Стремились память до конца убить

Рейтинг:   / 1

ПлохоОтлично 

Подробности

Категория: Публицистика

Автор: Валерий Власов

Просмотров: 5136

2010 год, Выпуск № 4

Усердно перекапываю были,
А может быть, тогда ответы были?
Давид Самойлов

 

Человеческая память дырява, как решето:
на крутых поворотах истории она бесследно
процеживает не только давнее, но и
вчерашний день.
Михаил Осоргин

 

Наше, даже сравнительно недавнее прошлое, еще не преодолено и толком не осмыслено, так как между его естественным тысячелетним периодом и современной жизнью образовалась достаточно широкая пропасть, в которую угодило, как минимум, три – четыре поколения россиян. С исторической точки зрения этот провал небольшой, но для живущих людей оказался достаточным, чтобы с учетом «характера» и методов управления, существовавших в этот период, можно было изменить не только государственные институты власти, но и человеческое сознание, поведенческие понятия и саму память о недалеком прошлом – нашей Старой России.

Забвение истории и её уроков может легко привести к её повторению, так как «родимые пятна» народа, являясь его сутью, его ЭГО, не могут исчезать бесследно. Покорность русского народа верховному правителю существует издревле, в чем во многом и заключалась укорененность и стабильность русской Империи. У русского народа всегда было древнее умение иметь царя. Однако, и цари по этому же принципу старались соответствовать требованиям времени, и их целые штаты умнейших дьяков и грамотнейших людей страны готовили к сложнейшей государственной службе, в основе которой было процветание территорий, свободные ремесла и производства, защита рубежей, свобода всех религий и здоровье народа. Фактически между царями и народом существовал договор на царствие – с одной стороны, и несение всего спектра гражданских обязанностей – с другой. И это продолжалось веками, а Россия в это время развивалась своим естественным путем, надеясь и опираясь на миллионы стремлений, желаний и поиск очень разных русских людей, далеко не ангелов, но стержень природный в душе имеющих.

Доверие народа к своим правителям есть признак его веры в себя, в свои нравственные силы. И цари русские были плоть от православной русской плоти, выросшие среди русской природы, в её климате и хорошо представляющие, каким буйным, но и покорным, самонравным и отходчивым, этим народом-стихией им предстоит управлять.

Александр II, будучи еще ребенком 7 лет, узнав о предстоящем воцарении на престол своего отца, Николая I, горько заплакал, предчувствуя всю ответственность и сложность этого шага и задач, которые ждут и его впереди.

При большевиках всё это было сломано; им для мировой революции не нужны были самостоятельные и добротные мужики, им был нужен человеческий суррогат, который мог бы быть добровольно положен в фундамент Мировой Республики Советов.

Но есть уверенность, что феномен гипертрофированной любви к вождю произошел не из глубинной русскости, которая всегда тяготела к жертвенности и готовности принести себя на алтарь общего дела.

Например, в Англии правителя, даже слегка похожего на Сталина, не могло быть в принципе. Там его «берут» на власть для решения самых необходимых на данный момент задач. По этому же принципу в Древней Руси выбирали князей, а не справившихся с заданием заменяли новыми. Но, татаро-монголы смогли за 200 лет правления изменить менталитет русичей. В Англии после II-й Мировой войны великий консерватор Уинстон Черчилль, несмотря на его громадные заслуги в войне, был заменен на лейбориста Этли, так как англичане посчитали, что в мирное время «крутой» правитель не нужен: методы управления в военное время и в мирное разные.

Поэтому вызывает сожаление нетерпение наших сегодняшних руководителей в необходимости срочного внесения изменений в Конституцию по удлинению сроков своего правления. А прошло-то всего 15 лет! (Хотя бы сто). И уже тянет менять основной документ страны. И при этом абсолютно уверены в своем далеко не очевидном и противоречивом решении. А то, что власть должна сменяться чаще, чтобы глаз не замылился и тонус не исчез, так это всему миру известно. И у народа, при этом, увеличивается возможность хоть перед выборами иногда принудить власть выполнить свои «кровные» повседневные обязанности. Однако, несменяемость – это наркотик для власти и большой соблазн. Как сладко нести бремя громадной ответственности исключительно на своих собственных плечах!

Сейчас постепенно в сознании народа меняется и представление о дореволюционной России, как отсталой стране и тюрьме народов, широко пропагандируемое большевиками («царь, да Сибирь, да Ермак, да тюрьма»). Наоборот, вырисовывается образ благополучной, спокойной и уверенной в своей конечной цели страны, поступательное движение которой было прервано нашим мятущимся «авангардом», заставившим неопытную Россию свернуть с её естественного пути в исторический тупик.

Каким-то необъяснимым, мистическим приемом большевикам удалось весь духовный и материальный капитал, созданный Россией в эпоху, начиная с великого Петра и в течение всего лишь двух столетий (но каких!), вознесших её «на страшную высоту Парнаса», направить не в сторону общемирового развития, а на разрушение всего созданного уклада жизни большого народа, плотно и доброжелательно облепленного более мелкими племенами, доверившими ему свою судьбу и долю.

В конце XIX века Россия вошла в мировые культурные лидеры. И это были не единичные всполохи, а большое культурное зарево, включающее в себя: великую русскую литературу, ярчайшую гражданскую живопись, могучую жизнеутверждающую музыку, блистательный и народный по духу театр, умное и удобное для жизни градостроительство, грандиозные общественные организации типа Земства с широкой кооперацией различных сельскохозяйственных обществ, развитый транспорт, особенно речной, современные кредитные и финансовые структуры и твердую валюту – золотой рубль. И сам народ постепенно раскрепощался, как в духовном, так и политическом отношении.

Особенно бурно развивалось искусство, культурные слои общества искали новые пути самовыражения. «Золотой век» России естественно перешёл в её «серебрянный век», долго затем (после революции) угасающий уже за пределами своего Отечества, но не ставший от этого менее величественным.

Тогда наша нация от успехов немного захмелела, многим думалось, что возможности человека и общества безграничны. Даже великие свершения воспринимались уже, как обыденность. Соловьев Сергей Михайлович, русский историк, отец великого мыслителя Владимира Соловьева, издает 30-томную «Историю России с древнейших времен» в течение 30 лет. Каждый год – том! Даль Владимир Иванович (он же писатель – псевдоним «Казак Луганский») помимо всех других заслуг издает сборник народной мудрости «Пословицы русского народа» и главный труд своей жизни, эти «египетские пирамиды» русского упорства, благородства и духа – «Толковый словарь живого великорусского языка», за который удостаивается всего лишь звания почетного академика СПБАН. А о Менделееве Дмитрии Ивановиче, профессоре химии СПб Университета и директоре «Главной палаты мер и весов» стоит ли вообще говорить, если он свой «Периодический закон химических элементов» - один из основных законов естествознания, открыл, как говорит предание, во сне. Тут-то какие заслуги, так каждый может!

Казалось, что человечество ждет счастливая жизнь на «зеленых лугах социализма» («человек создан для счастья, как птица для полета»), а всё, что уже создано до этого скоропалительно записывалось в реакционно отсталое, которое совсем и не жалко, ибо несомненно и весьма скоро будет создано более новое, ещё неведомое миру. Футуристов, например, раздражало даже равнодушие природы к революции: они ополчились на небо, называя его трупом, звезды – гнилой сыпью, а всё старое искусство – реалистической жвачкой. Ничего из прошлого не надо брать на корабль современности, даже Пушкина. И это в забитой, отсталой стране?

Это время и его дух напоминают глупую расправу несмышленых мальчишек над прекрасной рябиной из-за горстки ягод, тут же брошенных по недозрелости. Из-за любви к иллюзорному последствию уничтожалась жизнеспособная причина.

Россию не обошло ни одно из новейших течений, в массе рождаемых в то время в Европе. Существовавшие у нас XIX в. и декадентство – тоска по духовной свободе с её трагическими предчувствиями, и нигилизм – этот антиэстетизм, а чаще элитарное хулиганство, поощряемое нарождающимся индивидуализмом, и породили в начале XX века бесчисленную поросль модернаот абстракционизма до экспрессионизма.

И много чего ещё кружило голову русской интеллигенции. Тогдашнее искусство в большинстве своем – столичное, снимало все существующие условности, выпускало «слово на свободу», литературу уподобляло «потоку сознания», объявляло смерть старому роману и рождение «нового», приветствовало «драму абсурда». Искусство уже готово было выйти на баррикады в борьбе с чем угодно наподобие «Свободы» Делакруа с обнаженной грудью, как символом грядущей «всепобеждающей плоти». Готовящиеся в истории общественные сдвиги всегда пророчески намечаются в искусстве, когда в «кругах отвлеченной мысли» (культурной элите) забывают о чувстве долга, ответственности и, просто, о самосохранении.

