Дневник читателя

 

Сайт газеты «Российский писатель». 

10.01.15 г

Владимир БУШИН

ЛИКИ И ГРИМАСЫ ЮБИЛЕЕВ

 

(…) Вспомним несколько  отшумевших юбилеев, о которых теперь-то по прошествии времени позволительно и не грех сказать парочку и непраздничных трезвых слов. Заодно кое-что надо напомнить и о Великой Отечественной войне, её большой юбилей  уже забрезжил…

(…) 

В интервью Полякова отрадно было прочитать многое, например, вот это: «Нельзя смотреть на свою страну глазами американцев или европейцев». А ведь иные именно так и смотрят. Классическим образцом такого человека был забытый ныне Вадим Бакатин, который до такой степени смотрел на свою работу министра МВД американскими глазами, что взял и выдал им нашу государственную тайну. Впрочем, он сделал это с согласия и одобрения Горбачева и Ельцина, у которых такие же очи, и в надежде на взаимность со стороны американцев, чем ужасно насмешил их. 

Мало того, авторы некоторых книг и фильмов о Великой Отечественной войне смотрят на неё немецкими глазами из окна министерства пропаганды Геббельса на Унтер ден Линден. Мне приходилось о них писать: Правдюк, Млечин, Сванидзе... 

(…)

 «Позорно прохлопали судьбу братского народа – и хоть кого-нибудь прилюдно пожурили?» - сказал Поляков об Украине. Действительно, если спросить отцов-радетелей хотя бы о том, была ли, есть ли  у нас там разведка, они не поймут, о чем речь: какая разведка? мы же народы-братья! У нас дружба! Неприлично и думать об этом. 

А те же американцы, как показал бесстрашный рыцарь правды  Эдвард Сноуден, прослушивают весь мир и даже таких верных друзей, как   Ангелу Меркель. Прослушивают и не краснеют,  и не моргают. Дружба дружбой, а табачок врозь. Увы, таков мир, в котором мы живем. И какая же дружба, если Кучма, став президентом, тотчас твердо обозначил суть дела своей книгой «Украина – не Россия!» Уж это-то так должно было встряхнуть кремлян! Никто и не ворохнулся. 

(…)

 (…) Они – порождение многолетнего камлания сидящих в Кремле юристов о повсеместно-непременной «законодательной базе», без которой они не смеют пальцем пошевелить. Да что там говорить! Не шевелятся и тогда даже,  когда из-за границы прилетают снаряды и гибнут наши люди. Уж тут-то база есть, но они все равно размышляют: а что бы сие значило с точки зрения  договора о дружбе и сотрудничестве  с этой державой, заключенного в 1997 году? Не есть ли это как раз выражение дружбы? Но все это не мешает периодически голосить: «Не позволим!.. Не допустим!.. Не потерпим!..» 

 (…)

И очень ценно, что известный писатель и главный редактор «Литературной газеты» выступил против того, что в беззащитные головы наших детей втемяшивают насквозь лживый, злобный «Архипелаг ГУЛаг», способный воспитать только лжецов и ненавистников родины. На мою статью в «Завтра», в которой я  выразил солидарность с Поляковым, пришло довольно много одобрительных откликов. Приведу лишь один. 

Николай Волынский написал: «Прочитал его «Красное колесо» и был поражен. Неужели А. С. считает, что пишет на русском языке? Какие-то кривые неологизмы, перековерканные глаголы, переломанные определения и эпитеты… Он - самый изобретательный компрачикос русского языка. Это не русский, а какой-то другой  солжерусский язык. 

Но вот что особенно нехорошо, даже отвратительно – его ГУЛаг – это «ОПЫТ ХУДОЖЕСТВЕННОГО исследования». Понимаете, не исследование, не документальные обвинения, а просто ОПЫТ с художественной фантазией. (Вот рассказал, например, что в советское время живыми заключенными кормили в зоопарках хищных животных. Или – одна бригада, 150 человек заключенных, не выполнила дневной план на лесных работах – и всех до единого загнали на костер и сожгли. Сказал и смотрит, как реагируют читатели, ему интересно. Опыт, проба, эксперимент… - В. Б.). 

