочке  блеснули стальные коронки.    

    А почему бы и нет?  Только так я избавлюсь от изнурительных воспоминаний,  от Антонины…

    Прошло какое-то время  и я опять встретил Бориса . 

     – Ну, как там медсестра ? – спросил я как бы между прочим.

     – Идем в гости, если настроен. 

Пришли в общежитие какого-то ведомства. По дороге Борис сообщил, что медсестра  Катерина живет в одной комнате с девушкой Бориса.

     –  Моя Валентина - баба что надо. Катюха другого сорта. 

      – Какого другого? – я приостановился.

     –  Да не бойся! Может,  даже понравиться… – Борис засмеялся. 

   Он не ошибся. Черные глаза,  черные волосы, собранные в пучок на затылке, узкий нос с горбинкой.  Валентина, худенькая,  голубоглазая  блондинка, смотрелась рядом с Катериной ангелочком. 

     –  Привет девочки ! – Борис выставил на стол водку и пиво. – Можно у вас праздничек  отметить? 

     - Какой еще праздник? – Катерина  показала мелкие белые зубки. - Знаем ваши праздники! Скажи лучше,  что привел нового своего дружка. 

- Ух ты, моя догадливая!  Привел.  Знакомьтесь. 

Тосты выдавал Борис.  Катерина пила по полной, разбавляла тосты  анекдотами и воспоминаниями о  шахтерском городке Анжеро-Судженске, где училась.  Воспоминания были позабористей анекдотов. 

Борис, подмигнув мне, предложил Валентине прогуляться, и они ушли. 

 –  А что мы будем делать? – Улыбаясь во весь свой бисер, Катерина уже снимала кофточку. Она осталась в майке.  Черные  глаза смеялись.  Она провоцировала к насилию, и прелюдия любви свелась к силовому единоборству. Я ждал, что она завопит: «Помогите!» но этого не случилось. 

Накинув на плечи искусственную шубку цвета малины, стуча пластиковыми тапочками,  Катерина умчалась в конец коридора в ванную.  «Ну  все!» - подумал я, выравнивая дыхание,  но Катя уже прибежала обратно и, на ходу сбросив  свою замечательную шубу,  плюхнулась рядом на кровать. Холодная после водной процедуры,  прижалась ко мне. Я подумал,  что следующий любовный раунд пройдет в нежности. Но всё повторилось!

  – Катерина,  хватит! – сказал я решительно, приводя в порядок свой гардероб.

 – Слабак! – она не скрывала разочарования. – Вот у меня геолог был!..

Я нисколько не позавидовал тому счастливцу.

Пришел Борис с Валентиной, и еще две бутылки пива украсили наш праздник.

В общежитии,  после душа лежа в кровати, я попытался разобраться в случившимся. Конечно, Катерина своим темпераментом могла бы затмить многих, но это ли мне надо?

 

                                               *  *  *                                                                                                                                                                                                          

                                                  

Здесь,  в Сибири, подступала  зима.

Как обычно, вечером  я спустился поужинать.  В этот раз, выйдя из зала, в безделии остановился возле раздевалки. С улицы заходили люди. Девушка в коротком пальтеце голубого цвета,  в белой пуховой шапочке и унтах задержалась у дверей. Разрумяненная с мороза ,  она выглядела новогодней Снегурочкой. Круглое лицо с серыми узкими глазками было чистым, не накрашенные губы сложены в полуулыбку.  Обводя взглядом фойе, слишком уж не заинтересованно глянула на меня.  Это задело.  Я подошел и спросил:

–  Вы кого-нибудь ищете, девушка?                                                                                                                        

 – Нет. Просто гляжу… 

 – Может, вас нужно проводить до дома?

 – Я не домой.  – Она говорила со мной,  как со старым знакомым. – Мне надо зайти к деду.

К деду так к деду. У девчушки с аккуратно вздернутым носиком дед натурально мог быть.

Она бросила на меня несколько оценивающих взглядов и,  как мне показалось,  осталась осмотром довольна.  Она явно « велась». Но сколько ей лет?  Похожа на школьницу, сбежавшую с урока физики. 

Девушка заметила мой интерес  и,  не дожидаясь вопросов,  продолжила разговор. 

 –  Дед - дядя моей подруги. Мы его дедом  зовем. У него плохо с ногами. Ленка приходит к нему делать уборку. Можно к нему придти с другом,  он не против. 

Вот теперь все ясно. Или почти ясно. Спросил напрямую: 

 - Что ваш «дед» пьет?

 – Водку он пьет.  От водки, наверно,  и болеет.

 – Взять бутылку и к деду?

Я смотрел во все глаза, ожидая хоть какого-то смущения. Ничего подобного!

 –  Давай. Там, наверно, уже Ленка со своим парнем.

 – Маня!  - окликнул я знакомую официантку,  выглянувшую из зала. – Бутылку на вынос,  пожалуйста!

Маня,  грудастая брюнетка в кокошнике, улыбнулась мне,  а на «школьницу» бросила далеко  не лестный  взгляд.                                                                     

 

                                                           *  *  *     

 –  Тебя как звать? — глядя на катящийся рядом колобок,  спросил я. 

 – Нинка.  А вас?

 –  Да ладно! Чего это «вас».  Будем  на «ты».  Виктор я.  Можно Витя. 

 – Витя,   а я видела тебя с… девушкой. Я ее знаю. Катя. 

 –  Да.  Было такое,  - подтвердил я с неохотой. 

Мы шли мимо ряда двухэтажных ничем не примечательных домов, где поселили во время войны спецов из Ленинграда.   

 –  Дед здесь живет.– Показала Нинка на один из них. 

Дверь в квартиру на втором этаже открыла пучеглазая русая красотка.  Она нисколько не удивилась,  что за спиной Нинки стоит высокий мужчина в пыжиковой  шапке . И сделала зазывающий жест.  Я зашел в коридор и уже без приглашения разделся.  Нинка проворно скинула пальто и шапочку. 

 –  Пошли! – Она потянула меня за руку. 

На кровати сидел небритый худой мужчина неопределенного возраста,  где-то между пятьюдесятью и семьюдесятью . И рядом – тот самый дед, выглядевший не лучше.

 – Это Виктор,  - представила меня  Нинка,  – а это дед - Валерий Семенович,  Лена и… –  Нинка застопорила речь,  – Как тебя звать?

- Меня?  Толик. Толян…-  губы мокрого рта у небритого расплылись в пьяной улыбке. – Я тут, бля…

 – Толян!  Закрой пасть! – Лена толкнула его в плечо, и он, обведя взглядом комнату, повернулся к ней. 

 – Ты чего дерешься? – и опять та же улыбка.

 – Ленка! Я говорила тебе: отшить надо этого алкаша!  - Нинка недовольно впятила губки.

                                                              

 –  Виктор,  вы где работаете? – вступил в разговор хозяин квартиры.  Высохшее лицо и красные веки говорили о болезни. 

 –  Вы, наверно, на заводе трудитесь? – Слова он произносил медленно,  с остановкой после каждого. Правая рука,  лежащая на столе,  мелко дрожала. 

 –  Да,  на заводе.  Мастером ОТК.  – Сказал я, опережая вопросы. 

Валерий Семенович покивал головой и уставился взглядом в пустой стаканчик, стоявший перед ним.  Нинка перешёптывалась с Ленкой,  Толян,  навалившись грудью на край столешницы, молчал. В наступившей тишине я вспомнил о водке.

 – Извините,  - сказал я, принес из коридора и выставил бутылку. Валерий Семенович оживился, и его трясущаяся рука двинулась в сторону посуды. Ленка цепко схватила бутылку за горлышко,  отвернула пробку и поровну разлила веселящую жидкость. Выпили все,  в том числе, и оживившийся Толян,  после чего он плотно улегся головой на столе.  Остатки водки Ленка разделила на двоих с Нинкой. 

Нинка с Ленкой о чем-то разговаривали вполголоса. Время шло. Компания  эта мне надоела. 

 – Извините,  но на всех здесь места не хватит, – глядя на меня, вдруг заявила Ленка,  – Мы с Толяном кое-как на диване перебьемся, а вы…по домам. В другой раз. 

Нинка утвердительно кивнула головой.

Мы с Нинкой вышли на пустынную улицу и потащились по нерасчищенному тротуару на другой ее конец.  Нинкин дом оказался рядом со спортивным залом,  куда я приходил в свободные вечера и где Вадим качал мышцы. Нинка шла, заплетаясь,  что-то бурчала себе под нос и висела на моей руке.  У своего дома она встряхнулась и спросила:

 – Где мы встретимся?

Встречаться мне не очень хотелось и я, чтобы отделаться,  сказал:

 – Может быть, в ресторане ?

 –  Нет.  Ты в заводской общаге живешь,  на втором  этаже, над рестораном?

–  Да…- удивился я такой осведомленности, - откуда ты это знаешь?

–  Знаю. Ты лучше скажи, в какой комнате?

–  В восьмой. 

 – Жди в гости как-нибудь…А пока - пока!

 

                                                        *  *  *                                                                                                                                                                               

 

Вадим пригласил меня на день рождения дочери . Оббегав немногочисленные магазины ,  я купил в подарок двухлетней Даше большую куклу.  Кукла закрывала глаза и произносила что-то похожее  на «ма-ма».  Я был уверен,  что дочь Вадима придет в восторг и порядком огорчился, потому что это была уже третья такая кукла. 