«Серебряный век», возможно и не такой патриотичный, как «Золотой век», но не менее талантлив, при этом, более затейлив и разнообразен, шёл вслед за лирикой, живописью и музыкой, опираясь на Чайковского, Репина, Островского и великих русских меценатов, сочетавших отличный художественный вкус с высокой гражданственностью, таких как Третьяков Павел Михайлович, Мамонтов Савва Иванович, Морозов Савва Тимофеевич. Например, в усадьбе Мамонтова, потомственного купца и владельца канительной фабрики «Абрамцево», бывали почти все великие русские художники, здесь была открыта первая частная опера. Мамонтов вместе со Станиславским (Костей Алексеевым) стоял у истоков создания МХАТ. Здесь в «Абрамцево» произошло знакомство Станиславского с Немировичем-Данченко, который, в свою очередь, привлек в МХАТ Чехова, образовав тем самым тот счастливый союз сподвижников, который прославил Россию, да и славит её до сих пор, а МХАТ в результате этого заговорил Чеховским «человеческим» языком.

17 января 1904 года в день рождения Чехова триумфально прошла премьера «Вишневого сада», где присутствовала вся культурная элита: Рахманинов, Репин, Белый, Шаляпин, а фактически это было прощание Чехова с театром. Как показала жизнь, Чехов оказался глубже и значительнее «серебряного века», громко провозгласившего намерение «садить новый сад». Чехов же с русским народом напоминал, что посадить – это ещё не самое главное, надо его ещё и выходить, не только сулить кущи небесные, но и работать , в том числе, и рутинную работу. Поэтому-то в конце спектакля все уезжают в своё «светлое будущее», а Фирса … забывают.

В музыке наиболее ярко «серебряный век» отразил Николай Скрябин, который так же мечтал переделать мир и освободить человека, но уже музыкой. Его «Божественная поэма», «Поэма экстаза», «Прометей» точно отразили это демоническое время. Он и сам был, как демон-прометей. Он сжёг себя и умер в 43 года. Люди жили по какой-то другой, совершенно невероятной духовной шкале. Отсталостью здесь и не пахнет!

Говоря о «серебряном веке», нельзя не сказать о большой прослойке того времени, о русской адвокатуре, игравшей в обществе очень большое значение. Вспомним лишь речи знаменитых в то время «присяжных поверенных», способных осудить не только невиновных, но и оправдать явных террористов, подтверждая девиз того времени, что любое дело надо превращать в искусство. Русская адвокатура, разочаровавшись в возможностях сделать что-то реально-полезное в тогдашнем судопроизводстве (вспомним, как Л.Н.Толстой развенчал всю судебную систему страны в великом своем произведении «Воскресение»), в канун революции 1905 года весь свой пыл обрушила на самодержавие, где успехи её оказались более существенными: она помогла социал-демократам и прочим радикалам произвести смену легитимного строя бесправными методами на диктатуру кучки «новых» якобинцев. Кстати, они (якобинцы) тоже перед захватом власти (1793 год) основали благозвучный «Комитет общественного спасения». Однако, всё закончилось также террором.

В роковые моменты истории человечество, как правило, всегда проигрывает радикализму. Во всяком гуманизме есть элемент слабости, который связан с его презрением к фанатизму, с его терпимостью, с его любовью к сомнению, короче – с его природной добротой, что и может при случае оказаться роковым.

Если отбросить «красную и белую» армии, как исполнительные органы, а оставить лишь моральные сущности двух столкнувшихся в революцию ипостасей – вождей левоинтеллигентской кружковщины (В.Ленин) и русского земства в широком национальном понятии (П.Струве), то это и был тот разлом, разделивший народ на две части. И пять лет полыхала Гражданская война, так и не доказав явно чью-то правду, ибо военное одоление – это не убеждение. А после жестокой открытой схватки двух половин одного и того же народа ещё долго продолжалась «холодная» Гражданская, пока не перегорели целые поколения, зараженные большевистской ненавистью. И можно лишь предполагать о том, что если бы Россия пошла по исконно ей предназначенному пути?

Этот период характерен также массовым увлечением греческой (элинской) культурой, культом спорта, атлетики, красотой человеческого тела. Именно в это время русский ученый в области античной истории, член-корреспондент Петербургской АН, Цветаев Иван Владимирович (отец знаменитой поэтессы) скомплектовал уникальное и довольно полное собрание копий большинства знаменитейших древнегреческих и римских скульптур, на основе которого и был создан в Москве (1912 г.) Музей изящных искусств (современный Музей Изобразительных искусств им. А.С.Пушкина). У публики, особенно у её прекрасной половины, существовал и культ красивых и хорошеньких мужчин. Символом мужской красоты и тогдашним всеобщим кумиром женщин, как в Европе, так и в России, безоговорочно считался французский киноактер миниатюрный и божественный Макс Линдер, снявшийся в популярных в то время фильмах – «Чемпион по боксу» и «Макс тореадор».

В это время в России очень популярным было учение Ницше, как известно, отличающееся крайней смелостью мысли, а его идеалом считалась сильная своей волей духовная личность, которой позволено всё, независимо от общепринятых и установившихся понятий добра и зла. Отвергались христианские морали и всё, что вытекает из слабости человека, а хорошо лишь то, что возвышает чувство красоты и духовной мощи в человеке. Ницше повлиял не только на искусство, и не только в России, он убедил мир, что преобладание зла способствует развитию и торжеству жизни.

Существует притча, что, когда ему шел 21-й год, он после осмотра Кёльна по чистой случайности и недосмотру своего сопровождающего (зловещей фигуре судьбы) вместо ресторана был заведён в публичный дом. И вот этот нежный и чистый юноша, олицетворение мысли и духа, благочестия и скромности, был оглушен видом обступивших странных созданий в легких нарядах и с жадно устремленными на него глазами. Но он заставляет их расступиться, ибо он увидел в глубине этого вертепа свою «единственную»-рояль, идет к нему, ударяет по клавишам, к нему возвращается самообладание, и он спасается бегством. Но лишь позже он догадывается, какое впечатление этот роковой случай произвел на него и сыграл глупую шутку со всем человечеством.

А русские барышни вместо чтения любовных романов читают философов и презирают своих отцов, этих отсталых «мещан», помешавшихся на коммерции и кооперации.

А кооперация в России легла очень «легко» на сердце русского человека. Она помогла ему в его устремленности осваивать новые земли и виды труда, совершать работы, недоступные силам отдельного лица, одновременно одухотворяя всё это гуманизмом, благородством и близким его сердцу чувством коллектива.

Кооперация широко развивалась в конце XIX в., а начальные его очаги можно увидеть в местах ссылки опальных дворян. Так, первый артельный молочный завод был создан декабристами Беляевым, братьями Крюковыми и Мозгалевским в моем родном Минусинске в 1836 году. Им принадлежало и молочное стадо, которое паслось на заливных Енисейских лугах. Товарищество снабжало молоком и молочными продуктами рабочих местных золотых приисков. У российских кооператоров в 1912 г. был даже свой гимн. Вот несколько его строк:

«Наш светел путь
И думы наши честны,
И чист наш благородный труд!»

Революционного радикализма можно было ждать от Блока и Белого, но «какой белены объелся» Брюсов, выросший в благонравной купеческой семье. Вот, что он пишет, имея в виду весь дореволюционный строй российской жизни: «Его я ненавижу, ненавижу и презираю. Лучшие мои мечты о днях, когда всё это будет сокрушено. О, как весело возьмусь я за топор, чтобы громить хоть собственный дом, буду жечь и свои собственные книги». Это уже из области медицины, мистика разрушения, футуризм страстей и при том находящие в этом элементы творчества и созидания! Как тут большевикам не брать было власть!

Молодое поколение, воспитанное на неистовых статьях пламенного Виссариона и других глашатаев свободы, смотрело даже на успешные и самоотверженные дела свои отцов, как на поддельное и фальшивое добро (не по «правилам» заработанное), желая отрицанием, как огнем, выжечь и истребить существующее зло, не различая при этом его неразрывную слитность с тем, что несомненно требовало, как минимум, пощады. Вот тогда и был заложен стиль нашей полемики: «Вы меня никогда не переубедите!» А фактически стиль обсуждения зачастую важнее самого обсуждения.

Философия и Шопенгауэра и Ницше, эта философия на грани сумасшествия, весьма влияла на русские умы, чем был очень обеспокоен Л.Н.Толстой. Они заразили русское общество безнадежным чувством одиночества и отчаянной тоской о «сюрреалистическом» будущем. Индивидуальность в семьях была раскрепощена до неприличия. Бальмонт два раза пытался покончить с жизнью. Даже такой, казалось бы, прочно стоящий на ногах предприниматель и заказчик «нетленных творений», меценат и ценитель искусства (от Бога!), друг Горького, Савва Морозов, был подвергнут русской чуме – смены веков – тоске по «бесконечности», этой бездне, приоткрытой Ницше. Даже он, находящийся в самой сердцевине русской интеллектуальной жизни, проводившем ночи в разговорах «за жизнь и искусство» с самим Максимом Горьким, ведший активную общественную жизнь, помогавший старообрядцам перебираться в Америку (подальше от греха), а большевикам готовить этот самый великий грех ХХ века, решил рассчитаться с жизнью в 43 года в 1905 г. на берегу Средиземного моря. Легко в России богатеть, но жить трудно. Известен случай, когда после концерта знаменитого скрипача–виртуоза, исполнителя сочинений Паганини чеха Яна Кубелика один студент в Одессе в экстазе от его игры застрелился. Кубелик прислал венок на похороны.

