Виктор Байлагашев. Крылатый и светящийся. Рассказ

Рейтинг:   / 3

Подробности

Категория: Проза

Автор: Виктор Байлагашев

Просмотров: 2182

2013 год, Выпуск № 6

Явление Влада
Вернувшись поздно вечером из леса, я растапливал печь.
В этот момент на крыльце послышались быстрые шаги, и в дом буквально вбежал Влад Куспеков. Он с силой закрыл дверь, даже не поздоровался и, крепко держась за дверную ручку, стал к чему-то прислушиваться. Словно кто-то непрошенный мог сейчас войти следом.
Удивлённо и молча я смотрел на него. А Влад всё стоял у двери, потом  быстро накинул  крючок, который, похоже, не сразу заметил, - и только тогда осторожно отошёл от порога и присел рядом на корточки. Бледное испуганное лицо с тёмными кругами у глаз, сами его тревожные глаза - навели на мысль, что гость болен.

- Что случилось, Влад?
Он не ответил. Но, увидев в моих руках бересту, приготовленную для растопки,  торопливо достал из кармана спички, взял её и поджёг.  Когда береста, с треском сворачиваясь, загорелась, он положил её в топку и смотрел, пока лучины не занялись, и пламя не перекинулось на поленья.
- Я посижу здесь у печки? – спросил он.
Даже эти слова были как  будто бы не его. Никак не шли к тому парню, которого я знал ещё несколько дней назад –бесшабашного и почти всегда хмельного. Точно: нездоров.
Я поднялся и пододвинул ему стул. Но он всё также неподвижно и долго продолжал сидеть на корточках, смотрел на мерцающие блики в поддувале и слушать гудение огня в печи.
Я вскипятил чай, предложил ему, но он отказался.
- Можно, я в поддувало покурю? - попросил. Я кивнул. Он достал сигарету, но так и не закурил, в конце концов, смял её и потом держал в руках на протяжении всего своего долгого и сбивчивого рассказа.
- Где-то с недельку назад мы у бабки Саклачихи дрова перекололи, в поленницы сложили, и она за работу рассчиталась деньгами. Мы тут же взяли шмурдяка, потащились в бомжатник, а я закрутился и отстал от всех.  
«Бомжатником» в посёлке назывался заброшенный барак. В те годы  было много таких, никому ненужных обветшалых строений, разбираемых деревенскими. Из года в год они стояли без окон и дверей, без печей и пола. Но в том, который облюбовали бомжи, имелись потолок и даже крыша.
Но вернёмся к рассказу Влада, такому нервному и путанному, что я лучше перескажу его сам, кое-что от его имени.
…Темнело. Было холодно и сыро. Влад спешил. Не столько из-за холода, легко проникающего сквозь изношенную одежонку, сколько из-за трёхлитровой банки спирта, унесённой собутыльниками. Каждый бомж знает, что, когда имеется выпивка, зевать нельзя: ждать опаздывающих никто не будет, выпьют, и это – закон.
Влад уже представил, как алкаши, усевшись кружком, молча пускают по кругу стакан, и банка на глазах пустеет.
«Законы» эти регулируют жизнь бомжей, привнося в неё хоть какой-то порядок.
Согласно им, в «кругу» положено пить молча, чтобы не возникло ссоры:  опьянев, припоминают какие-то обиды, и тогда начинается драка. А пьяные бьют друг друга, чем попало и калечат. Вот когда тара опустеет, все молча встают и расходятся, кто куда, а на расстоянии 50 метров от места сбора можно говорить  и делать, что угодно.
Тот же закон диктует: попавшего в круг, пусть даже он чужак, не обделяют. Всем должно доставаться поровну. Тех же, кто нарушит закон, сразу изгоняют.
До барака оставалось совсем немного, когда  перед взором Влада возник старик. «Халявшик» - мелькнулов сознании. На халявщиков Влад имел особое чутьё, возможно, потому что и сам был таковым.
На ходу присмотрелся  -  незнакомый. Значит, лучше проскользнуть мимо. Ведь если сейчас поздороваться и завести разговор, то быстро не отделаешься, а алкаши не ждут. Тащить же старика с собой и даром поить, чтобы самому и другим меньше досталось, Влад не собирался. Он сделал вид, что не замечает незнакомца и, уткнувшись под ноги, прошёл мимо. Однако старик, похоже, даже не посмотрел на него.
Барак с долгожданной выпивкой был уже рядом.