И этот художественный опыт затолкали в школу. И теперь несколько поколений школьников просто понятия не имеют, что такое настоящая литература и настоящий русский язык. 

Я бывший учитель, и кого из мальчиков и девочек ни спрашивал о «ГУЛаге», отвечали: тоска, сплошная тьма, отвращение, вообще никаких сил не хватает, невозможно прочесть, а главное, непонятно – о чем это. Толстой понятен, но он, как нас учат, слабее Солженицна, и теперь непонятно, что такое литература вообще. 

Впервые за всю историю русской школы книга вызывает у школьников страх пополам с отвращением. Такого зверства над школой никогда не устраивали. Зато вырастили поколение, на дух не переносящее Солженицына. Тоска и страх от его имени и его книг у многих останется на всю жизнь». 

(…)

Но хватит о том, что связано с юбилеем Юрии Полякова. Скажем несколько слов о другом Юрии - об известном кинорежиссере Юрии Кара. (…)Не знаю, был ли у Кара  юбилейный вечер, но его большое юбилейное интервью в «Литгазете» я прочитал. Разумеется, там много справедливого, достоверного, интересного, но  озадачивают замшелые и давно опровергнутые, высмеянные побрехушки демократов, над которыми юбиляр и не дал себе труда задуматься, а подхватил и понес дальше. Это поразительно, как доверчивы люди - даже весьма образованные, занимающие высокие посты, известные - к таким побрехушкам. Никакого иммунитета!  

Читаю «Новомирский дневник» (М.1991) Алексея Кондратовича. Писатель, многолетний заместитель Твардовского в журнале. Вот 12 июня 1967 года он пишет о Солженицыне: «Живет стесненно. Уезжал прошлый раз в Рязань (где тогда жил – В. Б.). «Шесть десятков яиц везу», - сказал мне. «А разве в Рязани нет их?» «По девяносто копеек нет. Есть по рубль сорок. А на шесть десятков разница уже почти целый проездной билет в Москву…» (с.44). Он скоморошничает, Ваньку валяет, а этот интеллектуал беспрекословно верит! И в голову ему не приходит задуматься, неужели в Рязани яйца в полтора раза дороже, или спросить, например, о жене. А она-то, Наталья Решетовская, - кандидат наук, завкафедрой в институте, получала 300 рублей да еще подрабатывала переводами. И если Солженицын действительно экономил на яйцах, то исключительно по причине  своего скупердяйства. «Делец!» - сказал о нем Варлам Шаламов. И ведь такое доверие к  солженицынской туфте не единственный случай, что дало ему полное право сказать потом о «двенадцати новомирских лбах». 

Или вот пишет Кондратович  уже в середине 70-х годов в примечании к дневнику: «Мысль, что не боги горшки обжигают и каждая кухарка может управлять государством, укрепилась, а уж после всеобщего огненного пала 37 года, когда на черной гари капитаны и лейтенанты  становились в течение месяцев  командармами (и так всюду!)» (с.75). И ведь это долдонят десятилетиями! 

(…)

Приведу два  далеких друг от друга примера. Кем был до революции С. М. Буденный? Унтер-офицер, кавалерист. То есть истинно «кухарка» в седле. А после революции создал и возглавил целую армию, одно название которой –Первая конная – бросало в холодный пот царских академических генералов и фирменных интервентов. А кем была Екатерина Фурцева? Обыкновенной ткачихой, то есть тоже типичной «кухаркой» у станка. А поработала, поучилась и стала министром. Кондратович словно и не слыхивал о таких вещах, которым нет числа. Знал ли он хотя бы о том, что маршал Жуков был в молодости скорняком? Да ведь и в далеком прошлом «кухарок» было немало. Кто такой  Меньшиков, правая рука царя Петра? Типичная «кухарка». 

