Любовь Скорик. Знак из детства

Рейтинг:   / 1

Подробности

Категория: Публицистика

Автор: Скорик Любовь Трофимовна

Просмотров: 2063

2013 год, Выпуск № 2

Перед писательским творчеством

психоанализ пасует.

Зигмунд Фрейд

Теперь я знаю наверняка: всё, что происходит с нами в жизни, не исчезает. Всё-всё остается и хранится неприкосновенным. В нас. До последнего. То есть, разумеется, не внешние события, нас задевшие. И, став перепитиями нашей судьбы, они всё же остаются вне нас. Как волны вечной непредсказуемой реки, в которую мы брошены. То касаются нежно, еле ощутимо. То, взбеленившись, мчат ураганно, нещадно бьют об острые камни. То, закрутив в водовороте, сомнут, исковеркают, расплющат. И вдруг вынесут в тихую сонную заводь. Но, и карёжа, и лаская, они всё же остаются вне нас, не умея проникнуть внутрь.

И не нашу память я имею в виду. Она – лишь книга, как правило, со множеством стёртых и навсегда потерянных страниц. В ней – даже идеально сбережённой – ведь не сама наша жизнь, а лишь её механическое отображение,  фиксация.

Нет, вечно в нас хранится другое, что есть самое главное, - все наши ощущения. Те искры, что высекает в нас любое, даже самое лёгкое, касание очередной жизненной волны. Всё,  что в тот момент ощущаем мы. Не разумом, душой или телом, а – вкупе, всем существом своим. Чувствования те – идеально первозданные, ещё не тронуты рассудком. Супервещество. Чистейшей воды кристаллы. Сама суть.

Вот что хранится в нас вечно. Нет, не в памяти – отображённое символами, словами, моментальными снимками или же пространными картинами. Нет, в неком потайном, сокровенном никому не доступном кладезе. В чистом, первозданном виде. Спрессованные в кристаллы все наши ощущения. Все пережитые нами чувства. Тщательно упакованные, недосягаемо глубоко запрятанные, но – хранятся. От самых- самых первых и до заключительного, финального.

Я это открытие сделала недавно. Но проверила неоднократно. И уверилась твердо.

Зачем, того не ведая, мы сберегаем в себе те кристаллы, в которых и заключена вся наша жизнь? Зачем? Кто знает. Быть может, в наше последнее Мгновение, когда душа расстаётся с телом, она возносит их с собой. Чтобы тщательно разобрать и определить нам либо вечное блаженство, либо вечную муку. А разобрав, развеять в вечности.

Вихрь Мироздания подхватит и разнесет крупицы моей жизни. Снежинками порхая во времени и пространстве, они постепенно опадут на землю. И тогда мои чувства будут заново пережиты. Кто знает – кем и когда? Какая моя боль пронзит кого-то завтра? Какая моя сокровенная радость станет чьей-то через сто лет? Чье сердце, вдруг через миллион лет, сбившись с чёткого строгого ритма, охмелеет от счастья и растворится в блаженстве? В моём блаженстве. И оно, став уже не только моим, вновь одарит кого-то ещё через век? Может, поэтому я и буду жить вечно?...

Или уж изначально упаковка, хранящая во мне эти богатства, была с дефектом. Или же слегка поистерлась временем. Но только образовалась в ней щель. И не щель даже – так, еле приметная щелочка. В которую и выпал один кристаллик. Один-единственный. Микроскопически малый. С самого донышка. Из самых-самых ранних.

Теперь он, неприкаянный, бродит во мне, бесприютно скитается, ищет себе пристанище для вечного покоя. И не находит. И порою невзначай, вдруг растворившись во мне, на миг возвращает меня в невозвратное.

Каждый раз я застигнута врасплох. Это случается совсем неожиданно, часто некстати. Вдруг нахлынет, пронижет до последней клеточки, заворожит и – покинет. Оставит в оцепенении и оторопи. Что это?! Откуда грянуло? Куда ушло? Снизойдет ли вновь? И когда?

Как рассказать об этом? Как передать это молниеносное, жгуче острое блаженство? Если вы когда-то тонули и, уже отчаявшись, перестав бороться, вдруг были выброшены волной из ледяной кипящей пучины на берег, – вспомните себя в самое первое мгновение на земле. Вы ещё ничего не поняли, не осознали, что гибель уже позади. Не успели обрадоваться дарованной жизни. И только рапростёртым телом ощущаете надежную  неколебимую земную твердь, горячий песок. А ненасытным глазом пожираете колеблемую ветром травинку с карабкающимся по ней муравьём. Вспомните пронизавшее вас телесное, не подвластное рассудку блаженство и сладостное ощущение самого себя. Я знаю то состояние – мне довелось его пережить. Так вот, оно – лишь слабый отблеск моего теперешнего, окатывающего вдруг, нежданно-негаданно. И в этой внезапности – его особая острота и магия.

Первый, слабый толчок – в груди. Будто расщёлкнулась небольшая скорлупка, выплеснув из себя каплю – всего только малую каплю! – то ли божественного нектара, то ли дурманного зелья. Скорее же всего – жгуче – как центрированной эссенции. Нет, вот – в кристалле спрессованной вселенской радости.

