В Россию. Записки беженки

Рейтинг:   / 21

Подробности

Категория: Публицистика

Автор: Лариса Чудинова

Просмотров: 6872

2009 год, Выпуск № 5

Город Майли-Сай

Город в горном тупике, где я прожила почти сорок лет, маленький и необычный. Он был построен в первые послевоенные годы руками пленных немцев на базе урановых рудников и обогатительной фабрики. Когда я приехала сюда после института в 1967-ом году, урановые производства уже начали свертывать, режим «закрытого» города отменили, только на въезде в город ещё долго оставался шлагбаум. Здесь шла стройка большого электролампового завода, а в зданиях обогатительной фабрики начал работать завод «Изолит», выпускающий электроизоляционные материалы.

До 90-х годов город Майли-Сай очень отличался от остальных городов юга Киргизии. Он был чище, благоустроеннее, лучше снабжался, и в нем почти не было киргизов. Магазины, школы, почтовые отделения, телеграф, дом быта, ателье, стадион с трибунами, плавательный бассейн с вышкой, гостиница, бани, мясокомбинат, оранжерея, дворец культуры, медучилище, завод железобетонных изделий, большая больница с полным набором лечебных отделений и станцией переливания крови – все это было создано при богатом градообразующем руднике и функционировало многие годы.

В горах за городом в живописном местечке среди мощных стволов грецкого ореха располагался пионерский лагерь «Горный», там несколько раз отдыхали мои дети. В другом месте, поближе, находился профилакторий лампового завода, там дважды отдыхала я.

В окрестных отрогах гор росло много боярышника, - с крупными желтыми и мелкими красными ягодами. На безжизненных безводных склонах, на небольшой высоте, росли приземистые фисташковые деревья с причудливо изогнутыми ветвями. Они были разбросаны на расстоянии друг от друга, держались поодиночке и Бог знает как добывали себе воду. Говорили, что их корни уходят в глубину на 30 метров и что масло из их орешков применяют в космической технике.

В ближнем ущелье, по Бедре-Саю, группами расселилась миндалевая роща. Большинство растений давали горькие плоды, но встречались и со сладким миндалем. Кстати грецкий орех, как правило, тоже не рос в одиночку.

По весне на горных лужайках собирали грибы – маслята, сморчки, шампиньоны, подбоярышники и синеножки, последние очень вкусные, не знаю их научного названия.

Жители города, набив сумки провизией, шли или ехали в горы отдыхать, особенно весной и осенью. Летом надо было идти дальше и выше – туда, где трава не выгорала под солнцем. Отдых в горах хорошо восстанавливал силы, но из-за возраста и жизненных забот не всем был доступен. Красивые места были всем известны, если уж преодолеешь подъемы и выберешься туда и, такие виды откроются – не налюбуешься. Жаль, что не было тогда легких видеокамер.

Мои сын и дочь запомнили наши семейные поездки в ущелье Бедре-Сай на «инвалидке». Муж приобрел такую двухместную машинку; на единственном сиденье рядом с водителем как-то помещалась я с двумя детьми. Выехав за город на горную дорогу, мы пересаживали детей на крышу машины, на багажник, и так ехали. Детям это нравилось.

Детсад и школа располагались совсем рядом с нашим домом, это было удобно. Когда дети учились в школе, я еще раз убедилась, что в нашей маньковской школе 50-х годов учили качественнее. Однако, майлисайские учителя были несравненно лучше, чем их коллеги из киргизских сел. Я поражалась невежеству студентов техникума, приехавших из глубинки. Многие не знали даже формулы воды, но уверяли, что по химии в школе имели пятерки. В местном техникуме я преподавала химию по совместительству с работой на заводе.

Необычно было общество, жившее в городе. Здесь жили несколько наций, общаясь, но не смешиваясь друг с другом – русские, украинцы, крымские татары и немцы. Немцев было не меньше, чем русских. Ещё здесь жили азербайджанцы, а на городском рынке мне показали настоящую француженку по фамилии Додэ – маленькую старушку в шляпке, красиво и не по-советски одетую.

Все они приехали сюда не добровольно, до недавнего времени находились под официальным надзором и не могли выезжать за пределы города без разрешения. Мне объясняли, что русские и украинцы – «шестилетники», т.е. получившие шесть лет за то, что были в плену или за антисоветские разговоры; немцы – военнопленные или трудармейцы, крымские татары-переселенцы. Киргизов поначалу вовсе не было, их перед строительством рудников переместили в Ленинский район, на равнину. После закрытия урановых производств мало – помалу и они стали занимать окрестные горы и ущелья.

Никаких межнациональных конфликтов не происходило, однако и татары, и немцы держались обособленно. В семье, у себя дома они сохраняли свою культуру, национальный уклад и язык. В любых ситуациях, гласно и негласно, немцы поддерживали немцев, татары – татар. У русских такой взаимной поддержки не было.

Крымские татары строили себе добротные дома, держали огороды и неустанно трудились в своем хозяйстве. Овощи у них родились на славу, особенно баклажаны и болгарский перец. А как они умели солить баклажаны и недозрелые помидоры – вкуснее не бывает! Мне нравился и своеобразный юмор. Вот один татарский анекдот:

Нанялся татарин, не знающий ни слова по-русски, на работу к русскому хозяину. Отработал первый день, вечером соседи – татары спрашивают: «Ну как русский хозяин, как же ты с ним объяснялся?». Он отвечает: «Все хорошо. Хозяин меня по плечу похлопал, «…твою мать» сказал. Наверно, похвалил!».