Явление светящегося

Внутри горел огонёк, и все давно уже сидели вокруг. Костёр-то разводят не для тепла, а чтобы видно было откуда и куда наливать.
Командывал с банкой в руках Налим. Никто, кроме него,  слова не сказал. Следили за Налимом и молча выпивали, когда доходила очередь.
Налим прищурился:
- Кто не успел, тот опоздал, - произнёс он.
- А я что? Я ничего. Я законы знаю.
Очередь приближалась. Влад терпеливо ждал, внимательно наблюдая, как Налим наливает, и протянул было руку, чтобы взять стакан.
Кто и когда принёс этот стакан, никто не знал, но, как только всё допивали, тару аккуратно заворачивали в газету и клали под половицу до следующей сходки.
Влад потянулся к стакану, но в этот момент сверху раздался голос:
- Что, греху предаётесь? Рабы страстей и слуги порока жизни смрадной!
Алкаши так и замерли, вытаращив глаза. Голос был настолько сильным, что, казалось, исходил отовсюду.
«Кто это?» - разом подумали все и почему-то с подозрением посмотрели друг на друга. Налим первый, задрав голову, уставился в потолок, в чёрный проём от печной трубы.
- Я вам говорю: пьянство - грех! – громыхал тот же голос. - Бегите, спасайте души свои, пока не поздно…
- Да ты кто такой? - крикнул Налим. - Что по чердакам прячешься? Если такой крутой, спускайся, покажи себя.
Ответом была тишина.
- То-то, - произнёс Налим и добавил: – Что, труханул?
Налим был горд и непререкаем. Самодовольная улыбка появилась на его лице, различимая даже в слабых отблесках костра.  Он вопросительно взглянул на Влада, когда же тот, в конце-то концов, возьмёт свой стакан?
-Люди… - раздалось в эту минуту наверху.
- Пошел нахр… - закричал, вскакивая Налим. Но, вдруг, поперхнулся и закашлялся. Да так, что свалился. Казалось, у него сейчас внутренности полезут через глотку. Приятели кинулись спасать - по хребту колотить. Чем сильнее кашлял, тем сильнее били.
Влад, глядя на ползающего у самых его ног Налима, не выдержал, пару раз  врезал изо всех сил, чтобы  тот поскорее перестал. Но не помогло.
- Так ему, - раздалось сверху. – Дайте ещё, да посильнее! Будет знать, как закон нарушать.
Тут все решили, что это кто-то из бомжей забавляется. Кто ещё мог знать про «закон»?
-Ты первый нарушил! - крикнул Чебак.
- А как я мог его нарушить, если не принимал? И что это за дурацкий закон?
- Это наш закон!
- Так и не нарушайте его! Законы для того и существуют, чтобы жизнь была.
 Жуть охватила несчастных, даже про банку со шмурдяком забыли.
- Да кто ты такой? Что из темноты кричишь? Спускайся к нам: по-человечески, при свете, поговорим, - сказал Мойрых. И каждый подумал: «Сейчас спустится, поймаем и как следует отвалтузим».
- Хотите меня увидеть?
- Да, уж, сделай милость. Снизойти к нам, грешникам.  Хоть на одного праведного глянем. Может, за ум возьмёмся, бухать завяжем.
И тут весь чердак осветился. В проём от печной трубы ударил такой яркий белый свет, словно тысячи прожекторов включили на чердаке. Бомжи позакрывали глаза. Влад почувствовал, как внутри у него, в самом сердце, зародился страх такой силы, что невозможно было с ним совладать. Сжался в комок и приготовился  бежать, но в последний момент увидел: в ярком свете нечто сверкающее, крылатое, с телом высокого, крепкого человека, плавно опускалось через освещённый проём. Который от света будто стал шире.
Перепуганные люди бросились к выходу, натыкаясь друг на друга, позабыв обо всём на свете.

Праведники поневоле

Новый день стал пыткой.  Выпить страсть, как хотелось, а в рот не лезло. Собирались пойти в «бомжатник», но так и не дошли. А выпивки у продавцов, как назло, было вволю. Так что только слюни глотали. Весь день,  как неприкаянные,  шатались по селу, не зная, куда себя девать. Тоска зелёная навалилась. Пьяный-то времени не замечает, и даже разницы между днями и ночами не ощущает. А тут почти трезвые - и без дела! Мучились-мучились, но заметили: чем дальше от барака, тем непонятное действо слабее.
Тогда решили вечерним автобусом ехать в соседний посёлок, и там уж напиться вдоволь. Потянулись к остановке, уселись на землю и стали ждать. До автобуса ещё целых пять часов, но им-то что? Делом заняты – автобус ждут. Смотрят, Налим тащится.  Пьяный! От удивления, что он жив да ещё пьяный, так на него и вытаращились. Налим, в свою очередь, внимательно осмотрел их.
- Что, развалились тут, а? – с угрозой произнёс вожак. - Сейчас морды ваши поганые начистить, или потом?
- Налим, это ты?
- И пьяный?!
Никто из них не верил глазам своим.
- Бросили, собаки, удрали. Думали, окочурюсь? Во, видели! - Налим сложил фигу. – Чуть не замёрз. Спина вот болит. Будто камни по мне катали.
- Да ты хоть знаешь, что было?!
- А что было? Бросили. Очнулся, холод собачий. Никого нет. Смотрю, банка стоит. Если бы утащили, я бы сейчас с вами по-другому разговаривал.
Стали наперебой рассказывать кто что видел. Налим не верил, исподлобья поглядывая на приятелей. В конце концов, ему сказали:
- Ты что, дурак? С какой бы радости мы этот шмурдяк тебе оставили и убежали?
- А и вправду! Вы бы оставили, как же!
И поверил, не мог не поверить, зная повадки своих дружков.
Рассуждая над тем, что бы это могло быть, предположили, что это, скорее всего, был ангел - уж больно похож по рисункам. Или какой-то колдун, или экстрасенс гипноз подпустил. Больше всего, однако, понравился вариант с ангелом. Всё-таки прикосновение к праведной жизни…
Алкаши набились в автобус.
- Куда вас черти понесли? – недовольно пробурчала кондукторша, открывая форточки. – Фу, какая вонища! Как сами-то этим дышите?
Она недовольно взглянула на них, собираясь обилечивать, когда в дверях автобуса появился Налим.
- А ты куда такой лезешь? – остановила кондуктор. – Сидел бы уж, не высовывался. Здесь вот милиции нет, а там тебя сразу упрячут. Эти-то хоть трезвые... - обвела она строгим взглядом алкашей в автобусе.
- А я никуда не еду, - ответил Налим. – Мне и тут хорошо.
По обыкновению говорил он громко. Но кондуктору не перечил.
- Выхожу, выхожу, - попятился Налим, но в дверях тормознулся и доложил:
- Эти хмыри ангела видели.
- Иди уже отсюда!
Автобус тронулся.
- Ну что, святые ангелочки, платить-то будем?
У Влада вдруг сердце защемило. Какая-то тяжесть на душу навалилась.
Бойся того, кто с вилами