Жена Вадима Юля и ее подруга,  тоже учительница,  Таня, хлопотали на кухне, Вадим устроился перед телевизором,  а мною занялась Даша. «Ви-тя, Ви-тя!» - ее голосок звенел непрерывно.  Я был завален игрушками.  Три одинаковых куклы, рыжий орангутан, кролик из белого меха были разложены у меня на коленях, на кресле, а Даша подносила новые. Пришедшая из кухни Таня присела на кресло рядом и напрасно пыталась переключить внимание Даши на себя. Она подняла маленькую куколку, упавшую с подлокотника моего кресла и сразу же раздался визг Даши:  «Не надо!»

Дети меня не боятся,  идут на контакт.  А меня к детям влечет их неистовое фантазерство, от которого их торопятся избавить  родители, школа, общество. Права, наверное, грустная шутка, что жизнь - всего-то шесть лет до школы и год после пенсии.

Приготовления к обеду закончились.  Дашу Юля накормила и увела спать. Даша не успокоилась, пока не  помахала мне рукой и не пропищала: «Ви-тя, Ви-тя!»

Праздник  во все времена и у всех народов это - обильная пища и возбуждающее питьё. Меня посадили напротив Тани, и я начал ее изучать.  В ней проглядывало что-то азиатское. Кожа лица была персиково-бархатистой. Темно-карие глаза.  Сразу же припомнились строки Давида Самойлова: «…лицо твое степное, угрюмых глаз неистовый разлет, и губы, опаленные от зноя». Она пила вино без жеманства, аппетитно ела, непринужденно поддерживала разговор, который вращался вокруг  детей. Я понял, что у Тани есть сын примерно того же возраста ,что и Даша, и что, скорее всего, нет мужа.  

Меньше всего в общем разговоре пришлось говорить мне. Вадим представил меня, как друга детства, а я подтвердил, что работаю на том же предприятии , что и он и по сходной специальности, но человек гражданский. Что я одинок, по-моему, обеим женщинам было ясно без вопросов .

Внешность Тани не оставила меня равнодушным. Её не портили крупноватые руки, невысокая грудь, узкие бедра. Есть что-то от бегуньи или лыжницы. Таня  рассматривала меня не менее внимательно. Мне  захотелось ей понравиться.

Значит, у нее ребенок, сын. Антонина категорически отказывалась заводить ребенка и это, в основном, решило  судьбу нашего брака. Для меня ребенок – неразрывная связь мужчины и женщины , без  ребенка нет семьи. Ребенок, сын, мое продолжение во времени, моя Вечность….

От Вадима я ушел вместе с Таней. Провожать было недалеко: ее дом на той же улице, в ряду пятиэтажек новой постройки, но мы шли долго. Разговаривали вроде бы ни о чем. Но я ощущал значимость каждого ее вопроса и сам отвечал обдуманно. Подав руку на прощанье Таня обронила небрежно:

 –  Заходи как-нибудь. Посмотришь мои книги . Может быть тебя что-то заинтересует.

И назвала номер квартиры.                                                                                                                                                                            

 

                                                       *  *  *    

                                                                                            

В заводской многотиражке напечатали мое стихотворение. Среди других оно смотрелось белой вороной. Я написал что-то о говорящем дожде и лужах на асфальте, нескромно подглядывающих под женские платья. В цеху, где я работал, появились поклонники нового таланта. Первым меня поздравил с публикацией  токарь с участка метизов. В конце смены он предложил прогульнуться вместе.

Мы пошли от проходной завода через  пустырь до первых домов города и всю дорогу  говорили о поэзии, козыряя именами известных нам авторов, ближних и дальних . Меня он отнес к группе символистов, о которых я имел тогда отдаленное представление . Я спросил Стаса, пишет ли он сам стихи.  «Не грешу этим, но читаю много. Боюсь чистого листа бумаги». Он посмеялся вместе со мной. Я признался, что только недавно преодолел робость перед публикацией.

 – Нет, твои стихи стоящие, то есть настоящие. Задевают. Даже Томка не фыркнула, прочитав, а подруга ее, по моему, за это стихотворение влюбилась в тебя.

 – Уж так и влюбилась?

 –  Второй день о тебе говорит. Она ведь в нашем цеху работает. На протяжке.

Протяжка была под контролем второго мастера, но я не раз был на его участке. Я стал вспоминать девушек –протяжчиц. Рослая, стройная даже в рабочем  халате, белокурая запомнилась. Остальные как то прошли мимо внимания. Из-под косынки у белокурой выбивалась кудрявая челочка и сразу захотелось запечатлеть этот факт в стихах. Я вполуха слушал Стаса, пока до меня не дошло, что он приглашает меня к себе в гости в ближайшее время, когда к Томке, его жене, придет подруга из цеха.

 –Приходи… Ведь тебе интересно будет услышать похвалу от симпатичной девушки, а?                                                          

 –  Не знаю…Может быть это неудобно? –Тянул я резину, не желая сразу сдаваться.                  

Мы расстались со Стасом на перекрестке. Время шло, Стас   приглашения не подтверждал, я не напоминал. Несколько раз я, вроде бы по делу, побывал на протяжке и был замечен белокурой, даже одарен улыбкой. Меня , правда, огорчило то, что она ушла после работы вместе с рослым парнем. Приступ словотворчества тут же угас и стихи о кудрявой чёлочке я так и не написал.                                                          

 

                                                        *  *  *                                                                                                                                           

                                                                                                     

Нинка заявилась, когда я её совсем не ждал. По правде сказать, я стал забывать встречу у деда и свою пьяную болтовню. Нинка пришла подвыпившая и принесла бутылку портвейна.

– Я подумала, что у тебя никакого  пойла не найдется  и прихватила вот это. В следующий раз запасись.

С мороза ее щеки густо розовели. Глаза казались темными из-за расширенных зрачков. Небрежно сбросив пальто на мою кровать, она стала стаскивать сапожки.

 – Фу! У тебя жарко так! Извини, я кое что сниму с себя.

Она стянула через голову свитер и осталась в одной сорочке, под которой, как ни напрягайся, лифчика не просматривалось.

 –  Витя! Открывать бутылку обязанность мужчин…Или ты не мужчина?

Она начала рассказывать о каком-то Жорике , лапавшем ее  без спросу и получившем от нее по морде, о дежурной по «вашей вонючей общаге» , пытавшейся ее не пустить…

 – Я захотела и пришла… Не ее  собачье дело! Еще документ у меня спрашивала!...Мой документ всегда при мне, - она захохотала. –Тебе, Витя, могу показать.

 Забыв про портвейн, который я медлил открывать, она упала головой на свое пальто и мгновенно отключилась. Я забросил ее безвольные ноги на кровать и вышел в коридор объясниться с дежурной.

 – Об этой девице кое-что знаю. Родители приличные, уважаемые люди в городе…Кто бы мог подумать!...Вы уж,  Виктор, поберегитесь!

Я заверил «тетю Дусю», как все в общежитии звали дежурную, что ничего дурного не произойдет, протрезвеет девушка – провожу ее до дома.

Нинка лежала на спине, спокойно дышала, приоткрыв рот. Её полудетское тело не вызывало у меня никаких эмоций, кроме жалости. Сев за стол, я стал набрасывать строки стихотворения, не относящегося к событию.

Она проснулась сама, села на кровати и окликнула меня вполголоса.:

 –  Витя!

 – Доброе утро! – откликнулся я в шутку. –На новом месте приснился жених невесте?

 –  Нет. Чепуха какая-то лезла в голову. Сколько уже времени?

 – Скоро десять.

 – Проводишь меня? А что я тут пьяная городила? Бред какой-то. В ресторане день рождения девки отмечали. Оттуда и пришла. Кстати, скоро день моего рождения. Приглашаю. У деда отметим.

 –  И сколько тебе стукнет?

 –  Пока секрет. Но, в общем-то, много. Мой вид обманчив, все меня молоденькой считают… Придешь  поздравить?                                                                                                                                 

Нинка темнила. Ей было не более семнадцати . При ее «приличных и уважаемых» родителях можно налететь и на провокацию , не отмоешься…

 Представить Нинку своей женой, матерью  моего ребенка, у меня никак не получалось.

                                                                                        

                                                         *  *  * 

                                                                                           

В спортзале встретился с Вадимом. Он со смехом рассказал, как Даша играет с тремя куклами. Рассаживает их в ряд, называет «Витя», «Таня», «Деда». У меня могла бы быть такая  же дочь, но Антонина предпочла свободу. Сидит теперь в приемной шефа , получает презенты и улыбки клиентов. Мать за ней ухаживает, как за  маленькой. Все у нее есть. Даже любовь моя еще осталась, хотя я не хочу в этом признаться.

Мать в письме сообщала, что отец прибаливает и о моей «бывшей» -  вскользь. Живет, мол, одна, работает. Мать развод не одобряла, хотя Антонина ей никогда не нравилась. Отец после фронта и ранения доработал на заводе до пенсии, но на скамеечке не сидел. «Витька, надо забор поправить…Витька, пару листов на крыше  заменить надо!» Представить не могу, что он лежит больной.

 

                                                              *  *  * 

 

В десятой комнате живут две девушки. Обе работают в техотделе. Ко мне относятся  почти по матерински. Одной за тридцать, другая помоложе. У них в комнате неплохой телевизор и на интересные, по их мнению, фильмы меня приглашают. Приглашают и на чай, отвергая все мои попытки принести к чаю чего-нибудь покрепче, типа сухого грузинского. Зову их я тетями – тетя Клава, постарше и похудее, увлекающаяся вязанием, и тетя Вита, помоложе, полноватая, любительница литературы, одобрявшая мои попытки поэзии.

-- Виктор, у тебя получится. Уже получается. Вот какая свежая метафора! И образ! Работай над словом, читай…Вот в журнале замечательные стихи…- и она называет автора, как своего близкого знакомого.