Общество смотрело на борьбу террористов с самодержавием, как на любительский спектакль (уже тогда жизнь человека стоила очень мало), а один фабрикант говорил: «Черт её знает, может быть, нужна и революция!»

Чего-то не хватало тогда русским людям до полного счастья. У многих из них годы спустя будет время обдумать свою жизнь, свое «бывшее и несбывшееся» на многочисленных этапах и в ГУЛАГе. Жить и думать одновременно не можем.

Но зато, сколько было написано доброго и сыновнего о России в зарубежье. Это сплошная щемящая тоска о безвозвратной потере безмятежного детства – этого патриархального рая с колокольным благовестом, с трудовой деревенской жизнью, с почти Евангельскими пейзажами, с березками у балкона и стуком молотилки за прудом. Того старого уклада жизни, да и того народа, как стихии, уже не будет.

Будет что-то другое, но какою-то своею таинственною красотою жизнь оскудеет, возможно изменится и то русское чувство природы, то утонченное её осязание, благотворно влияющее на всё русское искусство, и чего давно нет у современных европейцев.

А великий певец русской природы Иван Бунин покинутую Россию вспоминает несколько с другой стороны: «Слишком хорошо жили. А как пили! А как ели! И какие были либералы! Помяните моё слово, это добром не кончится!» Это надо бы помнить и нашей элите.

И хотя в это время в России уже зарождалось новое могучее богословие в лице великих православных богоискателей и русских провидцев (Трубецкой, Булгаков, Бердяев, Мережковский и др.), основанное на учении «всеединства» В.Соловьева и философии «общего дела» Н.Федорова, эта великая и всех примиряющая русская мысль, но она не смогла, а скорее не успела убедить, или переубедить не вовремя разгулявшуюся, ещё духовно не окрепшую нашу нацию («бедные мои дикари», - писала Зинаида Гиппиус), которую по неопытности и на волне атеизма-Дарвинизма охватил бессознательный и безличностный социал-демократический восторг, за которым по предсказаниям Достоевского, уже маячил милый русскому сердцу всеобщий патерналистский коммунизм. Уже тогда демократией и либерализмом утомились, а обращение великих русских граждан к интеллигенции (сб. «Вехи», 1909 г.: или «семеро против течения») до сих пор до конца не понято и не осознано, а поэтому, воспитанные на «науке ненависти», с пеной у рта вот уже сто лет бьемся насмерть с полчищами «врагов», начиная от всевозможных «прихвостней» и «перерожденцев» до безродных «космополитов» и просто всех «ненаших». Когда же мы, наконец, заглянем внутрь себя, да поглубже?

А тогдашние наши провидцы глядели глубоко. Вот, что пишет в 1918 году философ–богослов Булгаков Сергей Николаевич в сборнике «Из глубины», прошедший путь «От марксизма до идеализма» - (название одного из главных его трудов): «Россия экономически росла стихийно и стремительно, духовно разлагаясь. И за это время каким-то внутренним актом, постижением, силу которого дало мне православие, изменилось мое отношение к царской власти. Я стал царист. Я постиг, что царская власть в зерне своем есть высшая природа власти не во имя свое, но во имя Божье. Там, где я раньше видел пустоту, ложь, азиатчину, загорелась божественная идея. Но предо мной становился со всей трагической остротой вопрос о Николае II, совершившем самоубийство самодержавия. Любовь к царю! Это бред, которого не поймёт и не простит мне интеллигенция, но это стихийное чувство русского народа, на котором строилась русская государственность». Так что варианты у России были.

Тут и следует вспомнить изрядно забытый факт, что в первой половине XIX века очень широко обсуждался крестьянский вопрос с решением его способом, на который больше всего указывал сам НАРОД, искавший не свободы, а перехода от «службы барской к службе царской». Возможно, на этом пути наша страна и миновала бы период революций, но тогда в стране очень влиятельна была группа революционеров-демократов (Белинский, Добролюбов, Писарев и др.), «пламенно, неустанно и искусно» призывавшие русскую литературу исполнить свое «призвание» по освобождению русского народа от … самого себя.

Вариант «царской демократии» в России не прошел. Николай II отрекся от престола 2 марта 1917 года, не приложив и толики усилий для его охраны. «Отрекся, как роту сдал!» - сказал в сердцах монархист В.В.Шульгин. Это загадка русской души, а он был истинно православный русский человек: «Если разонравился – живите, Бог с вами». И он по простоте русской, а может по каким-то ещё, только ему известным знакам, вверил в руки «правосудия своего народа» не только свою жизнь, но и самое для себя дорогое – жизнь своих детей, любимой жены и близких людей. На что он рассчитывал? Видимо, на своего ангела хранителя. Но в то время их на всех не хватало, а ЧеКа работала на «совесть». У Николая II была масса физических возможностей избежать кровавой расправы, положившей начало грехопадения России на долгие годы. Он же покинуть Россию не смог и остался в истории и судьбе нации.

В конце XIX века возрождаются Олимпийские игры, становятся популярны «гармоническая» гимнастика, всевозможные «студии естественного движения», т. е. всё, что способствовало красоте тела, этакие умеренные, спортивно-поэтизированные «бодибилдинги». Все захотели упиться роскошным телом. Обе столицы одновременно с расширением понятия «эмансипе» безумно увлеклись Айседорой Дункан, этой «великой босоножкой», выпорхнувшей на сцену босиком и в свободного покроя тунике без какой-либо оглядки на каноны сценической хореографии.

Тоску и метания русской интеллигенции ярко показал Максим Горький в эпохальном, но неоконченном романе «Жизнь Клима Самгина». Когда университетски образованные и заведомо успешные люди, для которых открывались широкие перспективы, будь то наука, адвокатура, журналистика и т.п., не могли найти себе должного занятия, но которых, как магнитом, тянуло в революционную стихию с её кипением страстей, неизбежным риском, секретностью, быстрым профессиональным ростом и жесткой дисциплиной. (Так же, видимо, тянет и воровская среда.) А нетерпение неизбежно рождает нетерпимость, что и произошло с революционерами, как только они захватили власть. И вот вчерашние подпольщики, замиравшие при виде полицейского, вдруг стали хозяевами громадной страны. Они опьянели от власти и превратились в фанатиков – глобалистов, замахнувшихся на земшарные проекты от мировой революции до усовершенствования природы человека. А если учесть, что в любой революции, а тем более в Гражданской войне, с обеих сторон всегда есть люди, теряющие разум от крови, то нетрудно представить дальнейший ход событий. Как говорил Ленин: «Главное ввязаться в драку!»

А народ в революцию привыкает, что к нему обращаются только с льстивыми и приятными словами («Нам, что вы толкуете, не надобно!»). Лесть любят не одни монархи, но и «самодержавный народ», а от лжи погибают не одни статистики, но и революции. Народ же за свои грехи платит на протяжении поколений и очень смиренно. Но это уже потом.

Действительно, тогда в России скопилась огромная бешеная энергия. Столичный «авангард» жил одним днем, все стремились что-то отвоевать, возвестить, провозгласить и переиграть судьбу и хоть на час взойти на пьедестал.

В революцию шли с энтузиазмом, и никого не удивляло, что простые, здоровые русские девушки, воспитанные на высоконравственных и добропорядочных истинах, отзывчивые на чужое горе, бросали своих родных и отчий дом, учебу и близких друзей и уходили в ряды тех, кого одни называли преступниками, другие – святыми. И это не считалось подвигом, а обыденным делом, когда порядочный человек не мог поступить иначе. И эти девушки (и юноши), не осознавая саму суть происходящего, а лишь повинуясь глубоко внутреннему «надо!», шли в борьбу «со злом за счастье грядущих поколений», пренебрегая своим. Мечта для русского человека в каком-то смысле реальнее действительности. Но была у этого порыва и оборотная сторона – «народническое» мракобесие – это тяжкая болезнь русского духа с его вечным нетерпением и якобы благородным стремлением «принудить» народ к свободе. При этом забывалось, что свобода более аристократична, чем демократична. До неё надо дожить и созреть, а не получить, как подарок к Рождеству. «Как поправить грех грехом» - это вечная тема всех революций. Рвались ввысь, а пришли к чудовищному бесправию.