Немцы меньше занимались огородами и больше жили в обустроенных квартирах, а не в собственных домах, держали свиней и делали из свинины колбасы, рулеты, сальтисоны и сало в разных видах. Домашним хозяйством заправляли пожилые немки – мамы, бабушки. Многие из них не работали, и потому плохо и со смешным акцентом говорили по русски. Зато в семье царили чистота, порядок, экономия и немецкий язык. Власть и авторитет этих бабушек в семье были непререкаемы. Пережив войну, голод, гонения, они создавали в доме запасы вещей и многомесячные запасы продуктов – на всякий случай. Немцы работали в основном в РСУ (строительном участке), немки – продавщицами в магазинах. Старые немцы говорили: «Наш немес не турак, всё снает, скасать не мошет». Русские сделали из этой фразы дразнилку, но немцев всегда уважали. Двухэтажные кирпичные дома, построенные немцами, простояли 60 лет и, пожалуй, ещё столько простоят без ремонта.

Была у меня возможность породниться с немцами, но Гитлер помешал. На вечерней прогулке мой немецкий ухажер вдруг сказал: «Ты думаешь, Гитлер дурак был?». Я ответила резко: «Гитлер был враг моего народа и значит – мой личный враг!». Ну, и расстались вскоре. Он женился на другой, тоже русской, видно не такой рьяной патриотке. Его звали Альберт Гепперле. А я вышла за украинца.

Русские-шестилетники тоже усердно занимались личным хозяйством, заводили сады, огороды, держали кур и свиней; если жили в квартирах, то для хозяйства огораживали участки на ближних склонах гор и строили там дачки. До 80-х годов разрешений на такое строительство никто не брал, да и после – немногие.

Как-то мы с мужем были в гостях у его знакомого деда Голениченко. Этот дед построил дом на берегу речушки Бедре-Сай. Заходишь в калитку – открывается рай земной! Зелень, цветы, виноградник, небольшой бассейн и всюду чистота. Куры и домашняя скотина на заднем дворе, отгороженном так, что его не видно. Всё устроено разумно и красиво. Гораздо больше я видела дворов, где куры, а то и скотина на общем с людьми дворе, и уже совсем другое впечатление.

В разговорах – татары, русские, и особенно немцы были очень осторожны – побаивались новых и малознакомых людей, а может, тайных ушей, которых в таком городе было не мало. По студенческой привычке я поначалу смело говорила обо всем и не могла понять реакцию собеседников – кто посмотрит в глаза, изучающее, и промолчит, кто по - улыбается, как над чем-то потешным, но разговора не поддержит.

В моей лаборатории тоже был смешанный состав: русские, немки и крымские татарки. Старшими лаборантками были Нина Адольфовна Бор – в электрофизической лаборатории и Ульвие Асановна Халилова – в химической. На этих женщин всегда можно было положиться.

И в нашем маленьком коллективе, как и во всем городе, наблюдалась взаимная поддержка между крымскими татарками, то же и между немками. Русские же врозь, как горох. Впрочем, межнациональной неприязни, как нынче говорят – ксенофобии – не существовало. Однако, когда дочь Ульвие Асановны, учась в Томске, вышла замуж за русского, Ульвие переживала как трагедию и долго не могла простить дочери это «отступничества» от нации, хотя зять был прекрасный.

Немцы спокойнее роднились с русскими, русско-немецких семей образовалось немало.

Приезжих поражало изобилие товаров в магазинах Майли-Сая. Импортная обувь и одежда, гречка, сгущенка, разные колбасы – с местного мясокомбината, сыры, творог, сметана и кефир – из соседнего города Кочкор-Аты, с молочного комбината. С годами это изобилие все более иссякало, при Горбачеве снабжение уже было, как везде, т.е. неважное, и ходовые товары – по талонам. А после объявления независимости Киргизии исчезли местные колбасы, на мясокомбинате забивали скотину только для её владельцев, сметана исчезла с прилавков на много лет, колбасу, сыр и творог завозили издалека, неизвестно где и когда произведенные, несвежие и невкусные. Взамен минувшего изобилия народ получил сначала перестройку и «гласность», потом «независимость», «демократию» и членство в ВТО.

В общем, до 90-х годов в городе Майли-Сае был порядок. Городские автобусы ходили по графику, с интервалом в 10 минут. Выезжая в ближайшие города и поселки Киргизии, майлисайцы видели бедные магазины с низкосортным товаром, грязные улицы, автобусы, заполненные громко галдящими киргизками, норовящими усесться тебе на колени вместе со своими узлами. Из этих поездок люди стремились поскорей вернуться в чистый благоустроенный Майли-Сай. Все знали, что в городе повышенная радиация, но ведь она не ощущалась, а бытовые преимущества были налицо. Средний век жителей города был недолог, но люди в это не вникали, да и где было искать лучшего? Там лучше, где нас нет.

Информация об уровне радиации находилась под запретом даже в годы «гласности». Если кто-то сумеет раздобыть прибор и начнет замерять радиацию, его вызывали в КГБ и доходчиво объяснялись с ним.

Рассказывали, как ехавшая в Майли-Сай группа японцев за 20 километров до города повернула назад. У них были индивидуальные дозиметры.

А мы жили в нашем городе, люди разных наций, как добрые соседи, делясь житейскими и кулинарными советами, работали, родили и вырастили своих детей, по праздникам собирались за столом с друзьями и сослуживцами. Жили неплохо, но увы, дожились до «перестройки», до «независимости», до «демократии» и даже до «революции». Но это уже, как говорится, совсем другая история.