Я читал стихи, не всегда докапываясь до смысла, и опять сочинял по-своему, получая от Виты нагоняй за вторичность, банальность и неграмотность.

 

                                                                 *  *  * 

               

 –  В эту субботу у тебя, надеюсь, срочных дел нет? – Стас вытирал руки ветошью, готовясь на перерыв. – Почитательница твоих стихов сама Томке напомнила. Хочет девушка поближе с поэтом познакомиться.

– Стас, мы тебя ждем! – крикнули от столика в закутке цеха собравшиеся доминошники.

 – В субботу, в четыре! – И Стас скользнул между махинами станков.

Сегодня четверг, есть еще время до субботы подумать и решить, стоит ли заводить новое знакомство, не разобравшись с уже имеющимися.

- Виктор Семенович! Подойдите пожалуйста!

Это голос контролера, моего подчиненного, дотошного  «дяди Саши». Он уже на пенсии, но равного ему в нашем коллективе нет. Раз он позвал, значит спорный вопрос и мне надо принять одно- единственное правильное решение. Цех работает на «оборонку» , отсюда и спрос с контроля.

Минут двадцать с мерителями колдуем над деталью размером всего-то с мобильный телефон, прежде чем делаем неутешительное для производственников заключение – брак!

Конец рабочей недели и уже готовы планы на выходные. Завтра после работы к «деду», на день рождения Нинки – обещал! А в субботу к Стасу. Тоже обещал… И надо, наконец, решить: где и с кем встречать Новый Год.

                                                                           

                                                       *  *  * 

 

Уже снизу слышался гром музыки. Мне открыли только после пинка в дверь. Открыла Ленка - уже на взводе. Застолье было  в разгаре. Увидев  меня Нинка оттолкнула угрюмого прапорщика,  сидевшего рядом,  подскочила и повисла на шее. Мой подарок, коробку духов, бросила на кровать рядом с пьяным дедом,

 –  Витя, сюда, рядом со мной! Твое законное место!

Она налила рюмку водки мне и полный бокал себе.

 –  За меня, за мои восемнадцать! Ура!

Значит,  обманывала меня, прибавляя возраст.

 – За тебя! –Я отпил глоток и опустил руку с рюмкой.

–  Нет! Так не пойдет! За меня пить до дна! – и она выпила свой бокал именно так.

Прапорщик, видимо, очередной друг Ленки, молча глазел на  Нинку, переводя иногда мутный взгляд на меня, словно удивляясь, кто этот штатский, который обнимает именинницу. Нинка, обнимая меня, дирижировала в такт песне, льющейся из магнитофона.

Ленка, Нинка, даже дед что-то говорили , пытаясь перекричать музыку. Молчал угрюмо насупившийся прапорщик. Я делал вид, что подпеваю мелодии.

От водки, пришедшей к концу, перешли к пиву. Дед повалился головой в подушку, Ленка висела на мощном плече прапора, а Нинка добиралась до меня, расстегивая  пуговицы моей рубашки. Потом она сняла свитер и осталась в одной ночнушке, от чего прапор вытаращил глаза и попытался  отстранить от себя Ленку. Не тут-то было! Ленка очнулась и ещё крепче вцепилась в служивого.

Опираясь на мое плечо, Нинка встала над столом. Постучав ложкой по краю салатницы,  никто, конечно, на стук не обратил внимания, крикнула:

 –  Стоп! Стоп, ребята. Время позднее, именинница хочет отдохнуть. Имеет право… Ленка, теперь моя очередь на диван…Витя! – она наклонилась ко мне. – Диван наш до утра!

Перспектива остаться до утра на диване с пьяной Нинкой меня не радовала, да и прапор мог спьяну накуролесить. Я встал из-за стола и вытащил за собой Нинку:

 – Нинуля! – уговорить её можно  было только нежностью,  - Нинок! Пошли из этой хаты ко мне. Тут задохнуться можно. У меня спокойно, постелька чистая…

Нинка, пьяно улыбаясь, глядела на меня во все глаза, явно не понимая сути моего предложения. Я нанес самый решительный удар:

 – Ниночка! Я же люблю тебя!  Идем отсюда ко мне!

Подобрав свитер, я надел его на несопротивляющуюся Нинку и вывел ее в коридор.

Прапор сделал попытку встать, но Ленка вцепилась в него мертвой хваткой, и он обреченно сдулся.                                                                                          

На улице шел мелкий снежок, чистый морозный воздух был удивительно приятен после духоты в квартирке деда. Нинка, держась за меня обоими руками , блаженно улыбалась. Чтобы закрепить успех похищения, я наклонился и поцеловал её в пухлую щечку.

 – Пошли, пошли! Помаленьку…Скоро придем.

К себе я Нинку, конечно, не повел. И ложиться с ней на узкую общежитскую коечку не хотел, и вообще нечего ей делать у меня. Я уже сделал для себя твердый выбор: Новый год встречаю у Вадима. И там будет Таня!

У своего дома Нинка пришла в себя.

- Ты меня сюда приволок? Обманщик!  Ладно . Все равно люблю. Прощаю!

Обмазав меня остатками губной помады, покачиваясь, она ушла в подъезд.

 

                                                      *  * * 

                                                                                                                         

В субботу проснулся поздно – праздник и прогулка по морозу дали себя знать. Вспомнил прапора. Пусть немного потерпит, и Нинка, на которую он  глаз положил, освободится. Хотя и мне она в общем-то нравилась, непутевая девчонка, дуреха!

В ресторане  оказался Борис. Давненько не виделись. В последнюю встречу он поинтересовался, как мне Катерина. Я подтвердил, что она действительно «другая». Теперь он шел ко мне, лавируя между еще пустыми столиками.

 –  Привет  Витек! Пиво? А, ты же не пьешь его…

 –  Лучше чаю или  рассола. 

 –  День рождения Нинки отмечал?

–  Да.  А ты откуда знаешь?

–  Знаю. С прошлых лет помню... Не буянила именинница?

–  Нет. Я ее домой отвел…

–  Домой? А чего у деда не остались? Именинница была бы не против…

Борис, конечно,  знает праздники на  квартире деда. За Нинкой , как за кометой хвост приключений потянется  длинный! Борис, хитрый бывший зэк, знает про  Нинку много больше, чем говорит.  Он к ней много ближе, чем мне показалось вначале. И во всех его разговорах о ней слышится  предупреждение.

Вернувшись к себе стал собираться на встречу с поклонницей моих стихов, к Стасу. Перебрал листочки, сложил в одну пачку, перегнув пополам сунул в карман – разберусь на месте.

                                                                                                                                             

                                                      *  *  * 

 

Снег, по - февральски влажный и липкий, покрывал меня броней с ног до головы. На перекрестке буксовала легковушка. Водила, щупленький мужик, выйдя из машины, беспомощно оглядывался. Жди теперь службу дорожную, если она есть в этом городишке.

В коридоре у Стаса я заметил пальтецо с меховым воротничком, шапку-ушанку из белого кролика:  «Нет, не блондинка с протяжки». Моя напряженность спала. Блондинку я видел в синтетической  шубе под леопарда и в норковой шапочке.

За столом сидели Стас и девушка. Девушка была полной противоположностью той блондинки. Густые темные прямые волосы, смуглое лицо. Нос «уточкой», брови подковками над темно-карими глазами . Ненакрашеные губы с приподнятыми уголками, словно готовые к улыбке. Все это я охватил взглядом раньше, чем сказал  «здравствуйте».

Из второй комнаты вышла женщина и ребенок, мальчик лет пяти. Серьезный, большеглазый, он внимательно посмотрел на меня и, глянув на Стаса, негромко сказал:  «здравствуйте».

–  Это моя половина, Тамара, можно звать Томкой. И Владик.

Плоская рыжая Томка была обсыпана веснушками. Большие, водянистые серые глаза из-под тяжелых век смотрели испуганно. Она то и дело бросала взгляды на мужа, словно  ожидая команды. И команда последовала:

– Томка, давай тащи все на стол. Будем праздновать. Ровно  пять лет и один месяц, как нас окрутили в ЗАГсе. Отметим эту печальную дату, превратим ее в праздник. А ты, Владик, к своим игрушкам марш!

Все это Стас изрекал командным голосом и мне показалось, что при слове «марш» Владик втянул голову в плечики. Стас явно был монархом в своем маленьком государстве. Томка  пошла на кухню. В открытую дверь второй комнаты был виден стол и часть детской кроватки.

- А теперь вы, гости, познакомьтесь. Оля, по отчеству Петровна и Виктор Семенович. Будьте знакомы!

Уголки губ Оли приподнялись выше в неуверенной улыбке, но глаза, как мне показалось, остались грустными.

- Очень приятно! - Сказала Оля грудным, мягким голосом.

Принесла из кухни  закуску и присела к столу Тамара. Она не произнесла  ни слова. Зато Стас не умолкал. Оля отделывалась междометиями, я кивками головы подтверждал тирады хозяина.

Стас вещал о семье, о жизни. Молчаливая Томка,  к моему удивлению, выпила рюмку до дна,  даже не поморщившись. Она стала разговорчивей, вступала в полемику с мужем. Стас, налив только себе, выпил.

– Извините! –он наполнил рюмки. –Я вроде забыл, что  вы тоже потребляете  эту гадость…Первый тост был за нашу пятилетку, второй выпьем за ваши пятилетки, за вас. – и буквально вплеснул рюмку в один мах в рот.

Я смотрел на Олю, сравнивая ее с Таней.  Что-то общее в них улавливалось, спортивное  - в ловких движениях.

– Оля, каким спортом  занимаешься? – спросил я совсем не в тему разговора.