А порыв действительно был искренен, где легко усматривались высокие идеалы и любовь к народу. Хорошо известен процесс по группе революционеров, называвших себя «Всероссийской социально-революционной организацией», а фактически союзом высокодуховных девушек, Бардиной, Любатович, сестер Субботиных и др. («процесс пятидесяти»), принадлежащих к богатым семействам и которые, несмотря на это, вели жизнь простых работниц и жили в ужасных фабричных казармах, работая по 14 – 16 часов в день, перенося всю тяжесть единственно для того, чтобы поднимать окружающих до своего уровня. Это разве не говорит о морали того общества? Да, оно ещё бедно, но вектор его движения к добру был виден всеми, кто желал этого. Но пакостники отклонили этот вектор от трудоёмкого добра в сторону быстрореализуемой ненависти. Так-то проще!

В социалисты тогда многие шли по вере в Христа без чудес, только из его любви к человекам, хотя любить друг друга – это задача будущего, социализм с ней не справился.

Бунт этих прекрасных юношей и девушек – это «бунт против всех» с целью красиво пожертвовать собой «за всех». Если на миру и смерть красна, то на миру и ложь правда. Чтобы Россию понять, надо жить долго! А эти, как бабочки, погибали, лишь выпорхнув на волю. Как же ещё далёк наш путь до осознания того, что «каждый за всех и во всем виноват».

Такой массовый духовный порыв - это, конечно, исторический феномен, и многим, пережившим его в молодости, было что вспомнить и над чем задуматься, особенно, если ты через 20 – 30 лет прошёл или находишься в советских застенках или многие годы провёл на Колыме. Вот тогда человек и начинает сознавать, что любое благополучие, в том числе и справедливые законы и даже достойная жизнь, на крови и из ненависти вырасти не могут. Так кто же виноват? Молодость? Вряд ли. Время? Но оно всегда перед всеми «входящими в жизнь» поколениями ставит множество вопросов на выбор. Так что всё упирается в Вас, дорогие наши учителя, и в Вас, седовласые историки и мудрые философы, которые должны вовремя уберечь наших юношей и девушек и дать им возможность пройти этот опасный возраст. (Нашим современным молодым людям эта опасность, видимо, не грозит). Однако, тот факт, что «такое время» когда-то было в нашей истории, несомненно будет согревать и воодушевлять не одно поколение русских людей. Конечно, сейчас мы уже говорим не о целесообразности конечного результата, а о красоте чувств, силе духа, самоотверженности и цельности личности.

Сила духа первой русской эмиграции, о чем мы уже упоминали, так же лежит в накопленной Россией к началу века общечеловеческой культурной энергии, возникшей на волне общего подъёма самосознания всей нации.

Абсолютное большинство эмиграции, будучи истинными патриотами России, верили в неё и в её светлое будущее. Как они мечтали вернуться к себе на родину! Говорят, что наш великий русский мыслитель Иван Ильин даже разработал Конституцию для будущей свободной России. И все они болели и страдали за победу России в кровопролитной войне с фашизмом, считая, что русский народ в этой войне бьется за будущую Россию.

И эти грамотнейшие люди хорошо понимали, что тогдашняя Европа – это мировое закулисье, преследующее лишь свои эгоистические цели, ничего серьезного не сделает для помощи «белому движению», которое и являлось представителем той Великой Неделимой России, которую Запад уже тогда крепко недолюбливал за её великость и непонятность и побаивался.

Европейцев больше устраивали большевики. Во-первых, они их всерьёз и надолго не воспринимали, а как очередных «якобинцев», наверняка передерущихся ещё на трибунах и митингах, а поэтому выжидательно посматривали, чем закончится этот забавный утопический эксперимент, после чего и можно будет принять участие в формировании удобной для себя власти. Эксперимент затянулся на 70 лет.

А сейчас широкой огласке преданы события, когда на территории Польши в феврале 1920 года была интернирована 20-тысячная белогвардейская группировка, которая тут же по приказу Юзефа Пилсудского была отправлена в концлагеря, даже несмотря на то, что «белое движение» считалось их союзником в борьбе с большевиками. Здесь главным было то, что это русские, а значит, враги.

Ещё более коварно поступили эстонцы с армией Юденича, которая формировалась в Эстонии. Осенью 1919 года её части дошли до окраин Петрограда, но потерпели поражение из-за предательства Эстонских войск, бросивших фронт. А затем войска Юденича, обремененные обозами и беженцами, были вынуждены отступить по направлению к Нарве, но власти независимой Эстонии не разрешили переход войск через Нарву, предопределив разгром армии буквально на льду реки. Когда же уцелевшим «белым» войскам разрешили перебраться в Эстонию, их разоружили и попросту ограбили.

Затем уже такого неистового воодушевления и подъема в России не будет. При Сталине это исключалось изначально, хотя он и пытался его разжечь перед войной на основе жизнеутверждающего кинематографа и советских оптимистических песен, ибо сам он, надо признаться, был великий сценарист и постановщик.

При Хрущеве тоже был кратковременный народный вдох (или вздох?) на волне разоблачения нового тогда для слуха народа понятия – «культ личности». Сразу тогда трудно было разобрать, хорошо это или плохо: можно выходить или пока продолжать сидеть? А появившееся на этом кратковременном «вдохе – выдохе» поколение, названное потом «шестидесятниками», как-то быстро увяло, а руководители страны, слишком напугавшись неуправляемой демократизации, да и сами ещё, будучи не способными сбросить с себя намертво въевшийся страх перед уже умершим вождем, быстро натянули слегка ослабевшие вожжи, и страна незаметно вошла в прежнюю, лишь немного обмякшую, как после небольшого освежающего дождичка, уже привычную для неё колею.

Эта кратковременная «оттепель» объяснима и с точки зрения оценки общего здоровья народа, а оно, несмотря на выигранную войну, было удручающее. У «шестидесятников» не было естественного фундамента предыдущих поколений, так как парни, родившиеся в 1924 году и старше до 1919-го, были просто и начисто выбиты войной, а о рожденных с 1926-го по 32-й годы нужно сказать особо.

Это поколение, хлебнувшее тыловую голодуху, безотцовщину, а на многих из них ещё в 5 – 10 летнем возрасте наложился «Пик Сатаны», условно именуемый в народе, как «37-й Год», пройдя в основном через «ремеслуху» и ФЗО, тем не менее, в 14 лет стало к станкам и село за руль сеялок, копнителей, а часто и тракторов. На плечи этого поколения легло и восстановление разрушенной страны, и в итоге оно оказалось частью той рабочей прослойки высококвалифицированных токарей и фрезеровщиков, сварщиков и монтажников, т.е. по всему перечню Кодекса трудовых профессий, уход которого из жизни (во всяком случае – из трудовой) поставил уже современную Россию в очень сложное положение. В России снова 20-летний кадровый разрыв и отсутствие высококлассных рабочих. Срываются громадные военные заказы! Это же нонсенс (!) при наличии полчищ высокооплачиваемых экономистов, юристов, банкиров, оценщиков и прочих мытарей.

Так что возникшим «по оттепели» «шестидесятникам» ждать какой-либо поддержки изнутри страны было неоткуда. Духовные и творческие запасы Россия порастратила, а тут ещё сразу после войны народ взнуздали неотложным атомом, реактивной авиацией, престижным космосом, а поверх всего запуржила «холодная война», пожирая все остатки, так что на обустройство народа не было ни времени, ни средств, ни здоровья. Работали уже на коленках, по инерции, особо не вслушиваясь в ту официальную трескотню о грядущих победах самого передового строя на всех фронтах и континентах. (Вспоминаю свою любимую тетю Дуню. Школьником я часто после войны приезжал к ней в деревню погостить, а заодно подпитаться молоком, картошкой и кукурузными лепешками. Так вот, она (а ей еще не было шестидесяти) ходила по двору и по хате, не разгибаясь, ибо разогнуться ей было не только трудно, но и невозможно). Вот в таком же состоянии был в ту пору и весь наш народ, во всяком случае, крестьянство, когда-то представляющее могучее сословие, целый континент со здоровым и оптимистичным населением, управляющий (тогда действительно было местное управление) своей многослойной жизнью и имеющий свою древнюю религию, свои песни и предания, прекрасные обычаи и устои.

Масштабы страданий и изощренность унижений, выпавшие народу в НКВД-шные времена, невозможно представить, будучи во вменяемом состоянии. В эти годы сам сатана – дьявол, видимо, квартировал на нашей территории.

Вот впечатления одного иммигранта в Советский Союз ( И такие «романтики» были, особенно, после Гражданской войны в Испании. Все они к началу нашей войны, как правило, уже были в лагерях), находящегося под влиянием официальной и, надо сказать, очень эффективной интернациональной нашей пропаганды, а поэтому он приемлет всё без раздумий и сомнений (пока!):

«Спустя некоторое время он и сам начинает «приглядываться» к товарищам и находит среди них немало «потенциальных фашистов». В ходе этого творческого поиска у него развивается способность к своего рода политическому психоанализу, он ищет и находит в словах скрытый смысл, следит за жестами, не скрывают ли они какую-то тайну, он провоцирует споры, желая выявить «классового врага», и возникает атмосфера джунглей, где никто никому не доверяет, где охотник становится добычей, а добыча – охотником, а вся политическая деятельность сводится к «выдаче» своих ближних».