Что же касается лейтенантов, перед войной в мгновение ока становившихся командармами, то ведь за долгие годы спекуляции никто не назвал ни одного имени, ни одного не только лейтенанта, но даже полковника ставшего командармом. 

(…) 

(…) Право, лучше бы мне не знать о таких измышлениях… Да, не случайно именно «Новый мир» породил Солженицына, всю жизнь занимавшегося  измышлениями…

Но где там наш Юрий Кара? Вот  он пишет, например: «На кинофестивале в Токио японцы спросили меня: «Мы не понимаем. Ребята из вашего фильма «Завтра была война» по одноименной повести Бориса Васильева так пострадали от сталинского режима. Как же они потом пошли этот режим защищать?» Я ответил, что эти ребята пошли защищать не режим, а родину». 

Во-первых, у нас был не «режим», а Советская власть, не привезенная из-за океана советниками из ЦРУ, а  установленная народом в 1917 году и народом защищенная в 1918-1922 годы, она дала ему великие блага и была неотделима, составляла одно целое  с родиной. Вот за это прекрасное нерасторжимое единство мы и воевали. 

«Борис Васильев прошел всю войну, был ранен, но из его одноклассников, школьников 1924 -1926 годов рождения, которые добровольцами пошли на фронт и первыми бросались под вражеские танки, в живых по статистике осталось всего 3%».            

Тут много вопросов к юбиляру. Во-первых, по какой статистике? Где он её видел? Нигде. Такой статистики не существует. Страшную цифру 3% пустил гулять по свету один писатель-фронтовик 1924 года рождения. Я у него допытывался: «Откуда ты это вял?» «Я спрашивал генералов». Выдумка. Какие генералы в каких сражениях могли и стали бы считать потери по возрастам! Потом эту цифру подхватили Григорий Бакланов, Юлия Друнина, и она замелькала в прессе. Эффектно быть представителями погибшего поколения. Но такого поколения не было и не могло быть, ибо люди этих годов рождения, как и всех других, жили  ведь не в одной же деревне, где действительно можно истребить всех жителей, как это было в Хатыни и множестве других селений. Они родились и жили по всей огромной стране, их в течение  всего 1942 года призывали в разные рода войск, направляли на разные фронты, и судьбы у них были разные. Кроме того, известно, что раненых всегда бывает раза в три больше, чем убитых. А здесь в сущности раненых вообще нет – одни убитые. Но если все же допустить, что 3% - это раненые, то выходит, что убитых в 32 раза больше, чем раненых. Полная чушь! 

Когда сразу после войны летом 1946 года я поступил в Литературный институт, то большинство моих однокурсников, а курс, всего человек 25, были как раз фронтовики этих годов рождения – Ю. Бондарев, те же Г. Бакланов и Ю. Друнина, Э. Асадов, Е. Винокуров, М. Коршунов, В. Тендряков, С. Сорин, Ю. Разумовский, Г. Поженян,  Н. Войткевич, В. Солоухин… И это в очень небольшом, как ныне говорят, элитном институте. А зиму 45-46 годов я был студентом Энергетического института им. Молотова. Институт большой. И там моих ровесников, вернувшихся с фронта, было неизмеримо больше. 

Да, призывать нас начали только с января 1942-го, война шла уже полгода, а ведь нас не сразу бросали в бой, а ещё и обучали. Так что первыми были не мы, а те, кто уже  служил в армии, именно они приняли грудью первый удар врага. 

(…) 

Да, давненько я не встречал в печати эти 3%, но вот – Борис Васильев поведал Юрию Кара, а он, не задумываясь, – читателям «Литгазеты». Но даже в юбилейные дни не следует торопиться, полезно прикинуть в уме: так ли это? 