Оля какое-то время удивленно молчала, что дало Стасу активно включиться.

– Да она у нас спортсменка - что надо! И по заводу и по городу.

–  Ну, пожалуй, по городу не так уж…- Оля смутилась.

–  Это ты брось! – Стас  загорячился.  – Первое место  на четыреста разве мало? 

  –  Четыреста – это по молодости было…                                                                                           

 

– Тоже мне старуха!  – Стас не сдавался. –Твой рекорд стоит до сих пор не побитый!

– Хватит  с меня и малой ракетки… А вы, Виктор Семенович,  с каким спортом дружите?

– Во-первых, Оля, предлагаю «на ты». А из спорта остался один баскетбол, болен им с институтских времен….

-– Ну, собрались спортсмены! –Стас разлил остатки  водки по рюмкам. – Между прочим, у меня первый разряд по боксу…Юношеский. «Мухач» я (от слова муха)… А Томка по литрболу ударяет …Томка, иди спать!  Спать, я сказал!

Из спальни выглянул испуганный Владик.

- Ма…а! Иди ко мне..Я спать хочу..

Тамара, услышав голос сына, медленно переставляя ноги, направилась в спальню.

- Вот так и живем. –Стас развел руками. –А вы сидите, сидите… Есть закуска, водка будет... Пять сек – и принесу, ларек рядом, круглосуточный - для трудящихся…

–  Нет, нет! – запротестовала Оля. – Меня и так дома, наверно, потеряли … Я ухожу, Стас. Ты Томку не обижай!

–  Я обижаю? Это она меня обижает.  Чуть что бежит к своей матери, Владика туда тащит…

Оля, махнув  рукой на Стаса, вышла в коридор. Я тоже поднялся.

–  Пойду и я. Олю надо проводить. Спасибо за прием! – Я пожал руку  Стасу. 

В коридоре Оля, уже одетая, немного смешная в своей огромной  шапке , ждала меня.

Снег идти перестал, небо расчистилось, показались звезды и мороз вспомнил, что февраль  - зимний месяц.

Оля жила в большом старом доме, сталинке, недалеко от завода. Площадь перед домом была украшена трехгранным пилоном в честь Победы.

От разговора про спорт  мы перешли к литературным темам и обнаружили сходство в оценке  читаных книг .

 

      – Я принес несколько своих стихов, чтобы прочитать, но, видно, не судьба…

       –  Что так мрачно? Ваши…то есть твои стихи, Виктор, мне понравились. Новые в многотиражке появятся. А потом, мы же в одном цехе работаем. Если найдешь время, дашь почитать в рукописи. Стас сказал, что я на протяжке?

– Сказал.  А что, Стас всегда такой дома?

–  Да, к сожалению. Тамара - моя школьная подруга, выскочила замуж в восемнадцать – любовь! А теперь сама к рюмке прикладывается, а Стас…Их это дело, Томки и Стаса… Только я в любовь как-то не верю , а замужества боюсь… Пока, до встречи в цехе.

                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                 

                                                             *  *  * 

                                                                                                                                                                                                                                                                     

Я позвонил Тане и долго говорил обо всем, не решаясь сказать, что хочу ее видеть. Она сама пригласила меня придти в ближайшую субботу. Обрадовало и взволновало. Влюбленность , что ли?  Наверно…

До субботы я находился в приподнятом настроении. Заглянувшую ко мне Нинку вежливо выпроводил. Она  поняла это, надула губки. Все  вечера до субботы ходил в спортзал, таскал до изнеможения железо. У меня в голове  мелькали мысли о Тане или складывались и разрушались строчки новых стихов. Каждый вечер я начинал новое стихотворение, скомкав вчерашний листок. Стихи не шли…

Все субботние планы свелись к подготовке к встрече. Волновался, как перед первым свиданием в доармейские годы. Переписал  несколько новых стихотворений…

Таня открыла дверь. В простеньком платьице, без аромата духов, она была еще более красива.

– Проходи. Раздевайся и одень тапочки.

Большие тапочки. От бывшего мужа остались, наверно. Маленькие ботинки. Это обувь сына. А где же он? Опережая мой вопрос, сказала просто:   

–  Сергей у бабушки, соседки. Проходи, проходи…

Я справился с дыханием и даже изобразил на лице улыбку.

Шкаф с книгами, стол с большой стопой тетрадей, стакан с набором авторучек и карандашей.

– Ну вот моя с Сергеем обитель, место отдохновения от моих бандитов.

Я изобразил на лице недоумение.

– Да,да! Не смотри так удивленно. Учащиеся моего десятого – это бандиты, идиоты,  дебилы, в лучшем случае. Я веду литературу, пытаюсь вбить в их пустые головы прописные истины, без которых нет человека вообще.

– Получается?

–  Если бы!   Остается только натаскивать тех, кто после школы собирается в институт. Почитал бы ты, Виктор, их сочинения! Вон они, горой лежат на столе…Ладно, отойдем от больной для меня темы. И вообще, надо расслабиться. Пройдем  на кухню. Ты, кстати, сними свой пиджак и галстук, будем по- домашнему.

Я что-то начал говорить о книгах, но Таня пресекла мою речь твердо, как она, наверное, командует в классе.

– О книгах после.

Стол на кухне был сервирован и увенчан бутылкой коньяка.

–  Не удивляйся. У меня праздник – первый мужчина в моем доме после развода. Чуть больше года как это случилось. Так-то!

Таня переставила бутылку ближе ко мне. Я понял намек, открыл и разлил в маленькие рюмочки.

–  По праву хозяйки предлагаю первый тост. Выпьем за счастье в жизни, которое  несмотря ни на что и вопреки всему!..

Как и на празднике у Вадима, в ней не было ни скованности, ни жеманства, только большая взволнованность, которую она пыталась скрыть. Ничем не закусывая, она то глядела в окно, выходящее на детскую площадку, то на меня, невозмутимо вроде бы зачищающего тарелку.

– По грузинскому обычаю, - начал я, нарушив затянувшуюся паузу,- посуда на столе не должна оставаться пустой, а тамада должен быть готовым произнести подходящий тост.

Говоря  эту фразу, я вновь наполнил посуду, но ответить на Танин тост, прозвучавший как вызов, с ходу не мог. Ведь ее тост был признанием в одиночестве.

– Присоединяюсь к твоему тосту, Таня, – начал я развивать мысль,- но…–  Тут я замялся и замолчал, увидев как Таня напряженно вглядывается мне в глаза, и закончил:

- Присоединяюсь, без всякого «но» - за счастье!   - и выпил.

Таня расслабилась, прихлебывая, выпила тоже. Она словно разочаровалась в моем ответе, и я решил  реабилитироваться.

– Вопреки всему, по моему, можно противостоять только силам природы, когда мы сами выигрываем или проигрываем, а в социуме выигрыш одного оборачивается проигрышем другого. Неправда?

– Правда…-потухшим голосом подтвердила Таня. – Наливай, Витя, раз тамадой назвался.

–  Третий тост принято пить за тех, кто в море или за любовь. За любовь? – сказал я.

–  С таким же успехом можно выпить за мираж, за тень на стене. Но я выпью за любовь, неожиданную, нежданную. За любовь!

Она выпила лихо и со стуком поставила рюмку.

У каждого из нас  двоих уже была любовь, потом  брак, потом разрыв.  Обычные истории, разные и все же одинаковые в главном. Мне полугода хватило, чтобы разобраться, еще полгода я пытался наладить отношения. Наконец сообразил, что лучший вариант разойтись. У Тани было, наверно, что-то подобное, только сложнее, болезненнее – и жаль, что третий человек, маленький, не виноватый в ошибках двоих, будет расплачиваться за их чудачества своей судьбой, своим характером.

Я занялся едой, поглядывая иногда на Таню, которая вроде бы успокоилась – коньяк сделал свое доброе дело.

– Хватит есть! –она стремительно встала и, уходя из кухни , бросила: - Будем веселиться!

Полилась мелодия танго, самого-самого, как мне кажется, чувственного, камерного танца.

– Я приглашаю вас на белый танец, - Таня вошла на кухню улыбающаяся.  – Белый танец, конечно, вальс, но где тут развернешься?

Я шагнул вслед за ней в зал, и Таня завладела моей левой рукой.

-– Подожди, - я высвободил руку. – Это делается так, - и я правой взял ее левую , а левой  обнял за талию.

Таня вдруг расхохоталась.

– Ты знаешь, Виктор, я в своем институте, где в основном девочки учились, всегда танцевала за кавалера, вот и сейчас... - и она опять засмеялась. – Наверно, со мной танцевать будет не легко. Муж меня не водил на танцы, танцевать не умел и не хотел. А ты  танцевал?

– Даже на приз! -  я не уточнил, что было это в доме отдыха, а не на фестивале.

– Тогда со мной справишься!

Таня плохо «велась» в танце и прижимал я её гораздо сильнее, чем просто партнершу. Танец кончился, я церемонно раскланялся.

    –  Спасибо за танец. Хочешь выпить еще?

    – Только чай или кофе…

Я достал из кармана  пиджака свой свиток.

    – Наверно твои новые стихи? Наслышана я, что появился новый поэт на заводе. Многотиражку вашу не читаю. С голоса, да еще с поэтическим подвыванием, не воспринимаю. Давай, сама посмотрю.

 Таня читала медленно, то сдвигая брови, то улыбаясь, а я волновался, как на суде.

 

     –  В пунктуации ты слаб, но поэзия, по-моему, присутствует. Я ведь только учитель словесности, скажу по-дилетантски, стихи  мне нравятся…И давай будем пить кофе, пока горячий .