Вскоре добрались до соседнего поселка Койрык. Этот Койрык на проезжающих производит тягостное впечатление.  Дома, словно со времен потопа, уж скоро по крыши в землю врастут. Даже деревья  вокруг стоят осиротелые, больные.
А глянешь на людей, так и видишь неких персонажей, насмерть сражающихся со Змием зелёным.
Нашим бомжам-алкашам, которые впервые увидели Койрык трезвыми глазами, вдвойне стало тягостно, аж выть захотелось. Выползали из автобуса с одной лишь мыслью – побыстрее добраться до выпивки. И как о бетонную стену лбами ударились:  койрыканцы-то трезвые!
- Что такое?
- Шмурдяк кончился, со вчерашнего дня ни у кого нет, как черти языком слизали.
- А вы-то чего притащились?
- У нас вообще жуть! Крылатый да светящийся завёлся. Вот и лишил нас радости:  выпивка есть, выпить хочется, а в рот не лезет.
У койрыканцев чуть шары не выпали от удивления.
- А много у вас шмурдяка?
- Навалом.
Онемела братва от зависти.
- А чего к нам-то притащились? Прём лучше к вам!
- Так говорим же: светящийся да крылатый у нас завелся. Пить из-за него не можем.
- Какой ещё крылатый?
- Такой, весь светился.
- Вы это серьёзно? Или вольтанулись по трезвяни?
Всякого за жизнь наслышались, навидались койрыканцы, но чтобы выпивка в рот не лезла?! И собрались они к нам за шмурдяком. А в это время кто-то возьми да и скажи:
- Был бы ангел, то с каких радостей он перед вами светился? До ангелов, вроде как, нельзя допиться. До чертей можно, а до них нельзя. История такого не знает.
- Это кто у вас такой умный? Расскажите толком, как оно было-то?
Рассказали.
- Черти так себя не ведут, - признали местные. – С чертями мы давно дело имеем.  Вон Шмурдяк с ними встречался.
Шмурдяк услышал свою кликуху, оживился, давай рассказывать:
- Целый месяц пил.  Однажды сижу вечером на кухне за столом, смотрю, на полу, возле порога, какая-то чёрная точка появилась. Раньше вроде бы и не замечал её. Вижу, а это не точка, двое стоят. Были маленькие, да вдруг выросли. Чёрные. У одного бородка козлиная, топор в руках держит, у другого – острога. Стоят и на меня смотрят. Вот так дела, думаю, что делать?  Смотрю – окружают! Я на стол вскочил. Схватил бутылку за горло, как гранату держу, приготовился отбиваться.  «Ну, - кричу,- подходите!». А они хитрые, черти, оказались: один шаг сделает, я к нему поворачиваюсь, чтобы бутылкой огреть. Он остановится - другой в это время ко мне щемится. Я к нему. Тот – в столбняк. Так и верчусь - от одного к другому. Смотрю, ой-ёё, совсем зажимают меня. Всё, думаю, сейчас этот с острогой меня достанет. «Не на того напали!», - кричу. Развернулся - и в окно. Раму снёс, весь порезался.  Провалился в сугроб, сижу. Слышу над головой: «Смотри-ка, живой ещё». Наклонились с подоконника и смотрят на меня. Второй говорит: «Дай-ка я его острогой по башке огрею». «Шиш тебе»,- думаю. И что было силы, давай из сугроба выгребать.  Бегу  по снегу через огород.  А они, черти, в окно вылезли и, спокойно так идут за мной. А у меня в голове только одна мысль: в лес надо бежать, в лес. Снег по пояс, но я гребу, как могу. Они -  за мной, не отстают. Потом уж не помню, что было. Вон Штоп расскажет.
- И ты после такого пьешь?
- Пью. А что делать? Месяца три не пил, но потом запил. Решил, что лучше с чертями драться, чем трезвым ходить по Койрыку нашему.
- А я коня поить пошёл, - сказал в этот момент Штоп, сорокавосьмилетний мужик. Он на целую голову выше Шмурдяка, на лице чуть больше разных следов от борьбы, а в остальном – такой же. – Смотрю, Шмурдяк в лес, весь  в снегу, бредёт. Оборачивается, будто кто-то за ним гонится. Я сразу не понял, что это с ним. Потом, думаю: да его никак черти гонят. А когда он за деревьями скрылся, ясно стало: сам теперь не вернётся. Идти выручать надо. Он под пихту забился и лежит. Зову - не откликается. Тут братуха на коне подскочил. Достали мы его из-под пихты – весь в крови. Лежит без сознания. Так и замерз бы.
- Вот так они, черти, себя ведут. Сразу в бочину острогой хресь - и всё. Поминай, как звали. А ваш крылатый  - это что-то совсем другое.
Влад и сам не заметил, как вслух произнес:
- Кто-то из ваших прознал об ангеле и зелье спрятал, чтобы притаиться на время.
- А кому это надо было, - спрашивают.
- Ясно кому – чертям вашим.
- А ваши, что же, не успели спрятать?
Тут со стороны города машина подъехала, четверо молодых, в доску пьяные, из неё вылезли. Ещё и кое-что привезли.  Как по заказу!
Достали они канистру и началась жизнь! Попробовал я выпить – пошло, хорошо стало. Так обрадовался, что решил нажраться, как следует. Пью вместе со всеми, веселюсь, стараясь обо всём на свете забыть. Только вот сидит на сердце что-то и никак не даёт покоя. Пью, а не пьянею толком, и не выходит эта боль из меня.
Решил, что разобраться во всём надо. Что же здесь не так? Почему раньше такого не было? Что бы я о чём-то беспокоился, переживал – да ни в жизнь! Стою, размышляю. Вдруг, слышу, разборки начались. Крик поднялся. А это двое местных решили выяснить отношения:
- Ты взялся разливать, ты и следи, чтобы всем поровну доставалось! Видел, как я разливаю? Было такое, чтобы кого-то обделил?
- Ты, что думаешь, я специально?
- Я не думаю, я говорю.
- Ну, ладно, хватит вам. Подумаешь, ошибся. Налей ему, - сказали из толпы.  
На такие слова обделённый выпивкой совсем обиделся.
- Что значит - налей ему?! Я что, скотина?! Тут дело принципа.  
Разливавший  подал ему стакан.
- Что ты мне суёшь? - с презрением произнёс обиженный.
-Всё, хорош, а  то сейчас раздерётесь!
А дело к тому и шло.
- Я! С этим? Драться?!  Да, я его счас просто размажу!
Разливавший, даже побледнел, а затем нервно выставил свой средний палец.
- На, видел, - голосом, срывавшимся от злости произнёс он. – Вот кто ты, понял?
Оба вцепились друг в друга и повались в грязь. Никто не лез разнимать: каждый из этих двоих был здесь уважаемым «авторитетом».  Образовав круг, местные и гости смотрели на драку.  
- Ты кому это показал? Ты кого опустить решил, а? - сдавленно от натуги хрипел обделённый. Когда-то Влад не пропускал такие зрелища. Теперь же ему прямо до тошноты стало не по себе. И он услышал голос:
- Это что же за такие слова и знаки, а? Почему они над вами такую власть имеют?
Влад обернулся. И сразу узнал старика, что повстречался ему прошлым вечером у бомжатника.  На этот раз Влад хорошо разглядел его. Уж слишком он отличался от остальных – стройный, прямой, красивый, с длинными седыми  волосами и, длинной бородой.
- Он мне понравился.  Я подошёл и говорю:
- Дед, откуда такой будешь?
Старик глянул на меня и, странное дело, я впервые почувствовал силу другого человека. Силу не грубую, не враждебную - мягкую. Но при этом необычайную! Эта сила не пугала и не отталкивала, а наоборот - стало хорошо и легко на сердце.
Драка между тем продолжалась.
- О чем это они? - спросил старик, всё также внимательно глядя на Влада. – Разве есть закон, чтобы так убивать друг друга? За какие-такие слова? Кто хозяин их?
- Стоящие это слова. Жизнь наша и есть хозяин слов этих, -  ответил Влад.
А старик промолвил:
- Жизнь ваша - хозяин слов этих, или слова - хозяева жизни вашей?
- Да, слова эти - самые что ни на есть важные. Не быть в жизни чмошником - в этом закон и смысл жизни, - Влад, как мог, отстаивал  странные принципы.  - Это ребята чести. И за уважение к себе они и мордуют  друг друга. Уважать их будут обоих, но кому-то уважения достанется больше, а кому-то меньше. Всё зависит от того, кто из них сейчас другого победит.
Взгляд старика померк, стал обыденным. Он отвёл Влада в сторону и спросил:
- Разве это достойно уважения? В этом есть смысл?
Новая волна отвращения накатила на Влада.  Хотел было что-то ответить, но быстро об этом забыл.  Потому что, со стороны города подъехала машина, и из неё вышел невысокого роста мужчина с усиками.