Совсем недавно моя однокашница по Томскому политеху поведала притчу своих родителей, о чём её мать долгие годы не рассказывала даже ей, своей дочери. Своего отца моя однокурсница почти не помнит, его взяли в 37-м, когда ей было около 3-х лет, а жили они в Воронеже. После войны они с матерью перебрались в Комсомольск-на-Амуре, к брату матери, и чтобы не разрушать судьбу дочери, стали говорить, что отец погиб на фронте. Так было и записано в автобиографии при поступлении в институт. И вот где-то в 55-56 годах отец вдруг появляется в Комсомольске. И мать тайком от окружающих (дочь в Томске) упрашивает своего единственного мужа и родного отца дочери исчезнуть из их жизни во имя блага их дочери. Как после этого не предать анафеме тот режим и тех правителей! Что это за идея, ради которой творятся такие нечеловеческие зверства? Тут тебе не слезинка ребенка, о которой говорил Достоевский. Глаза у народа были сухие: слёз уже не было.

Конечно, было бы несправедливо думать, что в России в конце XIX в. весь интеллект нации уходил на создание «культуры будущего» и поиски нетрадиционных искусств. Скорее справедливо мнение, что основная и традиционная культура всегда создавалась и создается в провинции, во всяком случае, здесь она закрепляется, врастая в сознание народа. А то многое, что создавалось в двух наших столицах, затем не выдерживало испытание временем и незаметно сходило на нет. Зато всё жизненное укоренялось и совершенствовалось, находя своих последователей. Стоит лишь упомянуть грандиозный «народный» проект – Земство. Оно пронизывало все слои зарождающегося российского общества и закладывало в него действительно демократические основы. Земство в свой основе было демократией.

А русская крестьянская община! Это же стихийное народное творчество и основа русского самосознания, в которой веками сохранялись традиции, вера и нравственность, воспитывались стремление к справедливости и уважение к государственности. Именно в ней концентрировалась потенциальная энергия всей нации, которая затем и проявилась в создании великой культуры и государственности. А обвинение её (общины) в консерватизме пошло со времен большевиков. Община была большим препятствием в деле одурманивания основной массы населения. Большевикам пришлось приложить усилия и ложь в разжигании классовой ненависти и антагонизма между всеми сословиями, раздав при этом «маузеры« деклассированным элементам и право выбранным «тройкам» без суда вершить приговоры.

Но никогда в истории подлость не сходила с рук без последствий. Хоть через сто лет, да аукнется! Крестьянин и бомж, не взаимозаменяемые субъекты народного хозяйства. (Подготовка на чужой территории отрядов, например, моджахедов для борьбы с предполагаемым противником обязательно обернется когда-то собственной войной с этими же, но уже перевооруженными другой державой, отрядами). Зло имеет способность усиливаться и возвращаться назад, на место первоначального преступления. В 1971 году президент США Ричард Никсон на волне послевоенного триумфа американской экономики связал европейские страны, да и весь мир, Бреттонвудскими соглашениями, устраняющими вековую зависимость всех валют от их золотого эквивалента (обязательной продажи золота за доллары иностранным центробанкам), переложив тем самым, ответственность за наполнение доллара на весь остальной мир. Вот тогда-то и был заложен «фугас», рванувший сегодняшним кризисом, последствия которого ещё непредсказуемы.

И на счёт социализма с его иллюзиями и мечтами великие люди предупреждали, что он, свернув на радикальный путь, «разовьется во всех сферах своих до крайних последствий, до нелепостей» (Герцен).

А в России в то время, на рубеже веков, была большая когорта замечательно образованных людей, не оторванных ни от народной культуры, ни от его веры, благородных и хорошо понимающих нужды народа и интересы державы в целом. Их образованность была цельной и гармоничной, они опирались лишь на свою личную интуицию и опыт. Эти протоинтеллигенты имели хорошие профессии (врачей, адвокатов, статистиков), многие из них были земскими или религиозными деятелями и своим личным примером, часто ломким и извилистым, помогали окружавшим их людям выбирать свой путь в будущее.

Вспомним некоторых наших сограждан того времени. Маликов Александр Капитонович, общественный деятель, ссылаемый в Холмогоры по делу тайного общества Ишутинцев и Каракозовцев. Революционер-богоискатель, предшественник Л.Н.Толстого, выдвинул в 1874 году религиозно-нравственное учение о «богочеловечестве». В этом «богоискателе» не было ничего ханжеского. Анархист по природе, он никому ничего не навязывал, а заражал своим поэтическим даром. И религия для него – часть поэзии и говорить он мог на любую тему, подсказал Льву Николаевичу идею непротивления злу насилием, но затем разошелся с ним. Считал, что «даже в прокуроре должна быть искра Божья», состоял в переписке с К. П. Победоносцевым, своим бывшим профессором Московского университета, а впоследствии обер-прокурором Синода. Такие люди без драки, одним своим убеждением, независимостью, своей жизнью, личной красотой и широтой души создают вокруг себя нормальное человеческое общество, развивающееся естественным поступательным путём без революций и насилия. Деятельный по натуре, успел даже в Канзасе (США) организовать «Прогрессивную коммуну».

Образчик гражданственности и независимости – друг Маликова Владимир Галактионович Короленко, Почетный академик Петербургской АН, сосланный в Якутию царским правительством за свои убеждения, но оставшийся верным своим демократическим и гуманистическим идеалам. Прямой и честный, не брезговал публицистикой, а уже будучи слаб здоровьем, тем не менее, в 1921 принял звание почетного председателя злополучного Общественного «Комитета помощи голодающим», вскорости разгромленного большевиками. У него не было духовной узости, и он ещё при жизни причислял себя к общеруссам, к русской культуре, так что здесь украинские националисты могут отдыхать: он не умещался в границах одной Малороссии.

Россия издревле была богата мудрыми и авторитетными подвижниками, к которым чутко прислушивался народ. Известна притча, когда в 1886 году в Ясную Поляну столичная охранка направила своего агента Симона с целью узнать о наличии в Ясной Поляне тайной типографии. Симону через сына Льва Николаевича Илью удалось сблизиться с Толстым. Общения с Львом Николаевичем, беседы, косьба и другие совместные работы сделали Симона убежденным толстовцем, и только жена Симона, разыгравшая сцену с отравлением, заставила его уехать в Петербург, где он уже сам преследуем и вынужден уехать в Уфу, откуда в 1908 году писал Льву Николаевичу: «Искренне желаю ещё много лет чувствовать Ваши удары по нашей совести».

И ещё один агент переписывается со Львом Николаевичем, Кириллов, который тоже впоследствии признавался Льву Николаевичу: «О чём же я буду доносить? Здесь все живут, как святые!» - и подпись: бывший Тульской жандармерии шпион Кириллов.

Нам, живущим уже в ХХI веке и знающим конечные итоги трагического для России предыдущего, представляет интерес постичь логику поведения и мысли тех, кто будучи в центре тех судьбоносных событий, пытался их оценить и, в какой-то степени, на них влиять.

Известно, что Бунина переполняла бессильная злость, ибо он не обнаружил в революции никакого смысла. У Горького, как «буревестника» революции, отношение к ней более сложное. Была и растерянность, вспомним его «Несвоевременные мысли». Было и лукавство, он не пожелал до конца признать даже толики своей вины и возложил всю её на темного русского мужика. Короленко же искренне верил в правду революции, как в принцип достижения справедливой цели, а её недостатки считал, как что-то неизбежно сопутствующее и привнесенное извне. Он пытался защитить революцию от революционеров, не понимая, что источник зла лежит в ней самой, а вовсе не в её наиболее «последовательных» и «честных» исполнителях. Может быть, главная причина этой роковой ошибки Короленко – его непобедимый атеизм. Точно так же, отсутствие какой-либо «веры» сквозит в недавно опубликованной переписке Л. Ульяницкой и М. Ходорковского, где она хотела «дойти до самой сути», но … «материал» оказался жидковат, где кроме бешенства обогащения и стремления к власти, трудно обнаружить что-либо, действительно, человеческое, а разговор двух глухих атеистов, не приемлющих христианских откровений, отречений, а, тем более, покаяний, становится уже мало занимательным.