 Мы болтали обо всем. Таня на память прочитала несколько стихотворений: «Это Мандельштам. Это Цветаева…»

    –У меня есть эти авторы и, если хочешь по одной книжке буду тебе выдавать. С проверкой домашнего задания!

  За окном потемнело и я распрощался с Таней, предупредив, что буду  звонить, не откажусь от литучебы.

 Да, приятная женщина Таня! И Сережка у нее наверняка замечательный ребенок, но это не мой ребенок. При живом отце я не смогу стать для него отцом. Мне нужен родной ребенок, мое продолжение в этом мире.

                                                                                                                                        

                                                      *  *  *    

 

                                                                                                                                                                                        

   В воскресенье, когда собирался  идти в ресторан обедать, зашла Нинка. Не снимая пальто,  выложила на стол билеты:  в Доме культуры завода шел спектакль «Волки и овцы».                  

     –  Сколько с меня? – Я сделал вид, что ее жеста не понял и хочу купить билеты.

     – Это я тебя приглашаю, Витя. Не дошло? –Нинка сверкнула глазками, голосок  звенел от обиды.

     – Понял, извини!  Ты разденься, присядь…Или пойдем ,пообедаем в ресторане .

     – Нет уж, спасибо!  Может, предложишь пивка хлебнуть? Я иду домой, а к пяти буду у тебя. И пойдем на спектакль. – Она была совершенно уверена, что по другому и быть не могло.

К чему бы такой поворот? Может быть, это связано с недавним посещением общежития какой- то женщиной? Я подошел к тете Дусе, дежурной по этажу.

     – Зашла дамочка лет пятидесяти. Полненькая, симпатичная. Фамилию сказала свою, я не запомнила. Спросила, как жильцы, спокойные или нарушают порядок. О вас спросила, назвала по фамилии, доску объявлений прочитала, и ушла…

 Я вспомнил слова Бориса о родителях Нинки. Значит, могла быть ее мать, на разведку ходила. Надо готовиться к обороне!

  Нинка заявилась в начале шестого, застав меня уже готового к выходу в свет. Вместо круглой шапочки на голове  белый пуховой платок. Подкрашенные глаза блестели загадочно. Меня это в связи с рассказом тети Дуси несколько настораживало.

    –  Идем?  Это тебе нести. –Она вручила мне пакет. – Не бойся, не взорвется…

По дороге к ДК Нинка все время болтала, выкладывая школьные познания по драматургии. Не ее ли матушка позаботилась об этом культпоходе?

  В фойе дворца уже толкались пришедшие, а у двух окошек раздевалки образовались очереди. Нинка достала из пакета туфли на высоченных каблуках, переобулась. Пальто и платок она сбросила мне на руки и предстала  передо мной во всей красе. Высокая прическа открыла шею Нинки, в глубоком декольте темно-синего цвета она выглядела неотразимо, кольцо свободного браслета на левом запястье. Я сдал вещи в гардероб и стоял несколько обалдело у зеркала, глядя, как Нинка поправляет прическу.

  Очнувшись, искоса осмотрелся. Проходившие парни глазели на Нинку, у женщин взгляды выражали смесь зависти и недоброжелательства.

     – Ну, пошли в зал! Звонок уже был, - она подошла вплотную и смотрела на меня, улыбаясь, явно наслаждаясь произведенным эффектом.  – Пошли, пошли!..

Обежав глазами зал, я поймал в фокус нескольких знакомых по заводу. Поискал Таню – ее не было. Зато в дальнем ряду увидел Клаву и Виту. Они синхронно махали мне руками. Начался спектакль.

  Боковым зрением я наблюдал за Нинкой. Она улыбалась, хмурилась, иногда поворачивала лицо ко мне, ожидая моего переживания и я делал вид, что увлечен спектаклем. Что-то детское было в Нинке. Слова Бориса и замечания коридорной о ней не вязались с ее теперешним обликом.

 Когда мы шли по заснеженной улице к ее дому, Нинка говорила только о спектакле. У подъезда она стояла, держа меня за руки, глядя мне в глаза. Меня потянуло к ней и не удержавшись, я поцеловал ее в сомкнутые холодные губы. Она отстранилась, улыбнулась и, забрав пакет, убежала в подъезд.

Я шел по улице к себе в общагу, глупо улыбаясь чему-то, что не имело названия.  Праздничная обстановка Дома  культуры, нарядные люди, преображенная Нинка – все это вместе взятое, словно подняло меня над буднями. Но зайдя в коридор общежития и увидев тётю Дусю около столика с телефоном, я мигом вернулся на грешную землю.

                                                                                                                                                                                                                

                                         * * *

 

  Вадим  пришел в наш цех, чтобы  поговорить со мной о новогоднем празднике. Напомнил, что будет Таня. О Тане  он всегда вспоминает в разговоре со мной. Она ему нравится и он её «сватает». Я пока не разочаровываю его своими сомнениями .

 У Тани я побывал еще раз. Пришел довольно поздно, и ее Сережа спал в манежике. Говорили мы с ней о книгах, о поэзии и, конечно, об ее «бандитах». Тема школы для нее была неисчерпаема.

    – Пойдем, покажу своего сына. Посмотри на моего мужчину!

Черноволосый мальчик лет трех сладко  спал на правом бочку. Ровные стрелки бровей разбегались к вискам. Высокие скулы, упрямо сжатые губы. Азиатские черты смуглого лица были заметны.

    –Кто его отец? –спросил.

     –  Отец по матери русский, по отцу – татарин. Ты, ведь, это хотел узнать? – Таня выжидающе смотрела на меня.

     –Красивый у тебя сын, – ответил я, выдержав паузу.

 Мальчик был действительно красивым. И он был сын своего отца. Он – её любовь, её мука, её испытания в будущем.

 Мы отошли от манежа к книжному шкафу, и Таня подала мне довольно толстую книгу.

    –  Вот Бродский, Нобелевский лауреат. Попробуй, почитай. Может быть не все будет по зубам, но он пока признанный лидер в русской поэзии и имеет массу подражателей. Может, появится еще один, в твоем лице… Это первый том. Через пару недель сдашь мне зачет по нему – получишь второй том.

                                             

                                        *  *  *                                                    

 

 С кем встретишь Новогодний праздник, с тем, по приметам, будешь вместе весь год.

С кем я хочу быть весь год? С кем хочу прожить вместе много лет?  Свои новые стихи я Тане не показал. Они – подражание Сергею Есенину, его кабацкой лирике. Муза моей поэзии на данном этапе – Нинка.

                                    …Ты прости меня, сероглазая,

                                    Что я хмурый, что я грублю,

                                     Что тебя обнимая , ни разу я

                                      Не промолвил слово «люблю».

Для меня сказать «люблю» значит: «хочу видеть тебя счастливой». Таких слов  ни Нинке, ни Тане сказать не могу. Не будут они счастливыми со мной.

  Таня может быть мне другом, ближе не надо, все испортится.

  Несколько дней перед Новым годом пробежали в рабочих хлопотах. Позвонил Вадим, напомнил, что встречаемся у него дома в девять. Сказал, что, кроме Тани, на празднике  будет ее подруга, тоже училка  и некий военпред, холостяк.

  Обещанного  прогнозом потепления не было, мороз стоял приличный, что не мешало празднику. Встречались подвыпившие, лилась музыка.                                             

      Как я ни старался придти в срок, все равно опоздал минут на двадцать. Меня ждали. Даша, увидев меня начала скакать на одной ножке и пищать «Витя». У Тани радостно раскрылись глаза и она встала из-за стола, показывая место рядом с собой.

Юля поймала и усадила к себе на колени Дашу, Вадим  что-то добродушно бубнил – праздник Нового года начался.

    Военпред, молодой еще  человек,  высокими залысинами напоминал немного  Владимира Ленина университетского  возраста. С вождем пролетариата его роднило и отчество – Ильич. Олег Ильич. Галочка, подруга Тани, при внешней неприглядности, привлекала разговорчивостью .

Ее внимание к себе я отразил вежливыми, как говорят в боксе, уходами, и она всю себя отдала Ильичу- младшему.

  Я сидел рядом с Таней. Она выглядела праздничной и светилась, как ребенок, какой- то особенной радостью, словно  ожидала «новогоднего чуда». Юля отвела  уставшую Дашу в спальню, Вадим с олимпийским спокойствием  смотрел шоу на экране телевизора.

 Таня  опять вспомнила про своих «бандитов». Новогодний бал в школе шел без неё, «классной дамы», под присмотром родительского комитета. “ Пусть родители  полюбуются на своих отпрысков. Мне они надоели!»

  Вадим с небольшим шумовым эффектом открыл шампанское –Новый год! Звон хрусталя, радостный галдеж…

  Выпили шампанское, потом «Фетяску»…Юля принесла окорочка с печеным картофелем. «Фирма моей женушки!» - сообщил Вадим, целуя Юлю.

  Вот так и нужно жить семьей. Если бы Таня была одинока, без  сына! Вот она сидит рядом, касается меня плечом, коленом, вполголоса, обдавая дыханием, говорит на ухо. Не важно что…Олег Ильич заглядывается на Таню,  но Галка настороже, мгновенно овладевает ситуацией.

     – Ребята, девчата! Танцевать надо в Новом году! Я сейчас поставлю музыку, какую надо!

  Вадим выключает телешоу, комнату заполняют звуки вальса…

Стол отодвинут ,Таня в моих объятиях… По ходу замечаю, как Галочка учит танцевать Олега, Вадим неспешно ведет свою Юлю.