Свинья везде грязь найдёт

-О! Работать не хотят, а силу девать некуда, - рассмеялся приезжий при виде драки.
- Как не хотят? Если нету её, работы, - возразила ему подвыпившая женщина.
- Работы везде навалом, - возразил мужчина.
- Где у нас в Койрыке работа? Нет её.
- Работа есть везде. Она прямо под ногами валяется. Только наклониться надо и взять. А вот наклониться-то как раз кое-что и мешает.
- Жалко молодых, - сказала женщина. - Молодые, здоровые, а вот так губят себя. Что же нужно, чтобы они не пили, а работали?
- Ну, давай спросим, вот у этого молодого, чуть тёпленького. Пусть скажет, что им надо?
- Что вам надо, чтобы вы не пили, а работали? - спрашивает женщина.
А я стою и молчу. Мне как-то в голову такие вопросы не приходили. Всё казалось естественным. Есть выпивка - пить надо! А работать, жениться, чтоб дети-семья, заботы непонятные, - зачем? Когда можно просто жить!
- Что молчишь? - спрашивает меня тётка.
- Да он серьёзно мыслить не умеет, - говорит тот, с усиками. - Не научили.
Тут он меня раздражать начал.
- Что, серьёзно мыслить не умеешь? – эта повторяет за ним, как попугай.
- Из них вообще никто думать не умеет, - опять повторил усатый.
А я им говорю:
- Вы серьёзный вопрос задайте, чтобы я серьёзно ответить мог.
Сказал и сам себе таким умным показался: «Здорово, думаю - обоим рот заткнул». Стою и свысока на них поглядываю: «Что – выкусили?» В этот момент кто-то как закричит:
- Шмурдяк кончается, что делать будем?
 Я этим обоим:
- Где шмурдяк достать, вот серьёзный вопрос.
Мужчина с усиками ухмыльнулся и сказал:
- Я же говорю, они серьёзно мыслить не умеют. Не научились.
Отошли они от меня. А я мальчишкой себя чувствую. Совсем рассердился на них. Сама, думаю, пьяная не меньше моего, а чего-то рассуждает. Чувствую, как злость закипает во мне. Пойду, разберусь. Пошёл, нашёл их. Стоят и о чём-то рассуждают.
- Что, соображаете, где шмурдяк достать?  
Повернулись они ко мне, а женщина зло так говорит:
- Не твоё дело, иди отсюда.
- А чего, - говорю, - в душу ко мне лезли, а?
- А у тебя она есть, душа? - спрашивает усатый.
- А у тебя? - говорю я.
Он опять ухмыльнулся, отвернулся от меня и встал боком, чувствую – презирает!
- Я, - говорит, - человек практичный...
- Какой? - спрашиваю.
- Практичный.
- Ну, так держи, - говорю, - кардан!
Ох, как мы там побутызились! Толпа вокруг собралась. Он орет:
- Дерьмо какое-то на меня руку подняло!
А я ему средний палец свой под нос:
- Вот ты кто, понял! - и хлещем друг друга.
Не помню, как успокоились. Но затошнило - так он мне по шарабану настучал. Сел на землю поодаль, сижу, смотрю, он ко мне идёт, а в руках свою рваную одежду несёт. Бросил в меня и кричит:
- Только посмей не купить мне такое же.
А я свою майку, им разорванную, снял, кинул в него и говорю:
- На, почини, чтобы целая была!
Он  развернулся и ушёл.
Больше не видел его. Потом, оказалось, он ездил по нашим местам, скупал орех. И с женщиной насчёт ореха договаривался.
Сижу, остываю. Уставился на средний свой палец, - вспоминаю слова старика о власти знаков. Кто, действительно, всё это придумывает и для чего?
Опять ко мне прежнее беспокойство вернулось. Будто я не доделываю чего-то, или делаю не то. А может, не делаю совсем.

Прозрение собутыльника

Отбросил я лохмотья этого усатого, глянул по сторонам, а на улице уже нет никого. Все куда-то ушли. Поднялся и пошёл искать своих. Уже как-то больше ничего не хотелось – ни выпивки, ни веселья, ничего. Иду, размышляю, прислушиваюсь к этому непонятному чувству. Холодновато становится, чувствую, мороз пробирает, дело-то уже к ночи. И где-то рядом – голоса, шум - гуляют. Человек стоит, подхожу, а это Кычык.
- Что стоишь? – говорю.
А он стоит и не отзывается, весь испуганный. И смотрит, не отрываясь, на дом, где гулянка.
- Эй, ты чего? - говорю, - Пошли туда.

