- Вода – большая! Какая большая вода! -  с чувством повторяла мама. Мы с Серёжкой переглянулись. Что маму так встревожило? За окном мягко скользящего автобуса  тянулась безмятежная гладь водохранилища. Мы с братом рады были этой поездке и этой красоте. Мама редко выбиралась с нами за город.  «Я – городская, - частенько твердила она. - Вы уж с папой…» 

   Да мы и так… За грибами - с папой, на речку купаться  – с папой, на лодке в  пруду кататься или на качелях в парке качаться, книжки читать - тоже не с мамой. Она целыми днями пропадала в школе. Наверное, тысячу детей выучила, а может, и больше. 

А нам, её детям, хотелось простого с нею общения и, конечно же, безраздельного. Или – мы, или…   Когда мы   поехали в Углич (на целых два дня!), в дом отдыха – это была наша маленькая победа. Решено: и купаемся, и загораем, и в музеи ходим, и книжки читаем только с мамой. Мы ни разу не были в старинном  городе. Хотя, помнится, мама порою что-то рассказывала  о нём. И  старшие братья кое-что поведали младшим об увиденном ими не раз. А тут такое приключение! И с мамой!

  – Кремль посмотрите, кремль! Это – главное! Про остальное мама в автобусе  расскажет, - отмахивались братья от наших всяких многих-многих «как», «где» и  «почему». 

  Слушать маму  - одно удовольствие, рассказчица она  отменная. Но сегодня  она  всё время сбивается, запинается. И опять с какой-то  тоской говорит о большой воде. Но мы уже  с  братом Серёжкой слушаем маму в пол-уха – и вот уже несёмся к берегу  наперегонки, на ходу скидывая одёжку…

   Мы барахтались в воде, а мама сидела на покатом зелёном  берегу и  читала книгу, поглядывая на нас. Когда раздались истошные крики играющих на мелководье карапузов, она первая подскочила к детям и подхватила малышей на руки. Я же и  мой брат Серёжка наслаждались купанием, ведь нас  младенческие крики не касались. Когда мы проголодались да умаялись,  вспомнили про маму. Её на прежнем месте не было. Она почему-то стояла  высоко на берегу и  плакала. Как же так!.. Маме плакать не положено! Родители не плакали никогда! На все расспросы она слабо махнула рукой и повела  обедать. 

   Вечером, налюбовавшись кремлём, побывав в большом музее, мы всё-таки стали тормошить маму:

    - Почему ты не плавала? Почему ты плакала? Почему ты не веселишься с нами? 

    - Как так вышло, - задумчиво проговорила мама, - что путёвки в дом отдыха, дали именно сюда. Понимаю: я бы всё равно рассказала про паром, но попозже… Ваши старшие братья уже знают эту страшную историю… Что ж, выходит, и вам придётся узнать её. Ну, так слушайте.

   …Это было начало войны. Ваш папа ушёл на фронт, а я с тремя маленькими детьми, вашими старшими братьями и сестрой, с  бабушкой осталась в Угодском Заводе. Когда фронт приблизился и фашисты прорвали оборону, началась спешная эвакуация семей фронтовиков с детьми. Выдали пропуска на паром, потому что железнодорожную станцию  прицельно обстреливали вражеские орудия. Собрав два узла с  вещами, мы побежали к причалу. Там уже шла посадка на паром - спокойно и деловито. И в одну минуту вдруг всё изменилось: люди, услышав грохот  канонады, оттеснили охрану и бросились к единственному спасению, парому.

   - Сажаем на борт только женщин с детьми! – кричал уставший красноармеец. Но страх пленил слабых людей - и началась паника. В этой панике нас тоже оттеснили далеко в сторону. Паром  тяжело осел – и трап пришлось убрать. 

   - Вот наш пропуск!.. - кричала я, протискиваясь на причал. Но паром  качнулся и медленно отплыл от берега.