  Мы опять садимся за стол – и приятная неожиданность – Ильич, оказывается, принес  с собой гитару  и глуховатым баритончиком начинает напевать  «Виноградную косточку», которую мы все знаем и мурлычим вместе с ним. Затем другие песни Булата, потом аплодируем песням Владимира Высоцкого – Ильич удачно изображает и хрипотцу, и надрыв голоса  барда.

  ….Мы покидаем хозяев около двух ночи уже нового года. Таня держит меня за руку, прижимаясь телом, заглядывая в лицо. Я сдерживаю желание наклониться к ней и поцеловать. Возле подъезда останавливаемся, говорим друг другу ничего не значащие слова. Потом Таня, чуть отстранившись от меня, глядя в глаза, произносит:

    – Приглашаю ко мне выпить кофе…

 Я от неожиданности немею. Отвечаю с запинкой:

     –  Принимаю…приглашение.    

    Таня решительно идет в подъезд, я поднимаюсь вслед за ней на второй этаж. У кого-то из соседей еще звучит музыка.

    –  Проходи, раздевайся..

Она говорит это, не оглядываясь на меня, включая все освещение. Ясно, что Сережка у соседской бабушки. Таня ставит музыку.

      – Тебе, Виктор, наверно, жарко после наших скачек. Сними пиджак, умойся…

Когда захожу на кухню, Таня уже разливает кофе.

       – Пей пока…Мне не  хочется…

 Странно!.. Я сижу на кухне, слышу, как она открывает дверцы шкафа. Кофе выпит,.. Таня входит уже переодетая в домашний  халат, в тапочках на босу ногу, с распущенными волосами. Былого возбуждения как не бывало. Она напряжена, глаза избегают моего взгляда.

    – Если не хочешь тащиться по морозу к себе, оставайся у меня, постель готова. А я приму душ…

  Если  хочешь… Хочу ли я и что хочу?  Не знаю, как ответить, тем более, что Таня уже в душе. Прохожу в спальню, раздеваюсь, аккуратно развешиваю вещи на спинку уже придвинутого стула.  Ложусь в постель и до подбородка натягиваю простыню. Слышу, как Таня щелкает выключателем, убирая  свет. В спальне тусклый ночник. Таня подходит к постели, сбрасывает халат, ложится поверх простыни. Она лежит на спине, скрестив руки под холмиками  грудей . Какое-то время я сохраняю неподвижность, потом, не отбрасывая простыни, поворачиваюсь к Тане, кладу руку поверх ее рук. Глаза  ее открыты, она смотрит куда-то вверх. Я перевожу руку на ее грудь.

     –  Витя, не надо лучше…

Она молча встает, идет к шкафу и возвращается одетая в глухую ночнушку до пят, устраивается на кровати, повернувшись ко мне спиной…

Я просыпаюсь от прикосновения Таниной руки к моей  щеке.

     –  Вставать пора, гость дорогой! В ванну, одевайся и на кухню.

 В  голосе педагогический напор. 

      – Вот теперь я кофе выпью. – Она улыбается без какого либо смущения.  – Подкрепись.  Это – бутербродики с маслом и сыром.

     – Что приснилось на новом месте?  

     – Что всегда или почти всегда – зеленое поле, берег реки, бегущая вода…

    – Счастливый ты, Витя, человек!  И здоровый психически. У меня чаще кошмары. Бегу от кого-то, прячусь, ищу Сережку…

  Таня замолкает, задумчиво пьет кофе.

     – Ты знаешь, Виктор, захотелось мне там, у Вадима, почувствовать себя женщиной – не вышло…

     – Это моя вина, наверно?

      – Нет твоей вины…Главное в женщине, во мне в данном случае. Прошу прощения, больше не буду…

  Таня грустно улыбается, касается рукой моей руки. Я ухожу, так и не поцеловав это красивое лицо, эти удивительной чеканки губы, а вослед -  пожелания: «Не забывай про литучебу, звони». Мы останемся друзьями и это хорошо.

 

 

                                                      *  *  *                                                                                                                                         

                                                                                                                   

Муторно тащились  дни после праздника. О Нинке ничего не было слышно, Тане я не звонил. Пробовал читать Бродского – действительно не по зубам, хотя есть стихи понятные, несущие подтекст, которого не хватает моим. Садился перед листом бумаги, вымучивал строку…Муки творчества, словом. Вспоминалась Нинка. Может, стоит всерьез заняться ею, с перспективой на будущее?

В цеху я стал по-свойски заходить на участок  протяжки, с блондинкой здоровался, с Олей перебрасывался несколькими фразами, а если она была занята, смотрел минуту – другую как она ловко управляется с  техникой. Стас подходил несколько раз с виноватым видом, заговаривал о пустяках. Созвонился и зашел к Тане, отчитался по первому тому Бродского – получил от Тани «тройку» за прилежание. Пил у нее кофе, познакомился с Сережкой. С Таней установились  дружеские отношения с долей влюбленности. Читал ей новые стихи.

     В пятницу ко мне подошел в ресторане Борис, с двумя, как обычно, кружками пива , присел напротив за мой столик. Припав к первой кружке, помолчал, изучая меня звероватым взглядом.

     – Загуляла твоя Нинка…

    –  Не моя она, - отпарировал я, прожевывая  окорочек.

     –  Это так. Она общая. Опять в молодежную свору влилась.

     –  Пусть гуляет, пока молодая. – Я говорил вполне искренне.

    –  Ей надо нагуляться напоследок.  – Борис пил вторую кружку, пена блестела на верхней губе. - Летом ее жених приедет.

    – Жених?  Она ни о каком женихе не говорила.

     – А зачем ей говорить кому-то? Парень заканчивает военное училище, получит чин, увезет нашу Ниночку куда-нибудь в гарнизон.

– И она поедет?  Что она не видела фильмы про наши гарнизоны?

    –  Поедет. Ей замуж надо выйти, а кто ее здесь замуж возьмет? Может, ты хочешь взять? –Борис  смотрел на меня с явной усмешкой. –А что? Молодая, пухленькая, тепленькая…

 Я чуть не поперхнулся. Что мне сказать, если появлялись такие мысли?  

     –  Не хочешь? Нинка лет с тринадцати с пацанами барахталась. Ей это дело вроде щекотки, она по - настоящему и не женщина.

  Допив пиво, Борис  встал.

    –  Катерину давно видел?  Она тебя вспоминает. Может, зайдем сейчас в общагу к девам?  Я с Валентиной хочу повидаться. А?..

    –  Нет, не пойду. Здоровье сегодня не позволяет. – отшутился я. И зря помянул про здоровье…                                                              

                                                      

 

Нинка пришла ко мне дней через пять после разговора с Борисом. Было около часу дня, я переписывал не складывающееся стихотворение и собирался  на обед. Нинка вошла удивительно тихо, без громогласного «Привет, привет!». Сказала просто : « Здравствуй , Витя» и присела на стул, не снимая пальто.

      – Привет Нинок! Почему не раздеваешься?..

     – Я ненадолго…

Я удивился. Сама скромность! Нинка была трезва, но выглядела неважно. Бледная, круги под глазами, грустная, даже напуганная.

      – Как твои дела? Вид больно скучный у тебя. 

     – Тебя, Витя, на Лесную не вызывали?

     –  На Лесную?  С какой стати? – насторожился я. На Лесной улице был известный  всем диспансер по интимным болезням.

     - Я там лечусь…Меня допрашивали…С кем, когда…Тебя я не называла, не была я с тобой..

     – Меня не вызывали…  « А пригласить могли бы…»

     – Ленка тоже лечится…Ну, я пойду.

Нинка встала, поправила шапочку.

     –  Постой, Нинка!  Здоровья тебе. И наперед головой думай!

Нинка ответила несмелой улыбкой. Она и пришла –то ко мне за добрым словом. Кто ей скажет добрые слова, узнав о болезни? От родителей упреки, от молодых друзей – насмешки.

                                                                                                                                                                                          

                                                     *  *  *                                                    

 

 Сообщение Бориса о намерении жениться и меня заставило серьезнее взглянуть на проблему семьи и брака,  для меня уже повторного.                                                               

    Катерина и Нинка отпадают, Таня под большим вопросом. Может быть, Оля, тоже мне не безразличная, но пока малознакомая. Встреча у Стаса и разговоры на участке протяжки не сдвинули с места наше знакомство. Я не знал, с чего начать сближение. Серьезность Оли, замкнутость, легкий флирт исключали. Мои стихи, как повод к   знакомству, только в воображении Стаса могли нас сблизить.

 В пятницу, когда я в очередной раз пришел на участок протяжки, Оля подала мне билет на спектакль:

      –  Виктор, если хочешь посмотреть наши драматические силы, вот билет на завтра. Классика в исполнении дилетантов. Может быть, тебе надо два билета? У меня есть еще.

     – А ты идешь?  - Я был готов к отрицательному ответу. Оля ответила,  что идет.

  Кое-что об Оле мне рассказал Стас, когда мы возвращались с работы. Все эти сведения у него от Томки, школьной подруги Оли.

 Оля дважды поступала в медицинский институт. Поступив  - ушла с первого курса из-за брезгливости к анатомическим препаратам . Пошла временно на завод. Из парней ближе всех к ней молодой режиссер театра Дома культуры. Познакомилась с ним через своих родителей, актеров любительского театра. Режиссер  этот вроде бы ухаживает за Ольгой. …

     Мы сидели на почетном четвертом ряду, и я делал вид, что не замечаю руку Ольги, лежащую на моей. В антракте мы чинно прогуливались в фойе, и Оля сообщила мне, что в спектакле играют ее родители. По окончании спектакля вышла на поклон вся труппа и режиссер, невысокий, щуплый, лет тридцати пяти. Длинные волосы, зачесанные назад, открывали далекие залысины. Кланяясь, он придерживал очки с круглой тёмной оправой.