- Мойрык, это ты? - кликуха такая моя. - Ты видел: две огромные черные собаки по крыльцу поднялись и в дом зашли, а дверь даже не открывалась?..
Я подумал - глюки у человека начались. А потом  вспомнил последние происшествия. Тоже смотрю на дом. А там – веселье полным ходом. Пошли, говорю, в дом, посмотрим, что там происходит.
- Нет, туда я не ногой.
- Пойдём, может, наша помощь нужна. Там же ребята свои.
Посмотрел он на меня и говорит:
- Нашел своих, там же алкаши. Свои всегда друг другу помогают, а алкаши только за чужой счёт и норовят жить. Тебе, когда помогли? Или ты сам кому помог – так, от чистого сердца?! Это ж враньё, что если пьёшь, то значит честный и благородный. На самом-то деле никогда алкаш честным  не был, и не будет.  
Он замолчал, потом тихо сказал:
- Нет, я этих собак видел, они там, и нет там никого, кому помогать надо, ничтожества одни там. Пьют-то почему, знаешь?
- Нет, - говорю.
- Потому что больше ни на что не годны.
- Но, ты же не такой.
А он на меня зло посмотрел и говорит:
- Такой. А ты разве другой? То-то же!

Кто тут правит бал

Захожу в дом, ищу этих собак. Нет вроде. Хотя Кычыку верить можно, - по правде видел, иначе бы шмурдяка  халявного не упустил. Значит, всё-таки они где-то здесь. Домик-то небольшой, из всей мебели кровать железная да стол кухонный, я под них заглянул – пусто.
И тут вижу: стоит передо мной девушка. До того красивая! А у меня видок  тот ещё был, она и прыснула.  А потом так красиво улыбнулась, подмигнула мне и опять захохотала. Я, чтобы совсем остолопом не выглядеть, тоже подмигнул, улыбнулся, рукой приветливо махнул, а сам подумал: «Куда уж мне до такой со своей-то мордой разбитой». Иду, высматриваю знакомых, чтобы спросить про собак, и раз - обо что-то запнулся. А это она свою длинную, стройную ножку в туфельке выставила и мне подножку поставила. Смотрит с прищуром. И говорит таким сладеньким голоском:
- Садись, - указала на стул рядом с собой. Хотел сказать: «Нет», а сам сажусь, ещё и думаю: «Никуда эти собаки не убегут». А она так расхохоталась, качнулась будто неловко и упала на меня, прямо на колени, и лежит так, её оголённые плечики вздрагивают от смеха. Потом повернулась ко мне лицом, посмотрела в глаза и спрашивает:
- Ну, что молчишь?
- А что говорить-то?
А она опять уронила головку мне на колени и касается щеками моего живота. Я только сказал:
- Смотри, замараешься об меня, - ведь же грязный был после драки, и майку выбросил. Она будто и не замечает.
- Не замараюсь, если сама  не захочу.
Подмигивает, хохочет, а я сижу как истукан, даже и не знаю, что делать. Тут она повернулась, легла спиной на мои колени, несколько секунд будто изучала, смотрела на меня, а потом говорит:
- Подари мне то, что у тебя на сердце.
А сама трётся щекой о мой голый бок, как кошка ластится, только что не мурлычет. У меня в такие минуты и с обыкновенными-то нашими девками язык деревенеет, а тут я вообще соображать перестал.
- А что, - говорю, - у меня на сердце?
 Она вдруг резко смех оборвала и говорит:
- Ну, подари.
- Чего?
- Просто, скажи: дарю.
- Чего «дарю»?
- Я тебе нравлюсь?
- Конечно, нравишься.
- И ты не можешь мне сделать подарок?
 - Да что я тебе подарю-то?
Она выпрямилась и так даже раздражённо говорит:
- Ну, скажи: «На, возьми!» Скажи так, - и смотрит.
А девка – красивая, ё-моё! Откуда только такая взялась?
Подумал, и мысль эта как пропечаталась в мозгу: откуда здесь такая красавица?
- Тебе что, сказать трудно: «На, возьми»? - а голосок такой нежный, певучий.
- Откуда только ты такая взялась?
Она посмотрела на меня будто огорчённо и отвернулась.  Потом встряхнула головкой, рассмеялась, ткнула в бок мужика кого-то, я уж точно и не помню, кто это был из местных. Он резко обернулся, кто это мол, посмел меня тронуть, но увидев эту кралю, весь растаял в улыбке. Она и говорит ему:
- Отдай мне своё сердце.
Тот целоваться полез, а сам говорит:
- На, возьми, возьми моё сердце, красавица.
И мне вдруг показалось, что у него из груди вышло что-то чёрное, как дым, вышло и ушло в девицу эту. У парня глаза остекленели, лицо - как мраморное стало, на пол шлёпнулся и сидит. Через минуты две оклемался. Сидит, смотрит по сторонам, понять не может, почему на полу. Да поднялся и пошёл дальше гулять.
Думал, может он меня про девку спросит – нет, не спросил.  А красавица эта  встала и такой походкой пошла, ну… вооще-е...
И только она с глаз моих скрылась, я снова соображать начал, зачем сюда пришёл. Вспомнил про собак, и с девкой они у меня как-то сразу увязались. Как ошпаренный подскочил: «Господи, думаю, неужто, сам  чёрт у меня сейчас на коленях лежал?»
А девицы-то не видно. Спрашиваю:
- Куда красавица делась?
- Увели твою красавицу! – смеются.