   Плакала бабушка, плакала я, ваша мама, плакал шестилетний Валера, плакали  трёхлетняя Рита   и годовалый Саша. Вдруг из-за облака вынырнул самолёт с чёрными крестами на крыльях и спикировал на паром. Взлетел фонтан воды… Ещё фонтан… Кто-то сорвал блузку и  стал ею размахивать, мол, здесь дети и женщины!.. Но фашист не унимался: обстрелял из пулемёта и  косогор, на котором столпились люди, ждущие ещё один рейс парома.

    - Бегите под деревья, ложитесь! - кричал охрипший красноармеец - дежурный по причалу.

   Все бросились на землю. Я, помню, шептала маленькому Саше: «Тихо, тихо!» Как будто вражеский лётчик мог слышать его плач. А потом мы  увидели, что паром, который был уже посередине водохранилища, страшно накренился и погружается в воду. А вместе с ним, понятное дело, и люди… 

    Очнулась я дома. Оказывается,  меня оглушило взрывом бомбы, и  я потеряла сознание. Бабушка потом рассказывала, как всех  пострадавших  на деревенской телеге развозили по укрытиям -  долговязый запылённый красноармеец с забинтованной рукой и два каких-то старика. И назвался боец тот кому-то то ли Колей, то ли Толей… А уж сказал ли он командирам своим, что подбил из установленного на тачанке пулемёта  летающего  фашистского изверга, про то, золотые мои, не знаю…

    Захватчики так и не взяли Углич. Его остановили наши герои, а потом и вовсе прогнали с  родной земли!

     … Да, война для нас была раньше только в кино. А теперь вот она ожила и в этом мамином рассказе. Мы с Сережкой притихли.  Как успокоить и утешить маму? Мы вдруг увидели её такой молодой, такой беззащитной! А мама посмотрела на  нас, на безмятежную гладь водохранилища и сказала отчётливо и негромко:

    - Больше войны не будет ни-ког-да!  

 

                                               *   *   *

 Это единственное, что мама захотела рассказать нам о военной поре. Все остальные, тыловые истории не в счёт.

   Давно уж нет на белом свете наших родителей. Давно мы, их дети, и довоенные и послевоенные, пересказываем  уже своим детям и внукам фронтовые были отца и эту – почти что обычную в лихую годину Великой Отечественной  войны -  житейскую историю. Давно вместе и поодиночке  со слезами на глазах вновь и вновь переживаем драму, очевидицей которой некогда случилось быть и  нашей маме, двадцатисемилетней женщине с тремя  малыми детьми на руках. Увидишь такую мамочку на аллее парка сегодня  и невольно подумаешь: «Так молода! И… до чего же смела! Троих растит! И всё ей нипочём…» И ещё, может быть, подумаешь о пути, ей предначертанном, принакрытом  пока туманом завтрашнего дня…

 

                                               

                                              ПИОНЕР      

 

   Славку Шиляева исключили из пионеров ясным апрельским днём. Он стоял у школьной доски и, опустив голову, шмыгал носом.  Наша пионервожатая Анна Антоновна (она у нас  ещё и историю преподавала, и  занятия в танцевальном кружке вела) подошла и сорвала со Славы галстук. Очень спокойно и буднично. Мы все, одноклассники-пятиклассники, замерли от неожиданности.

   - В то время, пока вы  собирали  металлолом, Шиляев праздновал  Пасху и объедался куличами и крашеными яйцами…-  говорила вожатая. – Какая дикость! В наше время…

  Над нашими головами повисла  жуткая тишина. Если уж честно, многие дома ели необыкновенные, праздничные, яйца, да и сами их красили с родителями. Правда, на сбор металлолома пришли всем классом, нас было много во дворе и мы  даже  не заметили, что Шиляева рядом  нет. В тот день наш класс расчищал соседний пустырь от ржавого железного хлама. Потом пришла огромная грузовая машина и увезла металл в приёмный пункт. Нас собрали на пионерскую линейку и объявили, что заработанные деньги пойдут на обустройство школьного двора. Все радостно кричали «Ура! Ура!» и хлопали в ладоши. Было так весело! 