Тем более, что военная биография Бориса Васильева довольно загадочна. Иногда о нем пишут, что он родился в семье офицера да ещё и дворянина, а Великую Отечественную войну, по словам и Ю. Кары, он прошел всю от начала до конца. Но когда отмечалось его 85-летие, писатель дал интервью американской газете The New Times и наговорил там для человека с такой биографией много весьма странного. Так, на полководцев Гражданской и Великой Отечественной он прямо-таки топал ногами перед иностранцем: «Шаркуны, а не вояки!.. Тупицы!.. Дураки!..» Можно подумать, что это не Фрунзе и Буденный разбили Колчака и Врангеля, не Жуков и Рокоссовский отстояли Москву, не Жуков и Конев взяли Берлин, а он, Борис Львович, что и дает ему моральное право так голосить и топать на бездарных вояк. Дворянское ли это дело? Интересно, с каким чувством слушал и созерцал это американец. Не было ли ему стыдно за собеседника? 

«В первый же день войны, - продолжал Васильев просвещать иностранца, - Сталин назначил командующими фронтами: Южным – Буденного, Центральным – Тимошенко, Северным – Ворошилова». Вот, мол, этих самых шаркунов. Но такой человек и писатель, писавший о войне, должен бы знать, что, во-первых, тогда были не фронты, а стратегические направления; во-вторых, Сталин не мог назначать командующих, т.к. тогда ещё не был ни председателем Ставки, ни Верховным Главнокомандующим, ни наркомом обороны. 

«Три маршала – рубаки времен Гражданской войны», - презрительно пишет офицер и сын офицера. А что тут такого? Жуков и Рокоссовский, например, были именно кавалеристами-рубаками времен Гражданской войны, что не помешало им стать самыми выдающимися полководцами Великой Отечественной. А он тут же с ухмылкой: «А почему мы меняли командующих фронтами в начале войны?» Какая, мол, тут кроется позорная тайна? Никакой тайны. Просто когда война началась, Буденному было уже почти шестьдесят, Ворошилову ещё больше, - возраст не самый подходящий для любой войны, особенно - той. А события развивались драматически, мы терпели жестокие неудачи. Ставка, естественно, среди других решений искала и кадровые. И вскоре на высокие командные должности вместо этих маршалов были выдвинуты более молодые талантливые военачальники. Обычное разумное дело. 

Меняли командующих не только в начале, но и в самом конце. Так, в ноябре 1944 года  Рокоссовского на посту командующего 1-м Белорусским фронтом заменил Жуков. Даже 25 апреля 1945 года за две недели до конца войны на моем 3-м Белорусском фронте маршала Василевского сменил генерал армии Баграмян. Почему? Ну, это уж Ставке и Верховному главнокомандующему видней было. И Гитлер всю войну, начиная с разгрома под Москвой, менял своих командующих, но это не помогло. А нам помогало. Человек, прошедший «всю войну» должен бы понимать это. 

Злоба против советских полководцев так и клокотала в душе Васильева. Вот он внушает американцу: «Больше всего людей погибло у Жукова, который твердил: «Бабы новых нарожают. Вперед!» Это кому же он твердил? И, конечно, никаких данных, никаких цифр. А ведь они есть. Но можно обойтись и без них: Жуков всегда командовал самыми важными и многочисленными фронтами, поэтому  потерь могло быть и больше, чем на других фронтах. Вот конкретный пример. В контрнаступлении под Москвой Жуков командовал центральным Западным фронтом – 700 тысяч воинов, а Конев – фланговым Калининским фронтом, это 190 тысяч. И тем не менее, относительные потери у первого – 13,5% личного состава, а у второго – 14,2%. 

А что касается «бабы нарожают», то это грязная выдумка Эдуарда Володарского на страницах «МК» в беседе с Дейчем. При этом он сослался на воспоминания генерала Эйзенхауэра «Крестовый поход в Европу». Я предложил ему заехать ко мне и найти что-нибудь подобное этим словам среди 525 страниц книги. Не явился, ибо лжецы и клеветники чаще всего и трусы. А у Эйзенхауэра в этой книге немало самых уважительных и даже восторженных высказываний о Жукове. А Володарский вскоре умер, а Дейч вскоре утонул в Таиланде. Что его туда занесло? 

