Жила-была на дальнем конце хутора старушка  -  баба Фрося. Жила не тужила:  оглянуться не успеешь  -  как на дворе сумерки. Забот хватало  -  корову подоить, хавронью покормить, цыплят посчитать, дрова поколоть, печь растопить, воды из колодца натаскать.

Одна беда  -  одинокой была старуха, вдова, муж на войне погиб, детей не оставил. Стара была Фрося, к концу дня спина не разгибалась, а помощники ой как были нужны. Да и вечерами скучно одной чаи распивать.

До поры до времени Сергея Игоревича коробило, когда его называли по имени-отчеству: он долго, дольше, наверное, чем это бывает у большинства других, считал себя молодым человеком. Серьезным, авторитетным, но – молодым. «Талантливый исследователь Сергей Палагин» звучит куда лучше, чем то же самое, но со вставкой «Игоревич». С отчеством какая-то каменность, завершенность. Как на обелиске.

Хотя…

В районе сорока пяти коробить перестало. Наоборот, стали отвратительны эти стареющие, а то и вовсе престарелые, c бурыми бляшками на лицах, юноши, притворяющиеся буревестниками невесть чего. Чего-то всё время наклевывающегося, зреющего, но так и не созревающего.

 

По четвергам я просыпался рано,

Хлеб матушка в тот день всегда пекла,

Лежали булки с корочкой румяной,

На лавке красовались у стола.

Вновь выпечка на славу получилась.

Взор в угол устремив на образа,

Мать трижды от души перекрестилась,

Сияли счастьем её добрые глаза.

А хлебный дух мне не давал покоя.

Заметив, что давно уже не сплю,

Легонько поманила мать рукою:

«Иди, сыночек, молочка тебе налью».

Какая радость – хлебную горбушку,

Ещё горячую, с холодным молоком –

Мать подала наполненную кружку

И хлебушек с прилипшим угольком.

А печь, что чудо это сотворила,

Дом наполняла ласковым теплом…

О боже, как давно всё это было,

Вернуться б на минуту в этот дом!

***

Клёкот орлов, родниковые трели,

Трубы лосей по распадкам таёжным!

Вся ты подобна волшебной свирели,

Вся ты в сиянье святынь невозможном.

Как молоко, благодатны слова –

Снова молюсь о тебе я, Тува.

 

Камни здесь чудо-бальзам источают,

Скачут архары во льдах непочатых.

Громом небесные своды качают

Звуки хоомея в вершинах зубчатых.

Как дар-молоко, благодатны слова –

Всей силой своей пробудись же, Тува!

 

В разное время у меня было несколько публикаций в областной периодике, посвященных творчеству известного русского поэта Сергея Донбая. И каждый раз, готовя о нем новый материал, ощущаю, что не могу полностью отдаться теме, не под силу мне одному найти такие выразительные слова, в которых несозревшая моя мысль сконцентрировалась бы так плотно, как того заслуживает его литературная работа и общественная деятельность. И как тут не вспомнить слова всемирно известного классика У. Сомерсета Моэма о том, что о человеке можно писать всю жизнь, а в итоге сможешь сказать лишь небольшую часть, осветить лишь «малую толику» из сделанных им добрых дел.

***

В древности – до Рождества Христова –

Там, где время седины седей,

Там пророк не зря роняет Слово -

Для других, для будущих людей.

 

И у нас вначале стало Слово.

Только зимы здешние лютей.

В остальном – от Рождества Христова –

Все, как у людей, как у людей...

 

Божий сын не обойден рождением,

Матерью земной не обделен.

В каждом доме на тебя с терпением

Смотрят, как родня, Они – с икон.

 

И – от Рождества до Рождества –

Долетает Слово сквозь слова.

 

Лес погружался в темноту. Последние отблески заката слегка касались верхушек деревьев. Лёгкий ветер едва доносил до пролеска журчание далёкого ручья. По сухим прошлогодним листьям и осыпавшимся сосновым иголкам бежал по своим делам недавно проснувшийся Ёж. Чуткие уши ловили каждый травяной шорох, каждый древесный скрип, а влажный нос чувствовал тонкий аромат наивкуснейших дождевых червяков, трусливо спрятавшихся от него под корнями.

 

Они стояли напротив друг друга - рядовой Чимитов из первого отделения и сержант Смирняк, командир отделения заправщиков. Бимба Чимитов внимательно следил узкими, превратившимися от гнева в щелочки глазами за малейшим движением противника. Налитые кровью глаза Михаила Смирняка не выражали ничего, кроме ненависти и желания жестоко расправиться со своим противником - врагом его безраздельного господства над солдатами технического дивизиона зенитно-ракетного полка противовоздушной обороны.

А эти самые солдаты молча окружили их плотным кольцом, внутри которого должна была решится судьба многих из них - будут ли они служить нормально, или беспредел в части будет продолжаться.