Не стал я ничего рассказывать, а только очень захотелось от её прикосновений отряхнуться. И, видать, очень смешно я со стороны выглядел, потому что опять надо мной алкаши смеяться стали:
- Ты что там за кренделя выписываешь?
 До сих пор не верится, что девка чёртом была. Это надо же так, а?! Да они с нашим братом такое закручивают, только держись. Так вот пропустил я их смех мимо ушей, но тут понял, наконец, что меня беспокоит. Кому-то смешным покажется или наивным, но мне вдруг ни с того ни с чего понять захотелось: «Что такое добро и что - зло?» Может, и не каждый человек об этом задумывается. Может, и не каждому надо. Я сам до пор не думал. Важнее шмурдяка ничего не было. Но только сейчас, понял - есть на свете зло, и живёт оно само по себе, независимо от человека. Зло – это самая настоящая сила, и подчиняет себе людей, имеет власть и законы. И ходит оно среди нас, людей и питается нашими душами и мыслями.
И добро есть.
Вот она  моя душевная боль в чём заключалась. И сам собой вопрос появился:  а я-то где? И понял я, что определяться надо здесь и сейчас, сию же секунду. Но вот же привычка  всей моей жизни – важное и срочное оставлять на потом. «Погодь, - сказал себе, – успеется это дело». Сейчас понимаю – мог бы и не успеть. Так вот, оставив это дело на потом, решил я выяснить - кто эти четверо, что на машине приехали? И собаки эти, и девка эта – это одно и то же, или как?
Но как понять? Их сначала надо найти.  Ладно, думаю, сердце подскажет. Как только подумал, так сразу почувствовал на себе взгляд, повернулся резко на него и встретился глазами с одним из этих четверых. Он, было, отвернулся, но я уже не терял его из виду. Иду к нему, а он, пьяный-пьяный, а как-то от меня уходит. Никак подойти не могу. Что-нибудь да мешает - то свои алкаши под ноги лезут, со всякими проблемами, то койрыканские, а он от меня быстро отходит. Наконец, надоело мне, полез к нему  напролом. Понял он, что от меня не отвязаться, смотрю, открыл дверь и вышел на улицу. Я быстро за ним.
Выхожу, а он стоит на крыльце, спиной ко мне, не оборачивается. Подхожу потихоньку сзади. А он как стоял, так и говорит, не оборачиваясь:
- Здорово он тебя зацепил, светлая крапинка в тебе появилась, никак не забивается.
То ли от голоса, то ли от него самого, но пахнуло на меня сыростью и какой-то тиной болотной, да ещё чем-то… Неживым, короче. Хотел спросить, о чём он тут болтает.   Да не успел - повернулся он ко мне - я даже от неожиданности закричал. Так перепугался.
…Семь лет назад пришлось мне утопленника из воды вытаскивать. Так сейчас на меня глядело лицо того утопленника. Пока я от страха орал, он спокойно вернулся  обратно в дом. Я пришёл в себя - и бежать. Бегу, а сам думаю: «Куда это я? Да,  какая разница, только от этого проклятого места подальше. Так ведь ребята мои там остались! А эти ведь с пьяными жуть, что могут натворить!»
Остановился: что делать? Вернулся назад, захожу, а этого «утопшего» нигде не видно. «Слава Богу, - думаю, – пропал, нет его здесь».
Ан, нет, стоит - на меня смотрит. А глаза - стеклянные… Как у чучела волка в музее. Но, понятное дело чучело, экспонат. А этот - ходит, разговаривает, и кто знает, что у него на уме. За такими глазами никакие мысли не видны, жизни нет.
Показываю на него пальцем и кричу:
- Это чёрт, ребята, чёрт!
А он ухмыльнулся и давай меня успокаивать:
- Ты что? Это же я. Не узнал, что ли?
Ребята меня схватили, усадили на стул, держат, успокаивают...
- Вы что?! - кричу во всю глотку. – Я только что его на улице видел!
А он меня по имени называет, беспокоится за меня, как будто:  
- Ребята, что-то неладное с ним творится? Никак белая горячка у него. Сейчас он в каждом чёрта видеть начнёт, а потом за ножи будет хвататься. Может, «скорую» вызвать?
Ребята кричат:
- Нет, не надо, сами разберёмся!
Вообще наш брат не любит ни с кем из посторонних связываться, особенно с врачами да с милицией. Вызови врачей -  обязательно милиция следом примчится.  Тут он говорит:
- Ну, сами смотрите. Только скажу вам, болен он. Сильно болен.
А парни ему верят и уже не знают, что со мной делать.
- Может, тогда хоть свяжем? - опять советует этот чёрт.
И тут меня такая злость взяла. Это же мне надо его ловить да вязать, а не ему меня! Выходит, он надо мной верх взял.
- Вы на его глаза посмотрите! - кричу.
А он говорит:
- А ты, милок, на свои посмотри.
А ребята, что - все пьяные, и в мои глаза таращатся, и в его.
И глаза у него уже другие, нормальные глаза. «Вот, чёрт», - думаю. А он говорит:
- Правильно думаешь. Глюки лечить надо. И если ты во мне видишь чёрта, то и я в тебе. Если я – твои глюки, то мне и лечить.
Раз - у него в руках две банки, полные шмурдяка.
- Нашёл, - говорит, - я способ, как от твоих и моих чертей избавиться. - Протягивает мне банку. - Давай выпьем, посмотрим, чьи крепче окажутся.
- Правильно я мыслю, а? - спрашивает у всей компании.
А народ развеселился: правильно, кричат, правильно.
 Он всё наседает:  
- Если я – чёрт, значит, глюки - это тоже чёрт. Это когда он внутри завёлся, свой, родной, ни на кого не похожий родился! Давай выпьем за него и обмоем. Свалюсь при этом я - делайте со мной что хотите. Свалишься ты – вязать никого не надо будет. Но, главное, - говорит, – может эта крапинка смоется, затрётся в сердце твоём. Уж больно она мешает.
И все довольны, хотя насчёт крапинки никто, конечно, ничего не понял. Ну, думаю, гад, и хитер же ты! После твоей банки шмурдяка мне одна дорога – на кладбище. Зато злость прошла. Я прямо чувствовал, как она от сердца уходила. Как будто что-то сползало с него. Стою,  к себе прислушиваюсь. Так легко и хорошо мне стало, что я даже, кажется, улыбнулся.
Никто из наших, конечно, этого не видел. А он-то – видит, и давай орать:
- Что, совесть свою совсем пропил?! Или с рождения такой?! Мало, что за мой счёт угостился, так меня же и чёртом обозвал. Я людей от чистого сердца угощаю, и я же выходит нехороший. И с каких это пор вы стали такими неблагодарными?
А я возьми да и скажи:
- Я свет видел, и ангела, и голос его слышал. Он говорил, что пьянство – это грех, а ты шмурдяк привёз, всех напоил - и хорошим прикидываешься.
Тут он замолчал. Смотрит куда-то мимо меня.  Хотел и я посмотреть да не решился. Но кого-то он точно видел. А потом отступил от меня шага на два, посмотрел на всех внимательно так, и говорит вкрадчивым голосом:
- Значит, свет, говоришь, видел? И не убий, не укради… Закон?
А потом, вдруг, позвал:
- Чиген!
Ну, ты Чигена знаешь, он только что из зоны вернулся.
Так вот, был там Чиген, только не вмешивался, просто сидел и наблюдал.  А этот кричит:
- Чиген, тут говорят, что твои две ходки - порожняк. Что твой авторитет ложен, и уважать тебя не за что. Не стоишь ты того.
Уголовник сразу насторожился и уставил на меня свои колючие глаза.
- Не говорил я такое про Чигена, - кричу, - и Чиген тут вовсе не причём.
А он усмехнулся и говорит:
 - Очень даже причём. Ты что, думаешь, меня права лишаешь? Нет. Ты вот этих ребят сейчас тёмными представил, и возвысился над ними, неуважение к нам проявил. Ты что, действительно не понял, или прикидываешься?!
- Врёшь, - говорю.
- А… испугался, - как-то протяжно произнёс он.-  Где же твоё достоинство а?.. И кто, скажи, живёт по твоему закону? Кто? Никому он никогда не был нужен и не будет! И каждый будет стремиться не быть чмошником и лохом, понял!
Смотрю я на ребят, а они - с ним. Не со мной, а с ним. Такая обида меня взяла! И таким я беспомощным себя увидел перед ним, перед его властью, что даже не удержался и заплакал. Можно было бы, конечно, с ним потягаться, да ребята все пьяные, ничего не хотят понимать. Кому тут что докажешь? А заплакал, так они на меня все с презрением смотреть стали.
А этот, как увидел, что плачу, подскочил ко мне, сунул свой средний палец мне под нос и кричит:
- Вот кто ты, передо мной, понял. Вот!
Что? – орёт, - в благородного решил поиграть, в человека чести? Чмошник!
Только вот меня его слова уже не колышут, не задевают, хоть и плачу. А этот ещё более раздражается:
- Поумничать решил – все грязь, а я такой чистенький да светленький?! Чигена решил унизить?! Да я за Чигена башку тебе оторву! Понял?
 Знал, он, чёрт, что слабая моя сторона – вот эти ребята. Не за себя же я там начал стараться и гадов на чистую воду выводить. Их спасал. А они-то все как раз на его стороне. Его закон тут правит. И надо ему было, чтобы я унижен был.
Всё думаю, выбираться пора, больше здесь делать нечего. Поднялся, чтобы уйти.
- Ну, давай, иди сюда…иди! Ты же крутой у нас, - это он подпрыгивает, делает вид, что драться собрался. Я повернулся к выходу, и вышло что-то странное. Как только этот переместился к Чигену, будто  вселился в него, но больше я его, чёрта, не видел... Чиген, как пружина на меня прыгнул, сбил с ног и давай пинать. Вдруг понял я - убивать будет.
И тут я старика давешнего увидел. Понимаешь, я от чигеновых ног руками закрываюсь, как могу, некогда по сторонам смотреть, а увидел. Не столько, кажется, глазами, сколько внутри своей головы. И увидел-то его не где-нибудь, а именно там,  среди этой пьяной толпы. Опять же - сам по себе он стоял, как тогда у остановки. И попросил я его о помощи.
Чиген меня бить перестал. Глянул я на него, а он бледный, глаза безумные, как-то качаясь, от меня потихоньку, пятится. Вроде ко мне порывается, а сам от меня отходит. И тут у Чигена кровь носом пошла. Повалился он на пол. Я медленно поднялся, весь в крови, грязный, и пошёл к выходу.