  Потом, не спеша, шли по центральной улице города, позволяя другим парочкам обогнать нас и занять свои облюбованные гнезда. Снег поскрипывал под ногами, и это  почему-то напомнило мне о Тане – во время спектакля я про нее забыл. Может быть, она тоже была в  ДК ? 

    – А режиссер мне знаком. Он к нам несколько раз приходил, к маме и папе, – Оля снизу заглядывала мне в глаза, –  Мне цветы, маме – конфеты…

     –  Сватать, наверно, тебя собирается, - ляпнул я,  но Оля не смутилась нисколько.

    –  Не знаю, это мамина затея, не моя. – и она взяла меня под руку.  – Мама тянет меня в театр. Сперва  папу втянула, играет  там смешных старичков, вроде шолоховского Щукаря. А я играть не хочу, Скучно и нелепо играть в жизнь.

     –  Жизнь ведь тоже игра. Есть правила ее игры, законы, постановления, общественные взгляды…

     – Это так, но только жизнь нельзя проиграть повторно, а ошибку в спектакле можно исправить на репетиции.

 Эти слова Оля произнесла серьёзно, словно уже познала цену непоправимых ошибок. У подъезда мы попрощались, пожав руки. Мою она задержала чуть-чуть, словно хотела сказать что-то кроме:  « До свидания!». Усмехнулась и молча ушла.

 

                                                                                    

*  *  *

 

 

 Вадим пригласил меня на  «мужской праздник» – День защитника  Отечества . Я пришел раньше других гостей. Даша теперь рисует, она попросила меня нарисовать ей что-нибудь. Я напряг все свои рисовальные способности и первым в Дашином альбоме появился заяц. Это вызвало бурю восторга у Даши и ее родителей – у Вадима хорошо получались дома и самолеты, у Юли – только цветочки. Вслед за зайцем заказан был слон, потом киса…

  Приход  Олега Ильича и Галочки спас альбом от полного истребления чистых страниц. Юля забрала фломастеры, сказав, что дяде Вите надо отдохнуть, он очень устал.

  Пришла Таня. Её появление в праздничном наряде укололо меня в сердце. Она улыбалась, шутила, меня обняла и коснулась щекой. Таня-Таня! Так ты и останешься занозой в сердце? Мы опять сидели рядом, и праздник шел по обычному сценарию, только тосты были другими, с воинским уклоном. Я и Таня тоже говорили о своем, по мелочам. После третьего тоста -  «За любовь!», Таня, понизив голос, сказала:

      – А у тебя, Витя, новая девушка?

 Она с улыбкой взглянула на меня. И отвела глаза.

    – Можно и так сказать, если считать, что ты старая девушка,– шутка получилась неудачной, но лучшего не успел придумать. – Значит, ты была на спектакле наших самодеятельных?

    –Да, была. Они, кстати, тянут на народных. По-моему, заслуживают.

  Заполнив паузу едой, я не находил слов для продолжения разговора.

     –Да ты, Витя, не смущайся. Я ведь не только  «старая».  Я твой друг. Подруга твоя мне понравилась. Молодая, но не школьница, подобная той, какую ты демонстрировал  на  прошлом спектакле.

 Значит, она знает о Нинке, а может  и о Катерине? В маленьком городишке , с одним большим заводом, можно всегда узнать все и обо всех...

     –  А теперь послушаем раритеты, - провозгласил Вадим, ставя новый диск. И грянуло – «Расцветали яблони и груши»,  потом  «Три танкиста», вальс « В лесу прифронтовом»… Мы подпевали. Близки и нам эти песни наших отцов. И еще вальс: «Ночь коротка, спят облака»….

 

     – Танцуем, Юля! – и подхватив жену, Вадим повел ее по кругу. – Ну, а вы что притихли? Вальс что надо, офицерский!

  Я повел Таню через такт, не прокручивая – где уж развернуться в комнате обычной пятиэтажки!  И опять сердце мое стучало рядом с Таниным: « И лежит у меня на погоне незнакомая ваша рука…» Галка командовала Олегом, тот топтался некрупной пандой.

 Говорили почему-то о Галине и Олеге.

    –  Они, наверное, поженятся. Олег славный парень, а Галинка не даст ему скучать. Нашли друг друга… Не красавец Олег, ну и что? Вот мой красавец был и нет его. Подарил красавца сына, который, кроме меня, никому не нужен…

 Таня умница, ей понятно, почему я не сделал решительного шага навстречу, поэтому она и говорит эти жесткие слова.

    –  Таня, я твой друг…

    –   Я знаю…   

                                                         *  *  * 

                                                                                                                                  

    Оказалось, что на спектакле в ДК были и мои соседки по общаге, Клава и Вика. Конечно, я был ими замечен в обществе Оли. Вечером в коридоре Вика крепко схватила меня за руку.

    – Виктор! Ты что-то давно не заходил к нам на чаек, стихи бы почитал? – Вика мило улыбалась всем своим круглым личиком,  –  Клава даже  забеспокоилась о твоем здоровье.

     – Здоров я, спасибо за заботу . Зайду, дайте цеховую пыль стряхнуть.

    –  Чай будет с вареньем из запасов Клавы и свежее печенье из гастронома.

 Я переоделся в спортивный «Адидас» и даже побрился – к девушкам иду!

    –  Итак, Витя, - помешивая ложечкой в кружке, начала Клава. –Итак, у тебя новая подружка?                                                                                                                      

    –  Допустим, - согласился я.                                                                             

    –  Не допустим! Это девушка с нашего  завода, спортсменка, красавица и не чета твоим…называть не хочется! – закипела Вика.

    –  И в обиду мы ее тебе не дадим, так и знай! – включилась Клава.

   –  С чего вы взяли, что я ее обижу? – несколько деланно возмутился.  – Она со мной в одном цеху работает, я её давно знаю…- приврал я для убедительности.

     –  Отец ее, Петр Кузьмич, работает в отделе экспедиции, уважаемый человек! – не снижая напора, продолжила Вика.

     –  Да что вы, девчонки, взъелись на меня? Пригласили на чай с вареньем, а устроили форменное судилище! Вот возьму и уйду, не буду ваш чай пить!

Сделав такое грозное предупреждение, я однако не сдвинулся с места, продолжая  с удовольствием поглощать варенье из лесной земляники.

     – Витя, ты нас пойми. Мы за тебя, и тебе только добра желаем. – Из литровой банки Вика зачерпнула полную столовую ложку варенья и положила мне в розетку. –Ты, конечно, после своего неудачного брака ищешь свою половинку, и ,может, она рядом?...

  Эти добрые девчонки добровольно взяли на себя обязанность свах! Они так горячо и подробно рассказывали мне о достоинствах Оли..Нет, им я не стану докладывать, что маленькая девушка из цеха уже занимает первое место, вытеснив  всех прочих претенденток, даже Таню. Реалии жизни сбросили с глаз моих розовые очки. Я стал реалистом, даже циником. Оля симпатичная девушка, но далеко не такая красивая, как Таня, не такая молодая, как Нинка, не такая, возможно, страстная, как Катерина, но теперь всех она опережает. И все же не стоит торопить судьбу.

  Весна действует магически, несмотря на зимнюю погоду появляются новые стихотворные строки:

         …Опять пришел он,                                                                                                             

            Радостный, тревожный,

            Весны привратник,

            Синий месяц встреч…

«Привратник» не нравится и дальше стихотворение не идет. В субботу встретил Таню, возвращалась с лыжной прогулки. Прикид у нее классный, спортивный. Красно-желтая ветровка, шорты голубого цвета в обтяжку на бедрах, белые гетры.  И лыжи на зависть! Куда до них моим старым «Карху». Не стал ее задерживать. Я в зимнем пальто и мохнатой шапке, а она в легком костюмчике, с ленточкой  стягивающей  волосы и прижимающей уши. Разрумяненная после пробежки, улыбающаяся…  « Как позабыть лицо твое степное…» Нет, не забыть!

   В понедельник в цех наведался отец Оли, Петр Кузьмич, старший экспедитор, по делам, якобы… Но я понял, что тоже на вылазку, по мою душу. Зашел и на мой участок, задал несколько вопросов по работе. Разглядел его без грима. Небольшого роста, с копной  сивых волос. Под густыми бровями в складках век острые живые глаза. И нос уточкой. Дочка пошла в папу. Маму видел только на спектакле –крупная, осанистая, курносая блондинка. Дама! А Кузьмич - типичный рабочий класс…

  С утра договорился проводить Олю после работы. Попытаюсь узнать истинные причины появления папаши…

  Шли по пустырю, по перемятому сотнями ног снегу. Но шли вместе с «конторой». Нас обгоняли женщины из отделов, оглядывали, здоровались с Олей, меня изучали – с кем  это их Оля?

      – Я знаю, что папа приходил и знаю, почему, - сама начала Оля.

    –  Почему? –  Буркнул я не очень обрадованный встречей с Кузьмичом.

    –  Потому что я вчера своим родичам заявила, что познакомилась с тобой, и что…ты мне понравился.

  Такой откровенности я не ожидал, молча утаптывал снег.

     – Ты что молчишь, Витя? Недоволен?

     –  Нет, почему же?..

  Значит, родителям она доверяет и вот так, прямо, может им обо всем сказать.

         –  У нас в семье конфронтация полная . Мама категорически против какого-то заводчанина. Она в своих театральных иллюзиях. Таня, сестра моя старшая, за меня, а вернее против Вадима, режиссера. Она его и раньше недолюбливала, а тут.. Отец решил познакомиться с тобой поближе, но Вадима он никогда за мужчину не считал. Вот такой расклад…

    – Вот оно как, - не зная, что сказать , я замолчал.  – А кем ты меня представила? 