Интересна оценка событий Октября 1917 года уже упоминаемыми философами-богословами (Н.А.Бердяев, С.Н.Булгаков, С.Л.Франк, Л.П.Красавин и др.), которые видели в большевистской революции глубокий метафизический смысл и рассматривали её как проявление национального духа, который может быть изжит только «внутренне», тем самым, по-своему признавая её. Тогда как П.Б.Струве придерживался более упрощенного социологического подхода, называя позицию вышеуказанных философов неоправданным «фактопоклонством», видя в победе большевизма досадную историческую случайность, которую можно было и не допустить. Причины революции кроются, по его мнению, прежде всего в том, что в России институт частной собственности не стал прочным достоянием национального сознания и социального быта, а христианская мораль не стала «методикой и дисциплиной ежедневной жизни», как на Западе. К сожалению, злободневность этих проблем сейчас лишь усугубилась.

А поэтому русскому человеку сейчас крайне необходимо зацепиться за прерванный диалог выдающихся русских людей начала ХХ века, искренне любящих Россию независимо от их политических пристрастий, и сформулировать основные задачи, стоящие перед нашим обществом.

Гражданское общество – это многослойный пирог, сверху которого, как сливки, располагается элита, куда входят все правительственные органы, олигархи с различным доступом к власти, верхушка партии, отобранной властью, столичные интеллектуалы со строго суверенным мышлением, придворные политологи и телевизионные оракулы, а также все прочие судейские, прокурорские и ФСБ-шные опричники, обеспечивающие принудительное спокойствие всех нижележащих слоёв пирога и представляющих собой тот загадочный русский народ, круто повернувший ход мировой истории в начале ХХ века.

Однако, уже в конце века ему изрядно надоела фальшь единственно непогрешимой партии, добившейся хронического тотального дефицита всего и вся, и он, соблазненный лозунгом – «демократия плюс рынок», и особо не вдумываясь в последствия (хуже не будет!), реставрировал капитализм (а там посмотрим!).

Но долго смотреть не пришлось, как из-за пазухи демократии показались уши довольно наглых олигархов, а у долгожданного рынка физиономия оказалась похлеще развитого социализма. Сразу пришлось вспомнить уроки Некрасова, Короленко, Горького и стало жалко себя – «Так мы не договаривались! Охота была подставлять шею под новых наездников!»

Поэтому, быстро пройдя через лукавый либерализм, наше общество, уже успевшее истосковаться по сильной руке, естественно вырулило к малорепрессивному и с виду демократическому режиму личной власти, что наиболее всего соответствует менталитету (извините – складу ума) русского народа.

Конечно, нашу столичную и вырвавшуюся, как всегда, вперёд, прогрессивную интеллигенцию (олигархи не в счёт), настоящее состояние общества (отсутствие некоторых свобод и недостаточное ещё соблюдение прав человека) устроить не может. И это правильно, но к этому надо упорно идти, но идти-то как раз и не можем. Не можем даже организоваться. Ждем, когда президент усадит за стол, как котят капризных, а кое-кого даже и в губернаторы назначит. Но это политически противоестественно – власть не может воспроизводить для себя оппозицию – это задача самого общества. Так же, как и создавать партии. Раньше это называлось оппортунизмом.

И в то же время, вызывает удивление, когда наши прогрессивные правдолюбы «выходят из себя» в связи с тем, что народ не впадает в панику и пассивно реагирует на охвативший весь мир кризис, а наоборот, поддается оптимистическому влиянию и живёт интуицией, чувствами и спинным мозгом (По медицине – это эпилептоидальный тип. Чего только о себе не узнаешь!), а поэтому не отвечает всем западным правилам: «И как его разбудить? Ни Герцена, ни его колокола нет, а Березовский эту роль не выполнит!» Одним словом, наша оппозиция очень расстроена слабой активностью народа в преддверии неизбежных перемен. Вывести народ, по их мнению, из оцепенения могла бы любая экстремальная ситуация, которая ударила бы по благосостоянию и по спинному мозгу народа, т.е. нужна новая «шоковая терапия». Вот такие новые «апрельские тезисы»! Но время баррикад ушло. А если кому ум снова мешает жить, то надо его в дело применить и на деле доказать, что ты и прогрессивнее, и принципиальнее, и честнее, чем те, которые у власти.

Недолгий период олигархического правления многому научил народ и на многое открыл глаза, в т.ч. на основополагающие человеческие ценности, крепко забытые со времен царской России.

В переломные моменты истории в России всегда берут верх не ответственные слои народа с устоями добра, справедливости и чести, а скопившаяся в столицах пена и муть со дна. Это было и в 17-м, и в фальшивые 90-е, когда в этой пене большой процент составляли представители хорошо известного происхождения, которых обуял восторг мгновенного обогащения любой ценой. Аристократизм древней расы выродился в пошлую страсть.

Полчища юристов были брошены на поиски дыр в только что создаваемом новом законодательстве. Столетний опыт русского купечества, предпринимательства и весь дух грандиозного русского Земства с их доверием к человеку, верой на слово и опорой на собственную честь забыты, как наивный пережиток.

Всё стали решать деньги и обман, и чем циничнее и наглее, тем «достойнее» и «почетнее» - наоборот, это стало считаться высшим профессионализмом. И Арбитражный суд был не менее циничен, но более жесток и продажен, чем даже сегодняшний строго подконтрольный Басманный.

И как из-под снега появились «киллеры» и, естественно, как противоядие, вооруженная до зубов частная (!) охрана, стерегущая не только банки, офисы и фирмы, но и самих бизнесменов, их жилища, жен и детей. Онемевший народ поражен масштабом убийств и численностью охранных предприятий. Казалось, что треть народа работает, треть грабит, треть охраняет. На три части разделилась и милиция.

И как же это всё влияет на общий моральный уровень народа? Катастрофически! Россия от реформ Гайдара – Чубайса потеряла, как минимум поколение, а травмировано всё общество. И это в стране, где издревле насаждался культ бережливости, а поэтому народ был готов к длительной приватизации всего им же созданного в нечеловеческих условиях через законное акционирование с выдвижением действительно талантливых руководителей производства (а такие всегда в народе есть!), а не тех наглых «живчиков» из «высшей лиги», назначенных банками под контролем разбойного Чубайсовского ведомства и продажной прессы.

А всё-таки могли мы выйти из Советского тупика без таких ужасных жертв! Направление на демократию уже было видно. Имелись в стране и здоровые силы. Помните, как любая «проблемная статья», пробившись в центральные газеты: «Правда», «Известия», «Социндустрия» и др. поднимала громадную волну обсуждений, разных мнений и заставляла думать. Во-первых, это говорит о том, что тогда, действительно, у нас зарождалось гражданское общество, которое постепенно выкарабкалось бы на политическую поверхность, но естественным путем, как Польская «Солидарность». Но, мы, как всегда, шарахнулись сразу головой в омут, не подготовив ни законов, ни правил, ни какой-либо политической программы, а лишь услышав от словоохотливых и приятных на вид людей очень интересные рассказы о чудотворной силе «рынка», делающей всех без исключения счастливыми.

В олигархии 90-х выплеснулся весь эгоизм, накопленный в партийно-комсомольских кругах, уставших от «оргработы» и истосковавшихся по финансово-экономической власти. К тому времени советский чиновник уже притомился перевыполнять эти бесконечные пятилетки и захотелось пожить по-человечески, как живут «ТАМ». Им опротивела вся эта возня с жутко надоевшей необходимостью ежечасно поднимать энтузиазм масс на трудовые подвиги, новые начинания и эксперименты. Им самим свалившийся на их головы капитализм с вчера ещё запрещенным словом «рынок» дурманил голову, а манящее слово «прибыль», ставшая приватной потянуло к «голубым фишкам» - на фиг сдалась вся остальная страна с плановой неэффективной промышленностью, дотационным сельским хозяйством и нерентабельным ЖКХ. В ход шло всё: залоговые аукционы, наглые сделки через продажный суд, денежные пирамиды, временные внешние, кризисные и прочие подставные управляющие, PR-схемы, скупка TV каналов и депутатов целыми фракциями и в розницу. И всё это транслировалось по собственным частным массмедиа с явным презрением к стране, народ которой оказался таким невосприимчивым к прогрессу и постиндустриальному мышлению. Народ им подсунули не тот, а вскоре вообще выяснилось, что для функционирования нефтегазового комплекса достаточно иметь лишь треть населения.

Вот так жестоко народ учится на своих ошибках, вынужденно вспоминая хорошо забытое и содрогаясь от недавнего.

Как привет из прошлого оказалось, что православный идеал царской России скреплял воедино многие годы матушку Русь. А его разрушили, как вредный и консервативный. Народ, наконец, почувствовал, что свободы не может быть без ответственности и контроля над чувствами. А неумную идею «общества потребления» русский народ и раньше отвергал, помня на каком-то родовом уровне крестьянские заповеди: «Бережливость лучше богатства», «К копейка копейка – проживёт и семейка», «Счастье алтыном не купишь». Русских всегда занимало больше не как жить, а для чего жить.