Другой дороги нет

И пока шёл, мне казалось, что старик всё ещё где-то рядом… Уже ночь стояла. Подхожу к остановке, будка её впереди виднеется. А в голове одна мысль: «Скорее домой. Подальше отсюда».
А из будки мне  навстречу – человек. Уступил я ему дорогу, прохожу мимо, даже не посмотрел. А он зовёт меня по имени. Кычык это был по голосу.
- Ты, что меня не узнаёшь? Подожди.… Вместе пойдём!
 Иду, не оборачиваясь. Такое состояние, что не хочу никого видеть.
- Я ж тебя ждал! Целых три часа мёрз, а ты меня подождать не можешь! - кричит. А я как заведённый - дальше. Так вот и поднялись мы с ним на перевал, что между нашими сёлами.
- Ты что, скотина неблагодарная, подождать не можешь? - плетётся он позади, и то ругается на меня, то грозится, а то умоляет. Спустились с перевала, и уже не далеко от речки вдруг холодом повеяло. Этот холод я и внутри почувствовал. Не по себе даже. Там, на крыльце такой же холод шёл от «утопленника» с мёртвыми глазами, но сейчас намного сильнее.  Смотрю, впереди какой-то всадник появился. В темноте непонятно, все чёрные. Но этот и в самом деле был чёрный. А Кычык сзади как закричит:
- Стой, подожди, смотри, кто впереди, подожди, вместе пройдем!
 А мне уже всё равно было, хоть кто пусть там будет - домой иду, и всё тут.
- Да стой же! - кричит Кычык. – Подожди, боюсь я его!
А потом, вдруг заплакал:
- За что же ты так со мной? Что я тебе плохого сделал, остановись, дождись меня!
…А я поравнялся со всадником, и он пропустил меня. И слышу чей-то голос:
- Тебе что было сказано?
И вдруг плеть хлестнула, и плач перешел на вой.
- Влад, прошу тебя,  вернись!
А я уже через речку перебрался. Первый раз Кычык меня по имени назвал - и то, как потом выяснилось, после смерти, и то под плетью, спасая себя…
 За речкой на меня навалилась страшная усталость. С ног падаю, хочу присесть, думаю, вздремну чуток и пойду дальше. Вдруг вижу впереди свет: может быть, машина едет. Нет, не машина. А свет к себе тянет. Я и пошёл на него. И будто сил прибавились. Так и шёл на свет, пока уже недалеко от посёлка старика своего не увидел – сияние от него исходило. Раньше я думал, так только в сказках бывает.
А что же такое сказки? Понимаешь, потом я узнал, что Кычыка на автобусной остановке, замёрзшим в будке нашли. Кто ж тогда за мною шёл и разговаривал? И кто меня подгонял, чтобы я не слушал, не остановился и не повернулся к нему?
 