     –  Тебя? Товарищем по работе, другом даже. Я была неправа?

                                                        

 

                                                               *  *  * 

 

     Оля мне все больше нравилась. Мы стали встречаться у Стаса. Приносили сладости к чаю и для Владика. Общались,   Оля с Томкой, я со Стасом. Пили чай и потом уходили в коридор, облюбовав себе место на ларе, где Томка хранила старые вещи. Мы сидели, прижавшись друг к другу плечами, касались руками, но мне и в голову не приходило обнять Олю или поцеловать, хотя разговоры становились все более доверительными и откровенными.

  О чем мы только не говорили! Часто разговор касался  книг, нами читаных, литературных героев и героинь.  Я признался в подростковой любви к Павке Корчагину и парню из «Школы» Гайдара. И Печорин, фаталист и покоритель женских сердец, был одно время моим кумиром. Я копировал его вежливо-презрительный тон, манеру поведения.

     –  А твоя героиня кто? Наташа Ростова или Жанна Д,Арк?

     –  Смеешься?  В пятом классе я прочитала «Евгения Онегина» и запала, что называется, на Татьяну Ларину. В старших классах страсти по « Онегину» поутихли, а выпускной вечер перечеркнул мою виртуальную любовь. Да и любовь вообще…

  Вопрос « Почему?»  я посчитал бестактным и рассказал о своем выпускном, суматошном, немного пьяном, с массовым купанием в реке. Тогда Толика Лизунова чуть не утопили, еле откачали…Большинство из нас готовились служить Родине. Никто не откупался, не « косил». Отец мне тогда сказал: «Послужи сынок, научись подчиняться, чтобы потом мог командовать».

Я послужил…

                                                            

                                                             *  *  *                                                

                                                              

Пришло письмо от матери. Писала, что прибаливает, скучает по мне, хочет чтобы приехал хоть на недельку. Отец слабеет, возраст дает о себе знать. Родни в городе почти не осталось. Старые умирают, молодежь разбегается кто – куда.  Антонина  иногда заходит. С новым боссом у нее разногласия. В конверте был вдвое сложенный листок бумаги – записка от Антонины. Писала моя бывшая, топ-модель городская, что учла свои прежние ошибки и готова вновь продолжать совместную жизнь.

  Я сунул письмо и записку в карман перед визитом к Стасу.

     - Мать прислала письмо, зовет в гости, - я вынул письмо и в отрывках, пропуская подробности, прочитал его Оле.

    – Виктор! Ты должен обязательно поехать. Когда у тебя отпуск?

     – Могу хоть завтра взять, только время не отпускное. У нас сейчас грязюка по колено, и искупаться в речке нельзя…

     – Какая речка! Мать же тебя просит  приехать! Езжай!

  Толи из хвастовства, то ли по глупости я подал Оле записку.

      –  Что за писулька?  - Оля  улыбалась, разворачивая листок.

       –  Прочти!                                                                           

 Оля пробежала  взглядом короткие строки записки, потом еще раз и вдруг начала бледнеть. Такое я только читал в романах но никогда не видел. Мне показалось, что она падает. Я обнял ее  и прижал к себе.

     –  Оля, что с тобой?

 Она освободилась от моих объятий , отстранилась.

     –  Так что с тобой, Оля?

 Она достала из кармана платочек и провела им по лицу.

     –  Дурак ты, Виктор! Я люблю тебя…Вот что со мной…

 Я почувствовал,как кровь бросилась к моему лицу.  Этот клочек бумаги сработал как детонатор. Я, конечно, был дурак, не заметивший как Оля раскрывалась передо мной в разговорах, как влюблено смотрела на меня при встречах.   Я дурак, я слепой…Что сейчас сказать ей в ответ на признание?

 Не помню о чем говорил…Но сказал, что поеду к матери во вторник. Оля  безучастно обронила: «Езжай». В понедельник в цехе я подошел к Оле, поздоровался. Она окинула меня потухшим взглядом, только и произнесла: « Здравствуй, Виктор», и отвернулась к станку.

                                                           

 

                                                  *  *  * 

 

 В моем родном городе, на неглавной моей улице, грязи хватало. Мать плакала от радости, отец, покашливая, курил самосад – сигареты он не признавал. Он действительно сильно изменился. Остатки седых волос лохматились за ушами, ввалились щеки. Он приглядывался ко мне, интересовался моей работой.

    – Работа  твоя не серьезная – чужие огрехи искать. Работа – это когда готовую вещь свою можно в руках подержать…Да ладно!    Сейчас молодые, здоровые парни не работают. Покупают – продают. Базар!

 На правах экс-супруги пришла Антонина. Топ-модель да и только. Высокая, голубоглазая, с грустной миной на намакияженном лице.

     –  Витя! Я тебе в записке всю правду выложила и готова поклясться….

     –  Тоня! Не клянись. Поезд ушел. Тот, свадебный…

     –  Но почему? Ведь мы почти два года с тобой жили. Я заведу ребенка…

     –  Заводи. Все у тебя впереди, только не со мной.

 Я увидел, что Антонина приходит в состояние ярости, это случалось с ней и во время нашей супружеской жизни. Не сказав «до свидания», она ушла, хлопнув дверью.

  Узнав о моем приезде в гости пришел младший брат отца, дядя Иван. Он всю жизнь до пенсии проработал сельским учителем. Любил выпить и пофилософствовать. Помню, узнав, что я собираюсь жениться на Антонине, высказал мысль, верность которой я осознал много позднее.

     –  Красивая у тебя , племяш,  жена будет. В мое время такие девчонки редко попадались. Были росточком поменьше, фигурой поплотнее. Красивая Тонька, ничего не скажешь! Женишься – сразу заводи ребенка. Да не одного! Тогда и  будет семья. Без детей, без домашнего хозяйства , женщина не жена – игрушка. А игрушку или выбросишь, или она сама к другому перебежит.

   Выпили по чарке, поговорили. Вспомнив про Антонину, дядя Иван повторил ранее сказанное: «Пустая девка».

  Дожив до субботы я совсем заскучал. Смотрел в окошко, как размешивая грязь резиновыми сапогами идут  в кинотеатр парочки. Смотрел. Думал.

  Конечно, я люблю Олю. Но по-другому. Это не шальная страсть к Антонине , не влюбленность в Таню…Эта любовь, о которой мне сказала бабка Мария, покойница.

     –  Егор ведь так жалел меня! – вспоминала она мужа. – И я его жалела.

     –  А любила ты, бабка Маша? – Мне тогда было шестнадцать и вопросы любви меня интересовали.                                                            

     –  А как же!  Только это, пока мы с  Егором женихались…

 Я как будто знал Олю много лет, любовь моя к ней подходит  под формулу бабки  Маши – я Олю желаю и жалею…

 Я взял  билет на поезд и послал  Оле телеграмму. Последнее слово в телеграмме было: «Люблю».

                                                      

                                                     *  *  *                                  

                                                                                                     

  Оля бежала по перрону, разбрызгивая мокрый снег. Она поскользнулась, чуть не упала и моё сердце сжалось от  испуга. Она подбежала, сверкая своими азиатскими глазами, счастливая  и…испуганная. Я обнял ее и осторожно поцеловал. Первый раз поцеловал…

  У меня оставалось еще несколько дней отпуска. Я  то садился за стихи – они не шли, то прогуливался по городу, подходил к еще скованной льдом реке. Я позвонил Тане и сообщил, что в моей жизни грядут изменения. Она выдержала паузу и потом буднично спросила:

       –  Это та девушка, с которой был на спектакле?

        – Да...

         –Поздравляю. По-моему, она хорошая. Счастья тебе, Виктор… - и повесила трубку. В пятницу мы с Олей подали заявление в ЗАГС, а вечером пошли к Стасу.

 Стас бурно выразил свое одобрение и, конечно, предложил отметить этот факт застольем. Я сразу же отдал ему остатки своих отпускных.

      –  Томка!  – в обычной манере он дал указание жене, которая уже обнимала Олю. - Готовь все к столу, а я в гастроном. А вы, голуби, сидите, воркуйте...

  За столом он сыпал тостами и пожеланиям. Томка пила с ним на равных. Стас хвалил Олю, ругал Томку. Подтянув меня к себе, предложил на ухо:

       –  Оставайся у нас с Ольгой. Наша кровать в вашем распоряжении. Вы же молодожены!

 Томка ушла к Владику в спальню, Стас успокоился уткнувшись  в стол лицом, а мы ушли на  «свое» место и сидели там, держась за руки.

       –  Ты знаешь, Витя, баталии у нас в доме не прекращаются. Мама все сплетни о тебе собрала и выложила на семейном совете. Отец и слушать не стал. Сказал, что Виктор, то есть ты, мужчина и этим все сказано. Татьяна посмеялась, пристыдила мать, а та все причитала о режиссере, какой он талантливый, культурный, интеллигентный… Я встала из-за стола и ушла к себе.                  - 

– Оля, а Стас расщедрился и предложил нам, как молодоженам, свою семейную кровать. Прямо на эту ночь.

  Вдруг Оля опять начала бледнеть. Она справилась с собой, вздохнула, держась за сердце. Я с испугом глядел на нее, не понимая причину шока.

     – Витя! Я не девушка…не девственница… Тогда, на выпускном, напоил меня… подонок…

 Лицо ее исказилось гримасой горя и она зарыдала.                                

   Я обнял Олю, прижал ее к себе:

     –  Дурочка ты моя! Любимая дурочка!