  И вот Слава стоит растерянно у доски. 

  Кажется, совсем недавно, когда Юрий Гагарин полетел в космос и его назвали  космическим пионером,  Славка сам не свой бегал по коридору и кричал: 

  - Гагарин тоже пионер! Он, как и мы, пионер!

  «Зачем же его исключать? Так уж сразу?» -  только и успела подумать я.

   А Анна Антоновна, моя любимая учительница истории, у которой я четыре года танцевала в кружке бальных танцев, продолжала:

 - Ты в церковь ходил на Пасху?

 - Нет.

 - А почему на сбор металлолома не пришёл?

 - Мама не пустила…

И вдруг Анна Антоновна, жёстко, незнакомо усмехнувшись, спросила:

  - А может, кто-то со мной не согласен? Может, кто-то хочет встать рядом с Шиляевым?

  Вот уж чего не хотелось в тот момент, так это вставать рядом с Шиляевым. Но я всё-таки подняла руку.

   - Что ты? – недовольно буркнула любимая учительница-пионервожатая.

   - А зачем сразу галстук  снимать? Он же не Родину предал. Просто маму послушался. Может, он в Бога верит и не хочет в Пасху собирать металлолом? 

  Неуклюже вышло. Славка заплакал. Анна Антоновна разозлилась. И поволокла нас двоих к директору школы, добрейшему Дмитрию Пантелеевичу.        Он отправил Анну Антоновну проводить урок. Шиляева тоже отправил в класс, мол, ты своё уже получил. А вот меня призадержал.

   - Знаешь  ли ты, голубушка, такое выражение - «Услужливый дурак опаснее врага?» - чуть усмехнувшись, спросил он.

   - Знаю, знаю… - вздохнула я.  Крылова мне частенько цитировала и мама.

   - Ну, так и защищать надо умеючи, чтобы не усугубить положение товарища. – Директор посчитал, что сыграл роль сурового наставника и, легонько развернув меня за плечи, отправил учиться.

 В  классе, скосив глаза на Славку, я увидела, что тот спокойно поедает бутерброды с соседкой по парте Верой Ивановской. Я  же сидела за одной партой с Юркой Курицким. Юра протянул мне яблоко и посоветовал:

   - Спокойно, спокойно! 

   После уроков меня позвали на заседание совета пионерской дружины. (Были раньше такие советы в школах.) Со мной пошёл почти весь класс. Ребята маялись в коридоре, ожидая, чем  дело закончится.  Наступил вечер, за окном стало совсем темно, когда я вышла из пионерской комнаты. Шиляев появился перед ребятами раньше, уже с галстуком и сразу, как мне сказали, ушёл домой. Несколько самых терпеливых мальчишек и девчонок ожидали меня в коридоре. Валерки среди них не было, впрочем, я никогда с ним и не дружила. А вот Володя Евграфов, опекавший меня уже несколько месяцев и проявляющий некоторые знаки особого внимания, вроде дёргания за косички,  бросился ко мне наперерез: 

  - Я тебя провожу! 

  - Смешной  ты, Володя! Я ведь живу рядом со школой, – отмахнулась я,  принимая из его рук  свой портфель.

  …Но и сегодня, многие годы спустя, я благодарна Евграфову за то, что он меня   дождался.

 

ТАРЗАНКА

 

Жили-были три мальчика – Иван, Махир и Дима. Учились они в разных школах, в разных городах. А вот летом встречались в старинной Обояни: там коротали свой век бабушка Вани и бабушки-дедушки Димы да Махира. Тёплые беззаботные дни ребята проводили в летних забавах: ловили пескарей, жгли костры, строили шалаши и запруды, плавали и загорали. Тут уж было не до книг, компьютеров и мобильников да поисков покемонов. Реальная жизнь за городом,  у реки, захватывала, она была полна неожиданностей и приключений. Взрослые частенько с интересом поглядывали на дружных  мальчишек, но в их развлечения не вмешивались. Местные любители рыбалки, случалось, жаловались:

- Ваши сорванцы костёр не загасили, когда пескарей на огне пекли…

- Своими сачками они вчера порвали наши лески…

- Вся  рыба в глубину от них сбегает… 

Бабушка Ивана, рассудительная Евдокия Ивановна, считала, что ангелы-хранители не дадут ребятам  совсем уж пропасть. А рыбакам придётся потерпеть, мол, сами детьми не были, что ли... 