Странные вещи рассказывал Васильев американцу и о себе лично: «Я попал в окружение под Смоленском, когда нас везла на Западный фронт, но эшелон разбомбили. Мы долго выходили, голодали. Но сумели пройти в город Слоним. Эти места я знал, там жил у деда. Я у него вырос». Американец едва ли знал, что такое город Слоним. А этот город до сентября 1939 года был польским. Что ж, Васильев  вырос в Польше? Странно…   Но  главное вот что. Все, кто попадал в окружение, пробивались на восток, чтобы опять оказаться в Красной Армии, а, может, и в своей части. А Васильев, возглавив, по его словам, человек десять, пробирался на запад, ибо Слоним именно к западу от Смоленска. «Мы сумели пройти в Слоним» - значит, это было спасение? Можно подумать, что там находился штаб Западного фронта. И вот Васильев вывел небольшой отряд из окружении!  А на самом деле немцы захватили Слоним ещё 26 июня. Совершенно непонятно, как в захваченном врагом городе можно было спастись Васильеву и его товарищам. А 26 июля немцы захватили Смоленск, фронт отошел ещё дальше на восток от Слонима уже верст на 600-700. Как Васильев и его друзья одолели это расстояние по занятой врагом территории - об этом ни слова. 

И вот представьте. Человек «прошел всю войну», вывел из окружения отряд, был ранен – и при всем этом у него не было ни одной боевой награды (Отчизны верные сыны. Писатели России – участники Великой Отечественной войны. М.2000. С.58). Диво дивное… Он имел  орден Отечественной войны 2-й степени. Но в данном случае это не боевой орден, а памятный, юбилейный: в 1965 году в честь двадцатилетия победы его получили все фронтовики. Первую степень получили те, кто имел ранения или другие боевые награды. А если Васильев получил 2-й степени, то, с одной стороны, это подтверждает, что других наград у него не было, а с другой, - так был ли он ранен?

Нельзя молча пройти мимо и таких слов юбиляра: «Как мне говорил Борис Васильев, девочке предложили предать своего отца, стать Павликом Морозовым, но она предпочла смерть предательству». Что за девочка? Кто ей предложил? По какому поводу? Когда и где это было? Кто её отец? И знает ли Кара, что за отец был у Павлика Морозова? Так вот, учтите, сударь, это был взяточник, пьяница и бабник. Он бил жену и двоих малых сыновей, выгонял их из дома, а кончилось тем, что бросил семью и ушел к другой женщине в этой же деревне. Вы понимаете, что это такое в старой русской деревне? И хотите, чтобы мальчишка был почтителен к такому мерзавцу? А как вы представляете себе его предательство – написал донос на Лубянку? В глухой уральской деревне он мог только пожаловаться на отца милиционеру. Но он не сделал и этого. Отца судили за махинации с незаконными справками, которые он, будучи секретарём сельсовета, давал за мзду тем, кто в ней нуждался. И Павлик на суде лишь подтвердил то, что говорила его мать. Вот за защиту матери его и убили. Вам хоть известно, что его и восьмилетнего брата Федю убили? Даже если поверить вам и Васильеву, что мальчишка «предал отца» - и что? Тому дали пять лет. А детей, только вступивших в жизнь,  родной дед и дядька зарезали в лесу, т.е. за «предательство» взыскали цену, выше которой нет. Вам это-то понятно? И не интересует вас, люди это или звери, что пошли на двойное убийство детей? Вот подлинное-то предательство своей ближайшей и беспомощной родни. Подумайте об этом, юбиляр. Может, к семидесятилетию поймете. 

(…) 

Представьте себе, в эти дни отмечался юбилей еще одного Юрия, уже третьего. Тут уместно вспомнить слова Маркса: невежество – это демоническая сила… Особенно, когда оно соседствует с суперпатриотизмом. 