Влад посмотрел на меня, и не столько ждал ответа, сколько, казалось мне, веры в свой рассказ. Но я, сбитый с толку, не знал, что и ответить… Я слышал, что все бомжи-алкаши уезжали в Койрык. Слышал о Кычыке, замёрзшем на автобусной остановке. И что Чигену не поздоровилось.
Но рассказанное Владом не умещалось в моём сознании. И он, поняв это, вернулся к печи, подкинул ещё поленьев и закрыл дверцу…
- Старик стоял и ждал меня. И мы пошли вместе. Он шёл, молча - и я шёл вместе с ним. Я был измотан и чувствовал в себе страшную усталость. И старик, я знаю, понимал меня. Мне казалось, я должен его о чём-то спросить. Но никак не мог понять, что именно. И тогда он просто сказал:
 - Мне больше ста лет. Всю жизнь я молился и стремился всей душой к Богу. Он услышал мои молитвы и вчера сошёл Свет с Неба. Раскрылась душа моя, и к силе души моей была дана сила Неба …
- Так это ангел? – перебил его я. - Ангел нас всех  до смерти перепугал?  Думали - крыша едет.  Так я скажу  всем, чтобы успокоились! Раз не по нашу душу это было.
А старец посмотрел внимательно и строго. Ответил:
- Обратной дороги у тебя нет. Твой выбор уже сделан. Осталось только укрепиться в этом.
Эти последние слова он произнёс с такой силой, что во мне появилась уверенность, душа стала тверда, но вскоре и уверенность эта прошла, и я опять стал самим собой, обычным. Видя мою неустойчивость, он сказал:
- Властны над тобой соблазны мира сего. Одолеть ты их должен сам, не одолеешь  - и отнимется у тебя то, что имеешь. А одолеешь - приумножится к тому, что имеешь и придёшь ко мне.
 Я почему-то рассеянно отвернулся, а когда снова обернулся к старику, то увидел только странный, слабый, угасающий свет, на том месте, где он ещё недавно стоял.
Я походил кругом, даже позвал его, Но его уже нигде не было. И тогда я пошёл домой. Три дня сидел дома, не зная, что делать, а позавчера эти четверо нашли меня. Они пришли во сне. Сначала я с ними боролся, а потом стали они меня одолевать, и тут я проснулся. Проснулся оттого, что старик будто позвал меня. Я слышал его голос отчётливо и ясно. Было ощущение, что я в своём домике не один. Включил свет и всю ночь не спал. А вчера, видя, что не сплю, они явились ко мне наяву. Я услышал стук снаружи – открыл дверь, а никого нет. Потом опять стук и опять - никого. Я вышел на крыльцо смотрю, какая-то свинья возле крыльца, я её отпихнул ногой и зашёл в дом, а когда зашёл, то подумал: откуда тут свинья? Вышел обратно, а никакой свиньи нет, возле крыльца стоит чёрный маленький конь. Меньше пони. Размером с овцу. Но какой у него был взгляд!..
Влад весь передёрнулся и даже побледнел.
- В них была человеческая мысль. Не помню, как заскочил в дом и думал лишь об одном: «Огня надо побольше… Огня!» Так и сидел всю ночь. И только  глаза закроются, так - вот они, четверо. Понял, что сегодняшнюю ночь не выдержу и прибежал к тебе. Гнались они за мной да не взяли.
Влад замолчал, к чему-то прислушиваясь:
 - Слышишь их? – шёпотом спросил он у меня. Я прислушался, но было тихо. Его бледный испуганный вид, прерывистое дыхание, шёпот - странным образом подействовали на меня, и его страх передался мне. Но потом я встряхнулся и постарался отогнать от себя прочь всякие мысли о чертях: «Человек действительно болен», - сказал я сам себе. Но ведь, какую складную историю рассказал - с реальными совпадениями последних нескольких дней. Это надо же, а!
- Чем же я могу тебе помочь? - спросил я. – В таких делах я ведь ничего не смыслю.
- Я попрошу тебя не поспать всего одну ночь, - сказал Влад. – Ты узнаешь всё, что надо будет делать, и поймёшь, когда. Сегодня мне надо выспаться. А потом я уйду. Я знаю куда.
Мы приготовили все свечи, что были в доме. Влад прилёг отдохнуть, а я зажёг свечу (при этом, не выключая электрический свет), взял книгу, сел рядом с Владом и стал читать. В какой-то момент я почувствовал холодок. Будто ветерок налетел на меня. Я подумал, что открылась дверь, и появился сквозняк, но дверь была заперта. И в этот момент Влад захрипел и забился. Я догадался, что нужно поднести свечу, схватил её и поднёс к Владу, и тут случилось странное – моя рука сама, будто управляемая кем-то, несколько раз совершила одно и то же движение, и Влад успокоился и заснул. Удивленный, я поддержал несколько минут свечу, а потом вернул её на место. Не стану говорить, какую фигуру рисовала моя рука, пусть это будет пока моей тайной. За ночь такие тревожные минуты были ещё не раз, и я просто, не знаю, как можно их объяснить.
Утром он ушёл. Ничего не было о нём известно до самой весны. Я справлялся у его родных, но и они тоже ничего не знали. Поговаривали, что он лежит в клинике для душевнобольных.
И вся эта невероятная история тоже стала забываться, а весной пришёл ко мне Влад. И это был уже совершенно другой человек. Не стало в нём прежней болезненной подозрительности. А при встрече даже вежливо поклонился, что было для него совершенно ново. Он также сел у печки - как сидел той осенью. Смотрел вокруг спокойным и чистым взглядом. Я бы сказал, что это был человек, уверенный, определившийся в жизни.
- Спасибо тебе за тот вечер. За помощь! Может, быть, потом я расскажу тебе всё.    А сейчас скажу лишь, что я увидел искрицу Света в сердце своем. Это маленькая, крохотная, меньше игольного кончика, точечка.  Я хочу, чтобы она зрела во мне и росла…
Влад говорил легко и свободно. Говорил, как человек освободившийся. Как человек, знающий, о чём твердит. Чтобы понять его, это надо было услышать. Его голос. Его речь. Почувствовать силу его убежденности и веры. Вскоре он встал, попрощался со мной и ушёл.
Но прежде чем закрылась за ним дверь, он остановился на пороге и сказал:
- Видишь ли, уж так получилось, что переступил я черту, и они, Добро и Зло, стали реальны для меня. Живут со мной. И иной дороги уже нет.
Он вышел. Уже много лет я ничего о нём не знаю. Но почему-то верю, что мы ещё встретимся, и, возможно, он расскажет ещё одну невероятную историю.