Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Надежда Усольцева. У войны и женское лицо

Рейтинг:   / 1
ПлохоОтлично 
Война всегда преследовала её. С самого сорок третьего, когда она увидела настоящий фронт. Видения войны мучительны. Она пыталась вытолкнуть из памяти этот безобразный образ, но ничего не получалось. Война приходила в её сны жутким окровавленным тру­пом солдата: без головы, без рук. Головы не было, но тем не менее она ясно видела и открытый чудовищный рот. Труп полз на неё, протягивая отсутствующие руки, и вот-вот готов был схватить её. 
«А-а-а!» – дико кричала она и просыпалась в холодном поту. «Доченька, опять он?» – подбегала встревоженная мать. «Да, мама, опять»,– всхлипывала Тамара, ну совсем как ребёнок. 
Мать прижимала её голову к своей груди. «Ты бы, дочка, сожгла все бумаги, – советовала, – глядишь, сги­нет эта нечисть…»
Вот тогда ещё, в первый послевоенный год, Тамара Павловна Го­ликова сожгла и военные фотографии, и все письма, и все остальное, так или иначе напоминающее о войне. Но от ужасов не избавилась. Они продолжали являться все в том же облике. 
Какие они, девчонки сороковых? Кем они были для войны и в войне и чем война была для них? Из наивных девчонок война создала этакий гибрид семнадцати-восемнадцатилетних девочек-женщин, взваливших на свои хрупкие плечи все ужасы и тяжести военного лихолетья. 
– Я вот так, бывало, поздно вечером выйду и начинаю на небе свою звёздочку искать, – рассказывала Тамара Павловна, – звёздочка-звёз­дочка, возьми, возьми мои мысли и маме передай, чтобы она знала о том, что я о ней сейчас думаю. Ведь в сказках это можно сделать... – Тамара Павловна улыбнулась: – Вот и судите, кто я тогда была: ребёнок или взрослая. 
Она рассказывала о своей фронтовой жизни эпизоды, которые и запомниться могут лишь в этом возрасте, на что взрослые-то и внима­ния не обратили бы. Эта детская наивность восприятия сопровождала её всю войну, а куда денешься от возраста. 
Ей до боли было жаль зря сорванных дынь, арбузов, винограда, которые ей совали солдаты в одной из станиц. «Зачем вы столько много срываете? – ахала она. – Ведь не съедите! Не обижайте хозяина...» «Ешь, кучерявая, – смеялись солдаты, – может, последний раз едим».  А она робко отрывала несколько виноградных ягод и отдавала кисть обратно: «Мне хватит...».
Она, деревенская девчонка, из семьи, где ничего лишнего не было, и на войне продолжала оставаться экономной, не падкой до чужого. Что таить, трофеев многие нахватали, чемоданами везли тряпки. А она всегда помнила наказ матери: «Чужого не бери. Увижу – руки отобью».
Потому так горько плакала над своей сгоревшей при бомбёжке ма­шиной. 
– Там и сорочка моя единственная осталась, и единственная пара белья, – вспоминает она. 
Конечно, можно рассказывать, как она свой грузовичок водила по дорогам, как выходила из окружения. Но куда более интересен внутренний мир тех девчонок, которые на войну попали всяк по-сво­ему: одни – добровольцами, другие – по официальному призыву, как и Тамара. 
– Я вообще понятия не имела, что такое война, писала брату на фронт и спрашивала: «А что такое война?» «Эх, сестрёнка, – отвечал тот, – это страшный ад, которого ты себе представить не можешь». 
Да, она не могла представить, что это такое, до тех самых пор, пока не увидела смерть. Даже тогда, когда впервые на передовую попала, она сразу ясно не ощутила, где она, что здесь происходит. «Вон тан­ки», – показывают ей солдаты. «Где, где?» – «Да вон же, посмотри в бинокль». 
– Смотрю, а по полю спичечные коробки едут. Всё было для меня открытием. Как-то увидела ствол пушки, похожий на лилию. «Что это?» – спрашиваю. – «А это прямое попадание...» «Вот, значит, что такое прямое попадание», – думаю. А однажды услышала, что рядом бой с власовцами прошёл. К комбату побежала: «Можно посмотреть, какие они?» – «Да какие, – смеется тот, – такие же, как и мы с тобой». А когда увидела сложенные штабелями трупы, бросилась в страхе обратно. Такие, да не такие.
Своими глазами она посмотрела на тех, кто Родину предал, и увидела в них страшное, жуткое человеческое отражение. 
Ведь не боялась же она видеть смерть своих солдат. Только плака­ла долго и безутешно после каждого боя. 
– Как-то в бой пошли шестьсот человек, а вернулись всего десять. Ох, как же я плакала! 
А первую смерть она увидела тогда, когда танковый бой впер­вые наблюдала. В кузов её машины принесли молодого раненого лейтенанта. 
– Он лежит, не шевелится, я испугалась, его обнимаю, плачу, це­лую: «Не умирай, миленький, не умирай». А мне кричат: «Воздух, воздух! Ложись!» А я только этот крик слышу, а смысл его не доходит. Я всё это­го лейтенанта глажу по лицу, уговариваю: «Ну, миленький, не умирай». А он уже мёртвый. 
Я бы сказала, что лицо у вой­ны всякое: и мужское, и женское, и детское. Это общее лицо горя всех людей. И таких девчонок, как Тамара, втянутых в водоворот пы­лающей и рвущейся земли, водоворот стонов, невосполнимых потерь. 
Их заедали вши, порой месяцами не мылись в бане. Пусть это гру­бо, но это было. И это было для женщин тяжелее стрельбы. 
Но самым страшным стало то, что многие из этих тысяч фронто­вых девчонок не стали матерями. 
Тамаре Павловне повезло. Она вернулась домой, робко, будто ты­сячелетие не была здесь, поднялась на ступеньки материнского крыль­ца, и только тогда её тревога оставила. На душе стало спокойно, она вдыхала аромат сухого дерева родительского рубленого дома, как му­зыку, слушала скрип ступенек и упивалась тишиной мирной улицы. Наконец-то она была дома! Дома! 
– Вот такого состояния никогда уже больше в жизни не испытыва­ла, – говорила Тамара Павловна.– И не было больше в душе такого вос­торга, который испытала в Праге, накануне Победы. Прага ликовала. Улицы стали узкими от скопившихся пражан. Женщины целовали на­ших солдат. Дети обнимали им ноги. А сколько было цветов! Я в своей жизни их столько не видела. Нас вели домой, давали одежду, кормили, оставляли ночевать. Вот сейчас некоторые стараются утверждать, что не было такого. А я сама это видела, видела эту радость, мне самой руки люди целовали. Было такое, было!
Восторг этот всю жизнь сохранялся в душе фронтовички. Она только в последние годы рассказывала о своем военном прошлом. Бы­вало, в музее, где она работала дежурной, сотрудники просили её: «Проведи, Тамара Павловна, экскурсию для школьников, расска­жи о войне». 
Соглашалась, рассказывала, чтобы знали, что такое война, чем она стала для людей, что это самое страшное, что может быть в жизни. Что это такая беда, которая до самой смерти не оставляет человека, про­шедшего войну, мучая память и терзая сердце.
Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.