Так бы всё и шло, как шло. И уехали бы  ребята загоревшие, отдохнувшие, немного ошалевшие от летней вольницы (Дима – в сибирский город Кемерово, Махир – на берега Каспия), но как-то утром Ваня, старший из ребят  по возрасту, стал их подбивать на лихую забаву:

-  На тарзанке надо напоследок полетать!

- Может, со взрослыми? – предложил  серьёзный, рассудительный Махир.

- Уже темнеет, не сорвёмся ли? – буркнул Дима. И примирительно добавил: 

- Я-то плаваю хорошо. У меня разряд. А у вас?

Но Иван чуть прищурил глаза - и повёл  ватагу к реке.

Канат с узлом на конце был примотан к стволу огромной наклонённой к воде ивы.

 Первым ступил с обрыва старший Ваня. Тарзанка, сделав круг над водой,  вернула его  на берег. Потом, резко оттолкнувшись от земли, полетел над рекой Махир. А потом и Дима, самый младший, но умеющий отлично плавать.

Никому из ребят не хотелось показать своих страхов. Летать над рекой, вцепившись в старый канат, было страшновато.  Но Ивану не захотелось отступать.

- Ещё разок прыгну и пойдём! – и  он решительно шагнул к тарзанке.  Канат понёсся над рекой и… тут случилось непредвиденное – узел, за который ухватился Ваня, развязался и   выскользнул из рук. Мальчишка спикировал в бежавший под ним Псёл. На мгновение он  погрузился в воду, но тотчас вынырнул, правда, к берегу повернуть не смог, течение поволокло его дальше. Махир прыгнул за ним, и вот уже их двоих понесла река.    Дима, прозванный местными ребятами Профессором, побежал по берегу вдогонку, на ходу скидывая кроссовки и шорты. И вот он  в воде. Мгновение -  и ребята уже втроём, сцепившись руками, плывут  вместе с рекой  в неизвестность.

  - К берегу, к берегу ! - кричал Ваня.

  - Вместе, вместе, -  приговаривал Махир.

  - Не робей… - почти захлёбывался Дима, но не выпускал руки друзей.

   - Почему, ну почему ребята не звали на помощь? – спрашивали потом, сойдясь на улице кружком, их родные. Да и у меня, честно сказать, нет на  эти вопросы у  ответа…

 Вы спросите, а что же сделали ангелы-хранители, чтобы спасти ребят?!

 А они посадили на берегу рыбаков, тех самых, чьи сачки мальчишки  опрокидывали, играя в разбойников .

 Мгновение -  и шест зацепил за рубашку одного… другого...

    Мальчишки лежали на тёплом берегу и не могли надышаться. Как хорошо кругом, как тихо! Какие участливые и совсем не строгие глаза у дядечек-рыбаков.

 - Дорогу домой найдёте, пацаны? 

   - Да-да! – ребята бросились вверх по обрыву, удивляясь, как далеко  уплыли от дома.

 Как же радостно было бежать по тёплой летней земле!

 Дома их уже искали. Кстати, место спасения, как я заметила -  безлюдное , да и рыба сроду  там  не ловилась. Вот и задумаешься поневоле…

*   *   *

 

    Прошло много лет. И вновь пересеклись пути давних друзей: на операционный стол к известным хирургам Дмитрию Николаевичу и Махиру Зиядовичу попал (примчала «скорая помощь») Иван Алексеевич, военный человек.

   … Пот катился по лбу одного и другого врача, сбоку светился монитор чудо-прибора, бесшумно перемещались за спинами анестезиолог и операционные сёстры… А рядом, справа, сияли несказанным светом  лица трёх знакомых ангелов.