Вырвавшись на волю, кристалл мгновенно взрывается многоцветным головокружительным фейерверком. Его огненные брызги, в свою очередь взрываясь и рассыпаясь яркими цветными искрами, вмиг заполняют меня всю-всю чем-то переливчатым, искрящимся, позванивающим. Пронизывают невесомостью, отъединенностью от всего земного и мятным холодком ликования. И уже – не во мне тот колдовской фейерверк. Став его частицей, в упругом фонтане сверкающих брызг лечу, лечу – всё выше и выше, сама от восторга взрываясь и рассыпаясь гроздьями цветных искр…

Приземлившись, уже очнувшись, ещё несколько мгновений ощущаю себя инопланетянином. Пришельцем с другой планеты, имя которой – Детство. Что именно оттуда – точно, несомненно. Это молниеносное перемещение во времени – оно, я чувствую, –  к началу, почти к истоку. За краткое мгновение там я не успеваю ничего разглядеть, узнать глазами. Но я успеваю совместиться сама с собою – той, оставшейся там, в детстве. Я безошибочно узнаю себя – тогдашнюю.

Все это я ощущаю явственно, необманно. Да и где ещё, скажите, на какой планете, в каком времени, возможно чувствование такой безмерно-великой, безграничной радости, переполнившей и тебя, и этот мир, захлестнувшей космос? Чтобы – безо всяческих пределов, без огляда на «тогда», без загада на «потом». Просто – телесное, животное растворение в этой вот сиюминутной радости. Нет, такое возможно только в детстве.

Нам, уже взрослым, этому мешает нажитый годами какой-никакой разум. Мы напрочь разучиваемся радоваться безоглядно. Без этих: «а надолго?», «а вдруг», «а что потом?». Даже когда безмерным счастьем должно быть уже одно то, что ты просто ощущаешь себя.

Ведь если признаться честно, даже в момент второго своего рождения была ли я вот так – безоглядно счастлива? После, казалось, вечного куверкания в утробе взбесившейся машины. Оглушенная лязгом разрываемого железа, звоном разбиваемого стекла, скрежетом металла о гальку, свистом воздуха и хрустом чего-то внутри себя. Когда, наконец, грянула тишина, – разве захлестнула меня океанская волна жгучей, стопроцентной, ничем не разжиженной радости: «Уцелела! Жива!!!»

Будто одного этого мало, чтобы быть безмерно счастливой. Так нет – тут же, незамедлительно, впились жала оводами атакующих вопросов: «Голова цела? А руки – ноги? Что так оглушительно хрустело во мне? Жива-то жива, встану ли? Хоть ходить-то смогу?»

Нет, одно только детство щедро одаривает нас ослепительно-солнечной радостью, без малейшего намека на тень. И только в детстве, чтобы взорваться от счастья, достаточно крохотной искорки – почти ничего. Бабочка села на цветок в твоей руке. Лапки вон пыльцой выпачкала. А разрисованными крылышками моргает, моргает у самого лица, даже ветерком подуло… Соседский страшный пес вдруг подошёл, повилял хвостом, лизнул содранную коленку, ткнулся носом в ладошку, разрешил почесать за ухом… Внезапное озарение, великое открытие: если я всё это вижу, слышу, бегу здесь, –  значит, я тоже есть? Я есть! Я есть!...

Мгновение, дарованное мне, окрашено чуть иначе. Да, это – тоже радость, радость взахлёб, без мерок, слепяще-солнечная. Но – только что после затмения. С невысохшими ещё слезами. На самой-самой грани, за которой – тьма и ужас. Дыхание беды ещё ощутимо. Оно рядом, близко, но – уже за стеной, позади. А сейчас, здесь, – буйство света. Фонтан фейерверка. Плящущая радуга.

Из какой крошечной тьмы вынырнула в этот свет смятая жутью детская душа? Какое непомерное бремя скинула только что? Какое горькое избыла?

В детстве меня люто мучила малярия. Быть может, это – благославенный миг избавления от жути малярийного кошмара? Когда усердно поработавшая мясорубка, наконец, меня – изжёванную, перемолотую, выжатую – исторгла снова в свет, в тишину и покой.

Или когда ослеплённая, оглушённая грозой, иссечённая ливнем с градом, решившая, что это – конец света, я оказалась вдруг на тёплой широкой груди отца, прикрытая от всех бед на свете его большими сильными руками.

А возможно, это просто – момент пробуждения в солнечное утро из жуткого сна, в котором долго гнался и уже настиг страшилище – бармалей – людоед? И спасительно- счастливое осознание: я его перехитрила – взяла и проснулась! А он остался где-то там – далеко-далеко, во сне, откуда ему меня никогда не достать!

Так или иначе, но это – сладостный миг освобождения, раскрепощения, избавления от тяжкого бремени страха, боли, казалось, неизбывной беды. И осознание – нет, нет – не осознание, не постижение умом, а ощущение нутром, кожей, каждой клеточкой тела: все вокруг прочно, безопасно, ласково. Кругом – одно только добро. Все прекрасно!

И в каждой клеточке – ликование, восторг, праздничный салют, радостная кутерьма и круговерть. И ещё – легкость, невесомость. Будто со страхами и бедами исчез и собственный вес. Полнейшее освобождение от всяческого груза. Безграничная свобода…

Вот это – очень приблизительный, слабый набросок мгновенной вспышки, взрыва всех чувствований ради милостиво дарованной крохотной крупицы детства.

Для подобного подарка судьба, пожалуй, могла бы выбрать из россыпи мгновений, составляющих мою жизнь, и другое. Не менее лучезарное, но, может, более понятное, объяснимое. Ведь были же в жизни такие мгновения. Первое свидание. Возвращение в этот мир из небытия. Первая собственная книжка в руках. И тот безумный, рухнувший будто с небес вальс. И… Были они в моей жизни – мгновения счастья, были.

Отчего же аукнуло детство? Почему знак подан именно оттуда? Как его расшифровать? Что это? Признак надвигающейся старости? Предвестник близкой смерти? Не знаю, не ведаю. А тот загадочный сигнал настойчиво приходит всё чаще. Застигает врасплох. Тревожит. Чего-то требует, ждёт. Но – чего?