А поэтому единогласно отверг олигархов и даже молча одобрил, казалось бы, явную несправедливость (если честно и по-русски), проявленную властью лишь к одному из них, наиболее яркому и уже покаявшемуся представителю. Олигархи – тоже жертвы русской истории, они очень зависят от власти, а разорвать порочный круг невозможно в силу нелегитимности (а это мягко сказано) богатства не только в их собственных глазах (см. признания М. Ходорковского об ответственности богатых людей, получивших богатство, как дар Божий, в разгар либеральной революции), но и в глазах народа. И пока эта законность не будет достигнута, эффективного института собственности не появится. Народ тогда признает её, когда они открыто и добровольно вложат определенные (законом!) средства, созданные когда-то простым народом, в человеческий капитал, в образование, в здоровье нации строго по Гамбургскому счету. Как социал-революционеры пытались спалить сучковатый, но калорийный русский народ в горниле Мировой революции, так и наши либералы (молодые, да ранние) уже готовы сделать из него выгодный ресурсный подкидыш к высокотехнологичной Западной экономике. Вот он путь от Мировой Революции до списков Форбса!

Ещё одна глупость наших младодемократов в том, что начиная свою революцию, они совершенно не знали и знать не хотели (а интуиции не было!) основных природных качеств своего народа. Покажем это на примере разгрома отраслевой науки.

В стране существовало более тысячи отраслевых научно-исследовательских и проектно-конструкторских институтов, охватывающих все отрасли промышленности. В 1988 году их перевели на хозрасчет и самофинансирование, и многие, если не большинство из них, нашли свое место в общем технологическом процессе создания и производства новой, не курируемой министерствами (т.е. без административных вожжей) продукции, создаваемой уже в конкурентной с западными, как тогда называли «аналогами» современной продукции.

Имея отличные экспериментальные базы (участки, цеха и целые заводы) и высококвалифицированный рабочий персонал, многие из них в конце 80-х и в начале 90-х не только выжили, но и обзавелись сетью партнерских и деловых связей, в том числе и с зарубежьем. В то время, когда система Министерств, Главков, Снабов и др. государственных структур была свернута, отраслевая наука, во всяком случае, связанная с жизненными и конкретными задачами, даже окрепла и нашла свое место «в строю». Но… это расходилось со стратегическими задачами олигархического капитализма, а поэтому было создано Чубайсовское ведомство (Управление госимуществом), которому вменялась задача «раскулачить» отраслевую науку. При этом в дело шло всё: и разврат начальства возможностью быстрого обогащения (главная ипостась новой революции!), и приватизация отдельных лакомых звеньев из общей технологической цепи, и бизнес на распродаже уникального оборудования, и банальные банкротства бандитскими структурами при активнейшем участии Арбитражных судов, назначающих управлять наукой явных отморозков. Как тут не вспомнить разгром зажиточных крестьян в 29-м и прототип Чубайсовской опричнины – продотряды времен Военного коммунизма. Эти «друзья народа» хорошо знали, что именно здесь гнездится русский дух творчества, готовый творить просто из потребности что-то создавать, изобретать и работать за похвалу, за обычное одобрение окружающих товарищей и возможность открыто смотреть людям и своим детям в глаза. Предложи им горы злата, они обидятся: «Что же я такого сделал? Птица же поёт без вознаграждения! А мне повезло – я творю, и это главное!»

Народ оказался психологически не готов к такому грабежу, не только разрешенному, но и поощряемому властью. Юридически это была не приватизация, а разгосударствление по «партийной» принадлежности. Это было предательство народа и иезуитская ухмылка, появившаяся у искусственно рожденного, бездарного, пост-советского капитализма, вобравшего в себя все пакостные черты предыдущего режима: лицемерие, двуличность, продажность и, ко всему прочему, неразборчивость в средствах. Когда же в России снова возродится понятие – ЧЕСТЬ?

А последняя зачистка отраслевой науки была в начале нулевых уже этого столетия при толерантном Фурсенко, когда на аукционы были выставлены последние выжившие и благополучно себя чувствовавшие в рынке институты и даже способные осуществлять нормативную, сертификационную, стандартизационную, патентную и т.п. деятельность в рамках всей подотрасли. Этих бедолаг на аукционах раскупили из-за месторасположения (конечно, не за их научно-технический и отраслевой потенциал), и тут же, почти мгновенно, перепродав (с наваром!), сразу после «урегулирования» земельных вопросов. Сейчас этих институтов уже нет, а на самом верху пошли разговоры о воссоздании отраслевой науки уже по приоритетным общенациональным программам, конечно, под руководством того же Фурсенко и чиновников, проводивших аукционы. Так страна наша никогда богатой не будет! Во всяком случае – народ.

Не поняли наши демократы 90-х русский народ, его глубинную суть, которая всегда, на протяжении всей российской истории, была той изюминкой, той отличительной чертой нации, позволяющей ей, несмотря на отсутствие теплых морей, обезьян и бананов, при наличии девяти месяцев зимы, всегда находиться в списках промышленно развитых стран.

А многие на Западе обижаются, что Россия живет не по законам цивилизации, где ей явно следует быть в списках отсталых стран, а она не по чину «лезет» в передовые, даже несмотря на явную дурь её правителей, заставлявших весь век русский народ жить не по душе и вопреки своей натуре. Да и сейчас, как видим, ситуация та же.

Главное у русской нации – это её креатив (творчество!), а не нефть и газ. Когда же поймут это наши правители? Гайдар с Чубайсом и олигархами этого не поняли, да и сейчас власть как бы сторонится народа: «Что у него там на уме? Пусть чиновники на местах разбираются!» Не разберутся, у них свои интересы, а вот у народа в России никого, кроме власти, нет. Так что как-то бы надо помочь народу, он много для страны сделал – фактически всё.

Русский человек живет не по внешним законам, а по внутренним, руководствуясь нравственным инстинктом справедливости и моральной ответственности, повседневно чувствуя присутствие высшего сознания в своей обыденной жизни и рассматривая труд, как самодостаточный процесс существования человека, а не способ делать деньги. В старой России существовала какая-то таинственная значительность простых тружеников, которую хорошо осознавал Лев Толстой, сам любивший и уважающий «простой» труд. Хозяин земли не тот, кто по ней бродит, а тот, кто по ней с сохой ходит.

И социализм был отвергнут не за его «стремление» к справедливому распределению общенародных благ, как раз здесь-то народ особо и не возражал, но он почувствовал фальшь, и даже не в его конечных целях, а в методах и цене их достижений, в цинизме и откровенно унижающей показухе. Капитализм стал уже не так страшен, а где-то даже вызывал, если не симпатию, то удивление и интерес. А это для русского человека очень много – врага не стало. А тот, кто фальшивил, наоборот, стал неприятен. Последствия общеизвестны.

Без благородных идей и помыслов, наконец, без романтики и воодушевления, и у любого предприятия и организации долговременных успехов также никогда не будет. Нам ли забывать вдохновенный труд наших предков, по-крестьянски самостоятельно освоивших Сибирь-матушку: семьями, с ребятишками, с весны до осени, батрача зимами, шли, помогая лошадкам, искать счастье. А уж где оседали, там вскоре возникали добротные русские деревни, парни из которых в 41-м отстояли и Малую и Большую родину.

А как русский народ весело, гуртом, с петухами и козами, иногда по 6 верст в сутки пробивал по нехоженой тайге и топям Трансиб, построив его фактически за десяток с небольшим лет, а сейчас сбоку от него не можем никак отсыпать плохонькую шоссейку – техники много, а совести мало.

Именно это изменение в умах и происходит сейчас в сознании молодого поколения большинства руководителей. Бандитское сознание «хозяев» 90-х уходит, как опасное, затратное, т.е. в итоге, нерентабельное, а на смену идет осознание того, что открытость и честность, справедливость и взаимоподдержка быстрее ведут к прогрессу и успешной работе. Именно эти субъекты отечественной экономики будут более жизнеспособны, в том числе и за счет неизбежной активизации «человеческого фактора» их коллективов. А за реальным сектором потянутся и судейские, и прокурорские, да и весь чиновный люд, но не наоборот!

И когда именно эта «Справедливая Россия» создаст нужную критическую массу, а это все почувствуют, вот тогда мы и сомкнемся с той Старой Нашей Россией, и духовно, и по-отечески, как и мечтали наши провидцы.

Большой путь с народом прошла наша церковь, делившая с ним все беды и опекавшая в поворотные периоды его истории и пытавшаяся всё разъяснить, всех убедить и примирить. Но она не смогла уберечь его, когда под тяжестью двух войн и двух революций, он, ещё недостаточно закаленный, поддался нигилистическому бунтарству с возможностью заодно попользоваться недостаточно легитимной на его взгляд, помещичьей собственностью. Но и сама она (церковь) была разгромлена, а весь священный люд уничтожен в лагерях.

И вот сейчас она восстанавливается из того, что осталось живого, возраждаемого, да из нашей памяти, заложенной дедами и бабками в нашем детстве.