Как вы думаете, читатель, кто во время войны был для Гитлера самым опасным, самым ненавистным, самым проклинаемым человеком? Вы, конечно, пожмете плечами: что за вопрос! Разумеется, Сталин – вождь Советского Союза и Верховный Главнокомандующий Красной Армии, которая остановила немцев, а потом  и погнала их до самого Берлина, что вынудило Гитлера, очень боявшегося щекотки, покончить жизнь самоубийством. Жертва культа личности… 

Я тоже всегда думал, что Сталин был для Гитлера, так сказать, врагом №1, если бы ему взбрело на ум нумеровать их. Даже читал где-то, что он однажды заявил: надо русский народ разгромить так, чтобы в нем никогда  не могли народиться личности, подобные Сталину. И не только для Гитлера, конечно. Альберт Шпеер в своих знаменитых воспоминаниях писал, что Риббентроп мечтал о международной конференции с участием Сталина, на которой он, Риббентроп, застрелил бы его, для чего ему в ведомстве Гиммлера была изготовлена хитроумная  стреляющая ручка. 

Но вот представьте, есть люди, которые много лет твердят, как ныне «Российская газета»: «Гитлер считал  одним из главных врагов рейха Юрия Левитана», что «врагом №1» был для него вовсе не Сталин и Красная Армия, а этот диктор советского радио, Сталин же «числился в списке Гитлера под номером 2». Судя по всему, маршал Жуков значился врагом №3, Василевский – №4, Рокоссовский – врагом №5 и т.д. 

Позвольте, могут сказать, но Левитан не сказал ни единого своего слова о Гитлере и о его рейхе, он всего лишь читал тексты, - не свои, как могли читать Константин Симонов, допустим, стихотворение «Убей его!» и Илья Эренбург свои пламенные статьи, а официальные тексты, которые ему давали по службе. Читал  замечательно, прекрасно, талантливо. Но ведь в этом не было ничего героического, это не связано было ни с какой опасностью, кроме той, которой во время войны  подвергались многие  граждане страны не только на фронте, но и в тылу, как, допустим, все москвичи во время налетов немецкой авиации. Тогда  погибло  около двух тысяч.  

За время с первого налёта 22 июля  по 15 августа 41 года было 17 налётов на Москву,  я их помню. Но как раз в августе Юрий Левитан и Ольга Высоцкая, тоже замечательная диктор, были отправлены в Свердловск, потом в Куйбышев, и уже оттуда вещали: «Говорит Москва!..». Это было разумно, целесообразно и  уменьшало опасность для жизни ценных дикторов. 

И вещали они, понятное дело, на русском языке, и, кроме разведывательных и пропагандистских спецслужб, никакие немцы их не слушали, и потому если советских людей голос Левитана радовал или огорчал, тревожил, то на немцев он не мог оказать никакого влияния, они его не знали. И Гитлер, по горло занятый куда более важными проблемами войны, наверняка и не знал о Левитане, и не составлял он никакой  дурацкий номерной список врагов, - больше ему делать было нечего! Это несуразная выдумка наших суперпатриотов. 

Нет! Ничего подобного! - читаем мы. «Один маршал сказал, что Левитан для фронта был равен дивизии, которая пришла на помощь в самый решающий момент боя». Во-первых, кто этот маршал? Молчание. До сих пор военная тайна. Во-вторых, как видно, автор думает, что в окопах и землянках всюду висели громкоговорители или мы таскали с собой транзисторные приемники и все слушали радио Москвы. Увы… На самом деле в массе своей у солдат не было возможности слушать радио.  В-третьих, ведь Левитан не только радовал сообщениями  о наших успехах, но и огорчал новостями о наших неудачах – какая же тут непременная «дивизия, пришедшая на помощь»? 

(…)

А о конце войны деется такая байка: «Весной 1945 года Верховного все чаще стали спрашивать: «Товарищ Сталин, когда же будет (!) победа?», на что он отвечал: «Когда Левитан объявит, тогда и будет». Вот до чего дошло: наша победа была в руках диктора радио. 

(…)

Вот какие разные могут быть юбилеи, сколь непохожим содержанием можно их наполнить. Помните об этом все, кому грозят скорые юбилеи.

                                                                              Подготовил С. Донбай