В развитых Европейских странах существуют народно-христианские и другие аналогичные партии, а у нас нет даже православного канала. Если хотя бы 50 процентов времени, которое занимает на всех каналах Ксения Собчак, посвятить христианским и аналогичным проповедям и воспитанию нравов, как бы легко вздохнула страна! Но это не реально: у Эрнста и К° уже всё проплачено, а поэтому: «Смотреть! Ишь, захотели – доброго, вечного! Это у вас, при социализме, читать было интереснее, чем жить! А сейчас – смотреть!»

Русскому народу трудно угодить. Он на одной формации остановиться не может. Он ещё не исчерпал свою историческую миссию – создание наиболее справедливого общества. Народ готов был гордиться и социализмом, и даже в то время, когда мы считали себя счастливыми только потому, что не знали, как плохо живём. А поэтому и обращение к помощи капитала, скорее всего, посчитали, как весьма неприятное, но неизбежное отступление в условиях, когда социализм так и не смог самостоятельно найти более эффективные решения своих социально-экономических проблем.

Даже обидно, что страна великих шахматистов (Чигорин, Алёхин, Ботвинник, Карпов, Каспаров) не смогла найти достойный выход из социалистического (не путать с «сицилианским») начала, попав в глубокий цейтнот, хотя по партии уверенно вела (как минимум, вторая держава в мире).

Конечно, при спокойном «домашнем» анализе наверняка нашёлся бы выход, но … не судьба. Китайцы, тоже неплохие шахматисты, свою «коммунистическую» партию разыграли более умно, потому, что в этот момент у них оказался мудрый «тренер» - Дэн Сяо Пин. Горбачёв на эту роль не потянул, он слишком медлил с «перестройкой» партии (КПСС, а не шахматной): народ надо было убеждать, когда он еще спокоен и готов слушать, а история проигранной партии никому не интересна.

А сейчас народу уже видны и капиталистические изъяны, ибо и в этой системе всё не так благополучно, как казалось из одряхлевшего и дефицитного социализма. Имея несомненные преимущества в динамике рынка, в воздействии конкуренции, естественном сочетании спроса и предложения, эта система ничем не защищена от человеческого эгоизма не только на уровне рабочего и работодателя, но и на уровне стран и даже континентов. Капитализм, как все кровососущие, не может существовать без своих жертв, а поэтому не способен поступиться своими интересами во имя общих, а тем более своих жертв. Ему безразлична цель, он ищет лишь методы обогащения, будь то неравноценный обмен, скупка за бесценок сырья, мозгов или монопольное печатание необеспеченных ресурсами денег. Даже новый президент США был вынужден на фоне мирового кризиса призвать к совести своих зарвавшихся финансовых воротил.

А у нас, что лучше с любителями стометровых яхт, с «рыболовными» домиками в Майями по 100 млн. долларов, кутежами в Куршевелях, или автогонками по Швейцарии с предзвуковой скоростью сынков наших «нуворишей»?

Так и напрашивается мысль, что мы снова влипли, теперь уже в капиталистическую передрягу и именно в тот момент, когда остальной мир стал усиленно искать пути смягчения этой эгоистической и недальновидной в перспективе системы общемирового устройства. В рамках капитализма многие вопросы, становящиеся жизненно важными (разоружение, войны, голод больших масс населения Земли, столкновение рас и религий, неравноправие наций) вообще не решить, и опять-таки из-за эгоизма отдельных стран, групп и сословий. Рано наши либералы угробили социализм. Доживи он до сегодняшнего мирового кризиса капитализма, видимо, можно было бы найти более оптимальное решение. Но мы всегда «впереди дыма паровоза».

Легко объяснимо и то, почему сейчас в памяти народа на фоне уже объевшейся, циничной и откровенно бесстыдной нашей «элиты», облепленной тучей блудливых пакостников, появляется суровый и даже жестокий, но более сдержанный и требовательный к себе, а поэтому ещё и незабытый народом Сталинизм, когда «порядку больше было».

Поэтому-то Сталин и вышел на третье место (а мог и выше!), как символ России. Но, с другой стороны, и права человека, и его достоинство не объяснить тому, кто преклоняется перед Сталиным, хотя … и сами «права» уже где-то расходятся с моралью, нравственностью и вечными христианскими заповедями.

А сегодняшние закулисные кукловоды уводят народ от действительности, подсовывая, как якобы «самоделашную» элиту общества, эту «золотую молодежь» (шоуменов, юмористов, певцов, телеведущих, актеров, балерин, модельеров и спортсменов), резвящуюся на деньги «Газпрома» и «Роснефти» и отвлекающих народ от унизительной величины прожиточного минимума, заоблачной цены 1м² «недоступного жилья» и 35-кратной разницы в доходах работяг (станочников, сборщиков, аппаратчиков и т.п.) и депутатов (министров, финансистов и т.п.).

Так что вопросов у ещё не свободного, но уже освобождающегося от былых иллюзий, старых догм и бесплодных надежд, невезучего народа ещё очень много.

И пока народ сам, а не его «адвокаты», не решит, как ему дальше жить после 70 лет правления «самодержавной» ВКП (б) – КПСС, 10 лет развратного либерализма и 10 лет «суверенного» и слегка удемокраченного (слава Богу!) автократизма, изменений особых не предвидится.

Дело в том, что русский народ уже около 500 лет живет в условиях тотального подчинения власти без каких-либо условий и оговорок, исключая сравнительно непродолжительные периоды бунтов, смут, мятежей и восстаний, по большей части диких и безрассудных, позволявших лишь на короткое время сбросить въевшийся в шею хомут, глотнуть безбрежной волюшки и … снова в оглобли. И эта национальная традиционность, лишь слегка видоизменяясь, дошла и до наших дней. В России на протяжении всей её истории, а особенно в НКВДешные времена, карательные органы вместе с подконтрольными им судейскими и прокурорскими составляли основу власти.

Менялись названия государств, их структуры и образы, их экономика, религия и идеология, но отношения человека и власти, лишь немного поколебавшись в ответственные критические моменты, неизменно возвращались на круги своя. Как ни крутись ИСТОРИЯ, но в России не приживаются политические отношения и политический диалог. Это, видимо, или сложно, или противно душе русского человека: ведь требуется что-то обсуждать, доказывать (скучно!), идти на компромиссы (ужас!), добиваться консенсуса (только через мой труп!). Нам издревле больше по душе отношения между рабом и господином, крепостным и помещиком, между абсолютной властью и второстепенным «винтиком», всецело зависящим только от неё. Не стремится народ и сейчас менять эти отношения, нет у него суровой нужды становиться полноценным субъектом равноправных, а это уже значит, политических отношений, которые только и могут реально влиять на «самодержавный» характер нашей власти.

Человек, способный лишь на выживание, у которого на это уходят все силы, не способен создавать новые формы общества. Не до этого. Ему остается лишь «петь песни, подобные стону». После 137 млн. жертв и нерожденных – это уже лишь оболочка народа. «И Бог заплакал вместе с ним», узнав, что «русский».

А раз так, то и будут продолжаться и судейские, и прокурорские, и чиновничьи издевательства, а о народе будут вспоминать лишь перед выборами, да и сами предвыборные компании уже предлагается сократить по причине их полной формальности. Уже всем стыдно и неудобно.

Поэтому будут продолжать «летать» по трассам кортежи губернаторов и прочих «избранных», разбрасывая по обочинам (жизни) попавших под «колесо истории» несчастных представителей этого горемычного и униженного народа. А представители «элиты», возникшей из ничего, мечтать попасть в скрижали тех, кому разрешено высшим ареопагом власти презрительно взирать на тех, кто на обочине.

И с этим пока ничего не поделать. Страны Западной Европы прошли через периоды великой народной борьбы, когда затрагивались и решались важнейшие человеческие вопросы общежития: чести и достоинства, долга и справедливости, прав и ответственности. Великие политические столкновения сопровождались яркими откровениями, глубокими страстями, отчаянными покаяниями и большими разочарованиями. В России же в крупных религиозных и крестьянских движениях прошлых веков образованные классы участия не принимали. Декабристы постояли на Дворцовой площади и разошлись, кто куда.

А февральская революция – восстание кухарок из-за перебоев с хлебом, родила сразу двух подкидышей: Временное правительство и Советы рабочих, солдатских и «курячих» (З. Гиппиус) депутатов, разместившихся, кстати, вместе в Таврическом дворце. Эта пародия на буржуазную революцию уже ничего не могла изменить, тем более в переустройстве общества на капиталистических основах, она лишь взмутила и так уже возбужденные большевиками массы, метавшиеся от «Долой войну!» до «До победного конца!», от «Земли крестьянам, фабрики рабочим!» до «Доверие Учредительному собранию!» А единого общества у нас не было никогда, нет его и сейчас. Устраивать жизнь на принципах свободы чрезвычайно трудно.

Вот с этого и надо начинать, если, конечно, жить по-человечески хочется. А так-то жить можно.